Дверь. Часть вторая. Глава десятая.

Часть вторая. Коло обернулось.

Глава десятая.

Бац!.. В маленьком городке появилась своя аллея Славы, с номинацией «за лучший прыжок» или «за самое неудачное падение». Появилась собственная несравненная Джоан Вудвард! Американская актриса удостоилась чести быть первой на аллеи звезд Голливуда за талант — роль шизофренички в фильме «Три лица Евы». Сейчас у Светки тоже было три лица, поочередных и, мимически, очень даже одаренно выдержанных.

Жаль рядом не было хотя бы посредственного кинооператора, — «Оскар» открыл бы миру сразу два новых имени. К тому же у попрыгуньи не имелось хвостика. И носик она сумела спасти, так что звезда её славы, на улицы имени всенародного старосты — дедушки Калинина, оказалась четырехконечной.

Сидевший на дорожном катке рабочий, сначала выдержал классическую паузу Станиславского — не верю! Но, как только нечто странное в разъехавшейся по шву, до самого бедра, длиннополой юбке, зеленом жакете и сползшей на плечо вуалетке, выпрямилось, он разразился таким лексиконом нецензурных глаголов, что приличной девушке оставалось только заткнуть ушки.

Словесная музыка рабочих кварталов, Свете была не в новинку, но, последнее время, она была, и натурщицей, и княгиней, одновременно. Как благовоспитанная леди, выпускница Смольного, она бы их заткнула, только вот беда — ее пальчики были в липучем битуме и асфальтовом порошке. Отряхнуть измазанные ладошки оказалось невозможно, при попытке они просто слиплись.

Подавляя острое желание почесать носик, который завсегда зудился, так вовремя, Света быстренько переквалифицировалась из романтической курсистки в даму из «ЧК» во всех смыслах потертую партийным аппаратом, с грозным взором и резким спросом:

— Скажи-ка лучше, дядя! До ломбарда далеко?

Словарный запас экзотических выражений у рабочего то ли иссяк, то ли попрыгунья его озадачила, но он замолчал и посмотрел на другую сторону улицы.

Света проследила за его красноречивым взором и уперлась глазами в огромную вывеску старенького одноэтажного домика — архитектурного наследия города, некий теремок, сданный в аренду бывшему ювелиру Дома Быта и плавно, путем взяток, перешедший в собственность.

Прямо над когда-то ажурным, ныне осыпающимся кирпичным козырьком, вязальной проволокой, был привинчен старый советский транспарант. На проломленной в двух местах тонкой фанере с небрежно закрашенным лозунгом «Экономика, должна быть экономной», от которого, так и осталось нетронуто пол буквы «Э», было начертано «Ломбард» и часы работы. Крупными масками, новое название легло на грунт из белой краски по предыдущему голубому с большими красными буквами старой надписи, и умудрилось стать под золото, ядовито-желтой.

До обеда оставалось полчаса...

— Это я удачно прыгнула! — буркнула Света сама себе и прямиком отправилась к ломбарду, прилипая миниатюрными ботиночками начала двадцатого века, к оберткам упаковок жвачки, окуркам, шелухе от семечек — пыли проезжей части, оставляя потомкам битумные оттески своей звезданутости через забор.

— Откройте мне, пожалуйста! — крикнула она в окно полноватому мужчине в широких штанах, безразмерной майке и жилетке.

Хозяин теремка работал лобзиком ювелира, аккуратно отпиливал от крошечного, из желтого драгоценного металла, еще более крошечное. Рядом, на подставке в углу его стола, лежала миниатюрная горелка. Ответил он весьма недовольно, но на улице его не было слышно. Тогда он указал в сторону дверей и просемафорил губами: «Открыто!».

Света мило улыбнулась и показала ладошки.

На странной посетительнице была несколько необычная вуалетка. Любитель антиквариата не мог не заметить, что она не походила на кооперативный ширпотреб, новодел последних лет. Немного подумав, мужчина грузно встал, и отправился к дверям. Открывая, он оформил вопрос взглядом.

