Дверь. Часть вторая. Глава пятая.

Часть вторая. Коло обернулось.

Глава пятая.

До момента истины, — прибытия аптекаря Сервия Грегори с величайшим указом сжечь ведьму, к чертовой матери, оставалось несколько дней. Деятельная Светка решила их употребить с максимальной пользой, для общего дела. Глашу-два, она перетащила в свою светелку, — эгоистично, но вполне по-женски рассудив: до сожжения, привлекательной интимными способностями, силиконовой кукле с сексуальным опытом, заложенным в неё «создателем», все же лучше будет в компании девушки.

Как только очередной раз в верхнюю комнату дома стрелецкого десятника Петра Полозова заглянуло солнышко, его сестра Оленька проснулась, потянулась. Улыбнулась своей задумке и встала полная творческих сил.

Быстренько сполоснув себя под умывальником — чудом экономии воды из сказки Корнея Чуковского, успев мысленно, между каплями, поругать Змея за то, что он не позволил перетащить сюда ванну, она надела одну льняную рубаху, собрала каштановые локоны под платок в крупный красный горошек, накрутив его на голову чалмой, и приступила к делу.

Куклу Светка положила на стол, так чтобы её длинные волосы свисали в деревянный ушат. Не найдя в светелке стрелецкой дочери ничего подходящего, — только вязанные из козьего пуха варежки, она надела лайковые перчатки из своего переносного гардероба-косметички, развела в маленькой ступке черную краску и подошла к пациентке...

Своего каштанового ежика Света берегла, холила и лелеяла. В отличие от Веры, это был её первый опыт эксперимента по кардинальной смене цвета волос, но, ради спасения Глаши, она была способна на многое.

Чувствуя в себе задатки нечто среднего между стилистом-новатором, гинекологом и патологоанатомом, Светка раздвинула кукле ноги и внимательно рассмотрела, что там у неё было в ассортименте.

Выводы, подробного изучения силиконового интима, оказались не утешительны. Если прогресс мужского шизофрейдизма и в двадцать первом столетии будет двигаться в данном направлении, то, лично ей лучше оставаться в семнадцатом.

Здраво рассудив — женщинам пора завязывать с феминизмом, Света почесала нос тыльной стороной ладошки, как всегда, он зудился в самые неподходящие моменты, и обратилась к игрушке для взрослых мальчиков.

— Прости, но я должна убедиться...

Кукла осталась безучастной. Осмелев, Света сунула ей в укромное местечко палец в лайковой перчатке. Вынула, скрупулезно осмотрела на предмет пятен всем известных благодаря скандальной бережливости Моники Левински и с облегчением выдохнула:

— Девственница...

Заметно повеселев, Света, деловито, взяла кисть для нанесения краски и произнесла:

— Итак, приступим. Поскольку тебя сожгут обнаженной. Да, да, не удивляйся. Такие времена на дворе, просто жуткие нравы!

Кукла не ответила и она продолжила:

— Как совершенное творение секс-индустрии, ты должна понимать, какие трудности испытывают непросвещённые народы, в последнем годе семнадцатого столетия. Когда еще не написаны «Жюстина» — маркиза де Сада и «Венера в мехах» — фон Захер Мазоха, садомазе некуда деть скопившееся восхваление Эросу.

Кукла снова осталась молчаливой.

— Конечно, извращенцы стригутся в монахи, бичуют себя епитимьями, но, и костерком тоже развлекаются. Найдут бабенку, что посмазливее, разденут, поставят на хворост и смотрят, как она, истекая плотью от страсти, плавится в охватившем ее огне. А так как, согласно артикулам костюма Евы, по цветовой гамме в данном веке, низ должен соответствовать верху с него и начнем.

Рассуждая о глобальной несправедливости и средневековом мужском шовинизме, Света нанесла несколько мазков на курчавый каштановый треугольник, подбирая тон под цвет Глашеных иссиня-черных волос. Продержала положенный срок, — благо пациент попался покладистый, промыла и просушила.

Оставшись довольной оттенком только на третий раз, она переместилась к голове. Волосы куклы длиной около метра и задача перед стилистом-самоучкой, с ограниченным в наличии количеством воды, состояла не из легких. Но, «не боги горшки обжигают», — с этим утверждением древних, Света приступила к покраске, вспоминая всё, что об этой экзекуции когда-либо слышала от Веры или читала в глянце, реквизированном у продвинутой подруги.

Разделив пряди на две височные, три затылочные и теменную зоны, Света прошла по ним кисточкой, сверху вниз и снизу вверх. Снова промазала от корней к кончикам. Когда белые лайковые перчатки, от французских кутюрье за пару тысяч у.е., превратились в черные, она закончила каторжный труд цирюльника-маляра.