— Тук, тук. Кто в теремочке живет? — кошечкой с лучистым взором, спросила Света.

— Если вы-таки умыться, барышня! То воды у нас нет уже три дня, — проговорил он, кивая на каток. — Постоянные дорожные работы летом — закопы, перекопы! Знаете ли, они так утомительны для моего бизнеса.

— Не только умыться, но и переодеться! — снова мурлыкнула она.

— Это-таки не ко мне!

Жалея, что открыл двери, мужчина хотел их закрыть.

— И снова пожалеете! — прочитала его мысли Света.

— Я вас умаляю! Когда меня спросят: почему вы так долго стояли? Я не знаю за что ответить!

— Думаю, вас-таки укорят за то, что вы не продолжили беседы.

— А что вы их спрашивали?

— Нет. Но, чтобы одеться, нужны деньги! Ну же! Не будьте вялым продавцом на мизерных процентах! С улицы к вам пришла «Красотка» с «платиновой» картой в кармашке...

— Так и идите в салон «Леди Вумен», госпожи Коротковой, а не учите меня жить. Там вас отмоют и приоденут. Здесь недалеко. Пару кварталов, если вам откроют. А у меня-таки, ломбард! А не распродажа. И не морочьте мне голову! «Платиновая» карта весьма востребована сама за себя и не нуждается за мои услуги!

— А если она содержит карбонадо? Алмаз «Чёрный Лебедь» в семьдесят два карата с сорока семью гранями...

— Вы-таки хотели, чтоб я засмеялся?!

— Мне часто говорят за пошутить.

— Вы знаете за Одессу?

— Нет, за Одессу не знаю. Я просто действительно, люблю посмеяться. Но не сейчас. Загляните мне в карманчик жакета! — Света снова показала ладошки, и повернулась к ювелиру бедром с разошедшимся на юбке швом. — А то, если это сделаю я, вы-таки не поверите, что он чёрный от рождения.

Хозяин ломбарда засомневался, но профессиональный интерес — своими глазами увидеть невозможное, черный алмаз таких размеров, в нём быстро пересилил неверие.

Из кармана зеленой жакетки, заляпанной брызгами жидкого, смешенного с соляркой битума, дрожащей рукой ювелира из маленького городка, словно из недр космоса, был вынут осколок миллиарды лет назад упавшей на землю звезды. Брошь — садившийся на воду черный лебедь, лишь оттеняли желтые сапфиры на белом золоте, скрывая её главное достояние, — крупный алмаз карбонадо «Чёрный Лебедь».

— Таки не может быть! — пробормотал он, в то же время восклицая.

— Может, может. Теперь у вас найдется немного горячей воды и горсточка риса, для бедной девушки? Только что упавшей с... забора!

Вода нашлась не сразу, только после тщательного изучения ювелиром загадочной броши. Но уже через час Светка бултыхалась в предоставленной ей целой ванне. Оборудованная в комнате исторического здания — когда-то без удобств, она была в полном её распоряжении. Салон «Леди Вумен» сместился по улице Калинина на два квартала, прямо в Ломбард, и, временно, там остановился, в лице её хозяйки — госпожи Коротковой и двух ее работниц, молоденьких девушек.

В данной восьмерке времени Дульсинея Федоровна Короткова, — по покойному мужу дальняя родственница полковника Короткова начальника РОВД, — являлась вовсе не вахтершей общежития работниц хлебокомбината. Стаж её партийного прошлого закончился вместе с эпохой коммунистической партии Советского Союза, и она об этом нисколько нетужила. Получив от отца — главного инженера комбината, акции по факту приватизации предприятия и вовремя продав за у.е., она открыла салон и теперь процветала на поприще женской одежды и белья.

С ювелиром у хозяйки салона была тесная дружба, если не сказать большего. Дульсинея Федоровна называла его так нежно — Ароша, что сразу попала в подозрение Светы насчет амурных интересов, порхающих по теремку в образе героинь Оноре Бальзака.