Настало время отдохнуть и поболтать.

— Вот, скажи мне: Змей меня любит?

Ответом была пауза.

— Молчишь? Вот, и я молчу! Согласна, — сама виновата. Упустила момент на диком пляже у Голубоватого камня. Но, как девственница девственницу, ты должна меня понять — такие вопросы с кондачка не решаются. Нужно подумать, посоветоваться с подругами.

Свете показалось, что кукла скривила нос.

— Чушь? Конечно! Если бы он хоть чуточку настоял! Так, нет же!..

Света вдохнула и осмотрела куклу. На секунду, остановив взор на силиконовых грудях, скользнула по ножкам. Вспомнила о своих остреньких коленках.

— Ну, да! Ты красивее, круглее, длиннее, пышнее. Но, я то — живая! Разве это не плюс? Хотя, говорю много — это минус. Ещё и пою в невпопад.

«До чего дошёл прогресс —

До невиданных чудес!

Опустился на глубины

И не хочет до небес...».

Позабыты женщины, мир сошел с ума —

Любят мужчин куколки, не из их ребра.

Света снова вздохнула, причитая:

— Знаю, знаю! Сама проверила. Ты непорочна. Обвинение снято. Но, знаешь, обидно! Вот, из-за таких как ты, и рушится мир! Ныне у мужчин разруха не в головах, а гораздо ниже! Думаешь, если бы я тебя с ним наедине оставила, тебе удалось бы сохранить себя в том виде, в каком тебя сотворил «создатель»?

Кукла скромно промолчала.

— Хотя, как раз для этого он тебя и сотворил, — продолжила монолог Света. — А меня?!! Для чего сотворил Создатель меня? Дверь в Добро! Эх, Змей, не там мы боремся со Слугой Хаоса. Не там!..

Сделав из рассуждений именно такой вывод, Света стала мыть кукле волос, снова себе под нос напевая:

«До чего дошёл прогресс —

Было времени в обрез,

А теперь гуляй по свету,

Хочешь с песней, хочешь без...».

Произведя из шатенки Синди брюнетку Глашу-два, она скинула перчатки. Замерла в задумчивости. Уж больно своим видом силиконовая кукла была охоча до жизни и плотских утех. Такую красоту и сжигать как-то жалко. А вдруг воевода увидит её и отложит казнь? Или вообще передумает?! Тогда обман откроется.

— Не годится, — пробурчала она, сама себе. — Чего-то не хватает. Ведьмоватости? Нет! Не то! Думай, Светка дальше.

Ужасно зачесался нос.

— А поняла, поняла! Нужен суицидальный синдром на лице! Как насчет вступить в движение Эмо? Ты не возражаешь?

Кукла осталась безучастной к вопросам своей внешности. Качество для девушки редкое, просто фантастическое!

Окончательно убедившись, что истина возрастающей среди мужчин конца двадцатого века популярности силиконовых барышень в их молчаливости и сговорчивости, Света раскрасила ногти новообращенной эмо-гел в лак черного цвета. Подвела веки розовым ободком со стрелочками в уголках, на лоб начесала косую чёлку, в нижнюю губу, металлическим спиральным рожком, воткнула пирсинг, в волосы пристроила маленькую заколку в виде Микки-Мауса...

— Думаю, гардероб в стиле эмо-кидов не понадобится...

Света снова обошла стол, на котором в обнаженном виде и траурной раскраске, мирно, покоилось произведение стилистического искусства.

Её охватила гордость и, творению рук своих, она поставила окончательный диагноз:

— Всё! Панночка померла!..

— Кто, помер? — подойдя со спины неслышным шагом, спросил Полоз.

— А, Змеюшка! И давно ты здесь?

— Да уж минут пять наблюдаю, как ты в куклы играешь.

— Ой, ой! Должна же я чем-то заниматься. Запер меня в тереме, домостроевец!

— Так будет лучше, Света. Волк говорит — воевода больно охоч до красивых девушек, — пробурчал Полоз, осматривая лежавшую на столе куклу, и на растяжку добавил: — Не... хватало нам ещё... чтобы он тебя приметил.

— Даааа!!! Стало быть, я красивая!

— От греха подальше... Кто вкусы воеводы знает.

— Ну вот, ты опять всё испортил, Змей!!!

— Да я даже к ней не прикасался! — сказал Полоз, отдаляясь от раскрашенной под эмо куклы, словно от прокаженной.