Сам же Арон Моисеевич уже мечтал о том, как станет известным ювелиром столицы, весь мир узнает о нём, как о человеке, нашедшем пропавший ещё до революции алмаз «Чёрный Лебедь». Пока, наслаждаясь горячей водой, Светка, на глазок, примеряла наряды, наперебой предлагаемые ей Дусей Коротковой, — то, что понравилось в одну сторону, что нет, в другую, ювелир перетряхивал в своей библиотеке каталоги самых известных алмазов мира. «Большая звезда Африки», «Великий могол», «Орлов» — отыскивал описание исторического пути «Чёрного Лебедя»...

Дульсинея покинула Арошу, оставив для гостьи больше половины коробок, коробочек и свертков, что принесли её улыбчивыми помощницы, и, пропорционально оставленному товару, опустошила его кошелёк.

Поскольку, всё могло быть именно так, а не иначе, то, только Света, устало зевая, вышла из оборудованной под ванную комнаты в роскошном махровом халатике, Арон Моисеевич, человек исключительно дела, пожелал завести разговор об алмазе. Откуда затерянный в смутные годы революционных потрясений алмаз «Чёрный Лебедь» оказался у Веры Павловны Костровой? Президента и учредителя фирмы "Исторический театральный костюм"».

Перед тем, как выбросить, ювелир не побрезговал и обшарил пришедший в полную негодность антикварный наряд таинственной гостьи, стиля «милитари», найдя в кармашке жакета визитку. Чему Ароша удивился не меньше увиденному драгоценному камню. Жаль, что города указано не было, но точно не здесь. В родных пенатах, Арон Моисеевич знал всех добропорядочных людей, кто мог себе позволить визитки такого качества.

Скорее всего, она приехала из Северной Пальмиры, почему-то решил Ароша, определив свалившуюся на него прямо с забора девушку-загадку в столичные штучки. С этим крепким убеждением он и предложил Светке немного ликера и фруктов, для начала серьезного разговора.

Поскольку противоположная сторона была женщина, — ювелир немного печалился, что для обсуждения общих интересов, ее не пригласишь в баньку с девочками, пивом, водкой и шашлычком, то он открыл «Амаретто» местного полуподпольного, полуофициального самогоноварения — в общем полу на полу. Открыл как добавочный тест на благородство и, конечно же, кредитоспособность...

Расположившись с ножками в мягком кресле, около столика, кокетливо прикрыв коленки полой халата, Света поднесла рюмку с ликером к губам и сморщила носик.

Аромата зернышек абрикоса с пряностями, миндального ореха — марципана, и в помине не было. От рюмки несло разведенным кондитерским сиропом-концентратом — ирисовым. И это в лучшем случае, а в худшем «Юпи», древесным спиртом и сивушными маслами.

Тест был пройден. Не дожидаясь, пока Света что-нибудь скажет по поводу поставленной обратно на стол рюмки, прочитав в её глазах «Какая гадость!», Ароша открыл бар, где стояли лучшие вина Франции, Германии, Италии. Белое и красное, сладкое, полусладкое, сухое и полусухое.

— Между прочим, я мог бы сочинить и получше! — приглашая к выбору, произнес он.

— О, милейший Арон Моисеевич, вы меня искушаете! Если в этом провинциальном городе только возможно, то я бы чуточку пригубила «Доннхофф. Шлосбокельхаймер Фельсенберг Рислинг Шпетлезе», с ароматными нотами папайи, орехового масла и лайма, — ответила она, всецело развеивая последние сомнения осторожного делового человека, истинно-саксонским произношением названия дорого немецкого вина.

Бутылка Рислинга была незамедлительно открыта. Грушевидный, на высокой ножке, бокал гостьи наполовину наполнился бело-золотистой влагой. Света его подняла, держа меж двух пальчиков, и слегка приласкала губами.

— Наверняка, Арон Моисеевич, у вас ко мне есть вопросы, — проговорила она, немного посмаковав вино. — Я готова на них ответить. Если в череде вашего, найдется местечко и для моего любопытства.