Видимо, образ Глаши-два у Светы получился реалистичным, но лавры художника-дизайнера её волновали меньше всего и она отрезала:

— И хорошо, что не прикасался!

— Чего ж, я опять испортил?

— Слушай, Змей, — ушла Светка от вопроса, — коль вы с Волком меня заперли, словно невесту на выданье, — на волю не выпускаете, тогда, вот вам мой заказ на дом.

— Какой ещё заказ?!!

— Заказик, маленький такой! Мне срочно нужна готовальня — одна. Нет, пожалуй, две, на случай утери грифелей или поломки кронциркуля. Транспортиры разные, линейки измерительные, линейки чертежные, угольники, трафареты фигур и лекала окружностей. Еще карандаши чернографитовые твердые, полутвердые и мягкие, чернографитовые механические, цанговые...

— Зачем? — удивленно спросил Полоз

— Рисовать! Пробовать себя в графике! В затворничестве, на искусство тянет.

— Хорошо... — в руках Полоза появился блокнот и авторучка. — Записываю.

— Ну вот, — сбил! А, вспомнила: доска чертежная, пластиковая с рейсшиной, зажимом и держателем бумаги. Ватман, полагаю, А-4. Тубус под него.

— Сколько, ватмана? — деловито, словно приказчик, спросил Змей.

Света приложила пальчик к губкам, задумалась. Глаза сузились. Чувствуя явный подвох в вопросе, она опередила Полоза.

— Чтобы не скучала до приезда аптекаря Грегори! Ну и в светелку, чтобы вошло. А то, Змеюшка, я тебя знаю! Учти, спать и кушать на чертежной бумаге, я не собираюсь...

Полоз пожал плечами. Не прошло.

— Вообще-то, я зашел позвать тебя к обеду. Волк пришел.

— Нет уж, Змеюшка! Или я затворница терема и сижу запертой в светелке! Или я светская дама, что, благоговейно снизойдя к мужчинам, составит им компанию в гостиной!

— Лучше сиди, — немного подумав, выбрал Полоз. — Ватман и остальное — согласно списку, доставлю после обеда.

Света набрала в грудь воздуха, но он вышел.

— Домострой!!! — бросила она в пустой комнате. — Про меня не забудь! Голодовку я не объявляла. И принеси компас!

— Зачем? — услышала она, уже снизу.

— Ночью, сторону Мекки определять!

— Ладно...

— Ха! Змей! Провела, провела... — шепотом порадовалась она, подпрыгнув

и показывая язык полу.

Согласно созревшему в голове плану, Света и хотела, временно, остаться вне зорких глаз Хранителей.

Как и обещал, Полоз принес заказ в обед, но вот с едой, поскольку она не была строго регламентирована затворницей, перестарался. Оставил в светелке, — с этого момента её темнице, — кусок ржаного хлеба на крынке с хлебным квасом, блюдо простое, непривередливое.

Вовсе не ожидая от коварного земноводного ничего похожего на ананасы в шампанском, узница Света получила распаренную гречку в молоке и деревянную ложку. Но, зато можно было не думать про этикет трапезы, — какой шанцевый инструмент для каш, и какой рукой что брать.

Ковырнув в глиняной мисе искусным экземпляром народного кухонного творчества, несколько раз, без какого-либо энтузиазма, она вспомнила детдом, как в детстве хитрила перед воспитателями. Поднесла чашку к губам, процедила в себя молоко, оставляя ненавистную кашу не тронутой.

Наверху ворковали голуби. Посвятив несколько минут кормлению птиц мира гречкой, она уже стояла за чертежной доской, измеряя и нанося на ватман линии, разными карандашами.

Работа над чертежами у Светки заняла сутки с лишним. Дело было новым, не освоенным, к тому же, сделанное надо было прятать от коварного Змея, который, то и дело, навещал узницу с вечерней и утренней баландой.

К вечеру следующего дня, Света справилась с поставленной перед собой задачей. Перекинув тубус через плечо, задвинула за спину и подошла к окну.

Высота третьего этажа никогда не была для неё помехой и, через секунду, арестантка уже брела через лопухи к огородам. Почесывая руки от поднявшихся комаров, чихая от пахучей полыни и проклиная аллергию, но на свободе.

У ямы ходил тот же стрелец. Он радостно узнал шуструю посадскую девицу Оленьку, проблем попасть к Глаше снова у Светы не было. Несколько приветливых взглядов — один печальный и один масленый, — грудной томный выдох и суровый усатый страж растаял, словно воск на солнышке.