— Конечно-таки есть, Верочка! И конечно, найдется! — радостно воскликнул Ароша.

Света приподняла бровь, сотворив удивленное личико.

— Боже-ж мой, Верочка! Не подумайте за меня плохо. Но ваш прежний наряд нуждался в мусорном баке и перед тем как его туда отправить, я-таки не мог не проверить карманы. Вдруг там завалялся ещё один карбонадо! — Ароша улыбнулся. — Таки за размер поменьше. А так как вы пропадали в ванне, я не имел смелости вас беспокоить. Мне пришлось их проверить без вашего согласия. Визитка сама показала, как вас звала мама, и чем вас наделил папа. Таки в Петербурге?

Света умела мыслить быстро. Когда Арон Моисеевич назвал ее Верой, она вспомнила о визитке подруги, сопоставила, успев даже прокрутить в головке бессмертную комедию Гоголя «Ревизор» — явление восьмое: Хлестаков, городничий. Правда в сцене не хватало Добчинского, но и Света не Хлестаков, скорее Хлестакова, ну а уж ювелир, совсем не городничий.

Света мурлыкнула:

— Да. Батюшка меня не понимает, Арон Моисеевич. Рассердился старик, что как приехала из Гарварда, так до сих пор ничего не делаю в Петербурге. Он думает, фирму мне открыл и всё!.. Нет, я бы послала его самого потолкаться по городам нашей страны в поисках, какого давно забытого провинциального костюма.

— И большой человек, ваш папа? За бизнес или имеет возле Кремля кресло? Боже-ж мой! Павел Костров — нефтяной концерн «Вера»...

Света сморщила носик. Ароша оживился.

— Моя жена, Циля, — продолжил он, — предупреждала-таки меня за глупость, но она, увы, вернулась туда, откуда изгнали даже Адама. Вы тоскуете за инкогнито?

— Не то, чтоб. Мне бы взаймы, до получки. Долларов двести, или хоть даже и меньше...

— Верочка, таки вы знаете за Одессу!.. — крякнул Ароша.

— Стало быть, не дадите?

Опустошать и дальше свой кошелек из добротной телячьей кожи на её капризы, видимо, ювелир не собирался. По крайней мере,

пока. Поэтому он сделал вид, что эта шутка продолжение первой и с видом, что гостье пара быть серьезной, проговорил:

— Боже-ж мой, я не стану вас пытать: почему вы оказались у дверей ломбарда, а не на соседней улице! Вся перепачканная, без денег. И откуда-таки у вас в кармашке «Чёрный Лебедь»...

— Почему? Я бы вам ответила: нашла в куче горячего асфальта. Он мне приглянулся, вот и залезла в битум по самые ушки. Но нет, Арон Моисеевич, все гораздо прозаичнее. Я влюбилась. Пару месяцев назад к нам... в Питер, приехал известный экстрасенс, маг и чародей Генрих Карлович Голесницкий...

— Кто не знает за этого лекаря... — улыбнулся Ароша. — Всё прошедшее десятилетие, он-таки работал у нас врачом-педиатром детской поликлиники. Но два года назад изобрел в себе силу исцелять.

— Даааа?! А я думала он из Америк, эмигрант в третьем поколении. Оказывается — из вашего города?! Мы встретились с ним на одном из светских раутов в Белом зале Мраморного дворца. Вы знаете, на провинциала Голесницкий совсем не похож, фрак манишка, бабочка песочного цвета — такой элегантный мужчина!

— Еще бы, Верочка! Боже-ж мой, он известен за всю страну! Но иностранного в нём, лишь то, что он слегка гарсирует на французский манер. — Ароша продемонстрировал, как именно Голесницкий картавит, на своих последних словах съедая букву «р».

— Очень похоже, Арон Моисеевич, очень! Ну и вот. Мой рассказ, правда, не о нём. В бывшей резиденции Константина Константиновича Романова, экстрасенс был вместе с успешным частным предпринимателем. Торговая сеть «Клондайк», «Скалкин и Ко».