Как и ожидала гостья, в луже, на островке из гнилой соломы, княгини Гундоровой не было. Лампочка не замигала — это же было Светкино ноу-хау. Сигнал она отключила, чтобы зря затворницу не беспокоить, не всполошить ложной тревогой. Конечно, была ещё одна причина — любопытство, как Глаша проводит время в одиночестве?

Но, потоптавшись в сауне, Света решила соблюсти личную территорию подруги и тихонько произнесла:

— Глаша. Не пугайся, это я.

За дверьми послышался шорох. Тихое «ой» и скорая ходьба на удаление.

«Не Кит ли там?», — мелькнуло в голове Светки, — «хорошо, что окликнула». Она открыла двери и сунула носик в комнату.

Глаша обустроилась на свой лад, постелила вышитые дорожки, украсила монитор резиновым китенком — игрушечным поплавком-пищалкой, а на стену, под рушник с узором, повесила портрет Елизара Чудинова, при сабле, в форме капитана кавалерии РККА. Но самой её видно не было.

Поменяв два платья стрелецкой дочери — льняное тонкое и льняное толстое, грубой ткани, на более подходящий задуманному проекту облик, гостья вошла.

Светка была в оранжевом комбинезоне, на водолазку того же цвета, с лямочками, большими карманами наполненными разным строительным инструментом. Цветом под общий фон, её голову украшала строительная каска с козырьком и встроенной в нее галогеновой лапочкой. Оранжевыми были даже ботиночки и огромные пуговки, что, соединяя с лямками, надежно держали фартучек и штанишки. Только тубус за плечами темно-синим ремешком проходил наискось к бедру. На грудь, кокетливо, свисала слабо завитая каштановая коса.

— Глаша, ты где?

— Одеваюсь, — послышалось из гардероба.

— Не помешала?

— Нет, что ты! Я рада!.. Заходи, сейчас выйду...

Света обследовала комнату на предмет мужского присутствия. Но, кроме фотопортрета Кита, ничем мужским здесь не пахло, зато пахло молодой женщиной — в глухом без окон помещении стоял ели уловимый запах духов с феромонами.

Втягивая носом приятый аромат, Светка без труда определила, что духи витали отдельно, а феромоны отдельно. Пунцовый цвет лица, вышедшей к ней Глаши, подтвердил догадку, — чем затворница убивала уйму свободного времени.

Процесс медитации подруги, нечаянно, был прерван на пике, отчего Света почувствовала себя немного виноватой и сделала вывод — нужно было позвонить.

Подумала и рассмеялась, представив себя в тереме с трубкой телефона к уху под кикой: «Алло, зайка! Приветики! Я сейчас буду, отложи медитацию на после...»

Глаша удивленно на неё посмотрела.

— Светка, ты чего?

— Так, навеяло твоими духами. Шанель номер пять. Дивный аромат для чутких восхитительных женщин, которые одним своим появлением. .. От Змея тебе выговор, — не соблюдаешь Закон Времени, а от меня поощрение. Пошел к черту, такой Закон, по которому женщине нельзя ощутить себя женщиной!..

— Я про наряд... — ответила Глаша, уже полностью совладав с внутренними эмоциями.

— Ах, про это! — Светка осмотрела себя и осталась довольна, — Костюм строителя! Срисовала из одного немецкого журнальчика. Как? Мне идет?

— Еще бы! Я тоже такой хочу! Только синенький, можно?

— В общем-то, за тем я и пришла, — ответила Света. Почесала нос, избавляясь от ненужных сейчас мыслей, и достала из кармана компас.

На шезлонге появился точно такой же наряд, заказанной расцветки. Строительная каска, ботиночки на шнурках размера ноги Глаши, кирка на длинной рукояти и пристроенный к столу тяжелый электрический отбойный молоток.

Света задумчиво его обошла, наблюдая за стрелкой компаса, взяла свободной рукой заступ и добавила:

— Ты пока обряжайся, Глаш, а я пошла на северо-восток. Встретимся у стены. Отбойник прихвати...

Прорубая штольню, две строительные каски — оранжевая и синенькая, упорно двигались в сторону крепости, словно шахтеры, рассеивая галогенками тьму, покоряя недра Земли Матери.

Светка шла первой, поглядывая на компас и намечая заступом, где нужно рубить пласт. Более сильная Глаша орудовала отбойником по-ударному, как знатный метростроевец. Стахановское движение — вперед и только вперед, сопровождала бойкая песня в их исполнении, на два голоса:

«Паренька приветили,

Руку дружбы подали,

Повели с собой.

Девушки пригожие

Тихой песней встретили.

И в забой отправился

Парень молодой...»

Наконец, Света остановилась, упершись в уходящий вверх деревянный столб, в полметра обхвата. Еще раз глянула на компас, поставила кирку и скинула тубус. Вынув чертежи, она посмотрела в них и проговорила:

— Здесь...

— Слава богу! — пристраивая молоток на плечо, ответила Глаша. — Я уж думала, придется до самой Камчатки, к морю-океану идти.

Вид у княжны Глафиры Андреевны Гундоровой, в осыпанном землей синем комбинезоне, строительной с галогенкой каске и отбойником в руках, был на загляденье. В штольне пахло французскими духами и отечественными феромонами. Глаша разрумянилась, похорошела, глаза горели любопытством, жаль Кит не видел её в таком образе.

— Там наверху, завтра, тебя сжигать будут! Понятно?

— Понятно. Неясно, зачем нужно подкоп руками сооружать? Колдонула бы, да и все дела! Как ты, тогда, в яме, землю, словно кулису откинула.

— И вовсе не подкоп, Глаша? — ответила Света, проверяя расчеты. — Западня на аптекаря Грегори. Фокусами его не проведешь. Нужно чтоб натурально было. Поняла?

— Не совсем...

— Давай заканчивать. Потом объясню...

В твердом орешнике, они вырубили, что-то вроде комнаты с отвесными стенами, два на два метра. Согласно чертежам, подпилили столб, укрепили над комнатой хитрыми распорками, под ним вкопали заостренные колья. Устроили несколько выступов в углу, словно стол и лежанка.

Сверху, проглядывал настил пола избы, куда и уходил подрезанный столб. Стояла тишина, пока там, наверху никого еще не было.

Закончив с земляными работами, Света вынула из тубуса рукопись княжны и положила на стол-выступ.

— Как на зверя! — проговорила Глаша, трогая пальцем острие заточенного кола.

— На зверя и есть, — подтвердила Света. — Я тут написала слезное прощание с миром. Если интересно, почитай. Поплачь над ним, а если не получится, — водой спрысни, чтобы какие буквицы расплылись. Только обратно на место не забудь положить.

— Ночь будет, ознакомлюсь. Сейчас пошли в сауну, а...

— Окорок, что я тебе оставляла — не съела?

— Немного ещё имеется.

— Чур, он мой! Голодная жуть...

После сухого пара и разных средств ублажения усталого тела, стало немного легче. Возлежа на шезлонге с закрытыми глазами, Света сонно жевала жирную буженину. Период гиперактивности сменил спад, она буквально заставляла себя открывать рот и глотать то, что заботливо подавала Глаша.

Привыкшая к тяжелому крестьянскому труду, княгиня Гундорова быстро восстановилась от каторжных работ под землей и делилась с ней двухмесячным одиночеством, говоря без продыху не о чём и обо всем сразу.

Если бы не секретность предприятия, Света пролежала бы так пару столетий, но нужно было вставать, надевать две рубахи, кику, бусы в три ряда, и возвращаться. Терем, на который предстояло взобраться по глухой стороне, уже не казался ей какой-то пустяковой высотой...

Буквально проползя через лопухи, Светка глянула на небеса и уныло заскулила у стены. Силы не собирались.

Увидев сороку, она задумчиво проследила за полетом кумушки, что-то обдумывая и напевая:

«Ты сорока-белобока научи меня летать,

Невысоко-недалеко, что б мне милого видать».

Света обратилась в колечко с блеснувшим брильянтом. Птица мгновенно среагировала на отражение вечернего солнышка в драгоценном камне, подлетела, поддела украшение клювом и взметнула в воздух.

Какое же было удивление сороки, когда поравнявшись с третьим ярусом бревенчатого дома, находка обернулась девушкой, соскользнувшей с разинутого клюва на рубленый выступ подоконника. Не обращая на приветливое — «спасибо» и, вслед, прощальный взмах руки, птица улетела до гнезда с полной уверенностью, что людям доверять нельзя.

Спрыгнув с окна, Света пытливо осмотрела светелку. В её отсутствие никто в комнату не заходил. Кукла скучала на столе, двери, торцом, подпирала лавка. Не раздеваясь, она рухнула на перину, проваливаясь телом в мягкий пух, душой — в глубокий сон.

Утром Света проснулась в тяжести, прошедшего трудового дня рудокопа, ломило спину, ныли руки, потягивало ноги.

Надо же было именно сегодня приехать аптекарю Грегори! В терем поднимался Змей, сказать об этом важном известии.

Свернувшись калачиком на постели, она с наслаждением подумала: «Ещё есть целых десять ступенек сна. Жаль, нельзя остановить время — на полчасика, четвертиночку, или, хотя бы на минутку...».