— Чтобы я таки жил и не знал его «Ко...», — протерев салфеткой вспотевший лоб, проговорил ювелир. — Вы бы их видели, Верочка!

— Двоих уже видела... Ах, Тимоша, — мачо, мечта! Я просто втюрилась и он предложил мне экскурсию по его родным местам. Столичные тусы, — встречи папы с мэром, без галстуков в семейном кругу, мне порядком поднадоели, и я решила, почему бы не отправиться в романтический круиз по российской глубинке.

— Какое счастье, что моя Циля не дожила до сегодня, и не слышит этих слов: «...с мэром!» — чье имя, мы-таки умолчим, но знаем, знаем. Резиденция Константина Константиновича Романова... на короткой ноге, без галстуков! Нет, Цыля бы мне никогда не простила, если бы я вас не впустил... — забыв о неприятностях мира, мечтательно повторил Ароша.

Света сделала обыденное лицо и продолжила.

— В общем, без ведома всемогущего папулечки, под дурманом любви, я оказалась в вашем городе. И только после узнала, что втюрилась вовсе не в «сеть магазинов», а в бандита Тимоху, который, предварительно обрядив в антиквариат барышни начала века, закрыл мне лицо вуалеткой и, с помощью своих ублюдков, приковал к постели. Потешался, как хотел. Извращенец!

Света сделала реверанс глазками, провела ручкой по халатику и сморщилась. Жесты были настолько двухзначны, что Ароша так и не понял, понравилось ли гостье секс-тур в их городе или она в депрессии. Уточнять ювелир не стал, и, через небольшую паузу, Света продолжила.

— Когда мой насильник уснул, я сунула в карман «Чёрного Лебедя» и совершила побег в духе Джеймса Бонда. О, как за мной гналась его бычеподобная «Ко...»! Но забор, горячий асфальт — ух! И вот я здесь, перед вами.

— Верочка! Таки вы беспечная! Надо отбросить стыд и сообщить папе о себе.

— Уже. Перед тем как сбежать от Тимохи, я позвонила в Питер. Сюда едет мой сводный брат Владимир. У папеньки в молодости был романчик, на стороне. Вовка быстро разберется со «Скалкиным и Ко...».

— Боже-ж мой, я бы не стал так говорить, даже за целую гвардию.

— Вы не видели моего брата! Знаете, как его называют авторитеты — Волк! Ры-р-ры! — Света выкинула вперед ладошки, показывая коготки, — Боятся! А кто не боится — уважает. Десять лет Владимир провел в Шаолиньском монастыре. Обучался боевым искусствам на горе Суншань и преуспел во владении своим телом, разумом и энергией. Тимоха для него Ху-ий-ня...

— Верочка, вы-таки милая девушка, и вам это, ни к какому месту!

— Это... Ну, то, что мне не к месту, по-китайски — воробей.

— И что Китай можно мазать на хлеб?! Оттуда ваш брат и привез «Чёрного Лебедя»? — мягко и ненавязчиво перешел Ароша к главному вопросу.

Света сделала вид, что не поняла к чему ювелир, усердно, клонит и ответила в духе образа гламурной блондинки.

— Нет, Арон Моисеевич! Откуда в Китае чёрные алмазы! Там рис растет по берегам Хуанхэ и по деревням или по деревьям — не помню, бегают бригады красных боксеров... Я читала! А карбонадо мне подарил папа! Совсем недавно, на мое совершеннолетие. Прикупил чумазый камушек на одном из парижских подпольных аукционов. За весьма круглую сумму, между прочим. Когда дарил, то сказал: «Лебедь — твоя платиновая карточка, воспользуйся, когда тебе совсем туго будет». Мне сейчас туго?

— Что вы, Верочка! Там на улице, возможно и дурно пахнет. Но только не у меня! Так вы даже не знаете за историю этого удивительного алмаза!

— Не-а. А у вас есть виноград? Так хочется кисло-сладких ягодок...

— Винограда, к сожалению, сегодня нет, Верочка. Завтра обязательно купим или я не знаю за Одессу! А вот, про камень, уже сегодня, я могу рассказать вам много интересного.

Света обижено надула губки.

— Хорошо. Давайте, про «Лебедя»... Я возьму персик?

— Да боже-ж мой, Верочка! Чтобы сберечь вашу фигуру, нужно кушать и кушать! Всё, что на столе, только для вас.

Света, кокетливо, огладила пальчиками ворсистую поверхность румяного плода, лежавшего в вазе поверх сочных яблок и груш, взяла и смачно надкусила.

— Ну что там наш уголек, карбонадо?..

— Вы знаете, что у вас за алмаз, Верочка, и сколько он стоит?!

— Как раз, цену я знаю, Арон Моисеевич.

— Первое упоминание о нем было-таки в очень древних манускриптах, Верочка. О «Чёрном Лебеде» писали древние египтяне, греки, римляне. По приданиям, он внеземного происхождения. Одна из звезд пояса Дракона, что расположен между Большой и Малой Медведицами, обронила его на землю. Но как сказал Моня: «Пока меня нет, вы можете меня даже побить». Сарматы считали «Черного Лебедя» воплощением неразделенной любви, — черной слезой девушки, полюбившей Золотого Полоза. Именно сарматы, нашли-таки алмаз и отнесли в храм Полоза с надеждой, что оброненная из космоса слеза посветлеет вблизи того, по кому она пролита. Но, прошли-таки годы, «Чёрный Лебедь» оставался неизменным. И тогда, по общему согласию степных воительниц — чтобы, напоминанием о неразделенной любви, он не наводил уныние на молоденьких девушек, приходивших на поклонение в храм Золотого Полоза. Было решено сделать-таки заколку в виде садившегося на воду лебедя, вставить туда-таки алмаз, а саму брошь похоронить с главной жрицей храма, украсив им её волосы...

— Очень интересно! — печально вздохнула Света. — А как звали почившую?

— Верочка у вас лицо, словно вы за кого-то знаете? Как у моей покойной Цили, когда я пришел за утро...

— Что вы, Арон Моисеевич!

— Верочка! Это-таки легенда, написанная в самом конце семнадцатого века. Французом, служившем кстати в нашем городке у воеводы, лекарем. Но он не знал за Одессу и не умел писать за любовь. Как-то он провалился в старую-престарую могилу и нашел во власах высохшей мумии «Чёрного Лебедя». А сказочку сочинил, что бы преподнести камень в подарок своему королю. Во Франции, где тоже не знали за Одессу, у него вышел разлад с Людовиком XIV и он бежал в Россию. Боже-ж мой! Чтобы вернуться на историческую родину, ему нужен был не просто камень, а его предыстория, в которую он-таки не применул вставить и свое имя.

— Даааа! А как звали француза, Арон Моисеевич?

— Чтобы я так жил, Верочка, как моя память отдыхает! Драгон... Барон Пьер Драгон-де-Пиожоль. Но ему-таки не посчастливилось увидеть родные края.

— Дракон! Змей!

Света всполошилась. Забыв, что не надела трусиков, она скинула ножки с кресла, оголив внутренность бедер. Ароша не смог удержать взгляда и тот упал на её остренькие коленки, но сейчас гостью это волновало меньше всего, она готова была вынуть из ювелира продолжение.

— Арон Моисеевич, не отвлекайтесь! — запахивая халатик, крикнула Света.

— Боже-ж мой, Верочка. Вы сегодня прекрасно выглядите.

— Это я еще себя плохо чувствую!

— Хотел бы я видеть вас, когда вы-таки себя чувствуете!

— Нет! Лучше рассказывайте о Пьере Драгоне!

Ароша смутился и чтобы вернуть его к тому, на чём прервался, Света немного раздвинула ножки. В знак маленькой компенсации за неожиданный крик женщины в адрес мужчины. Самую малость, чтобы, тем случаем, он совсем не забыл темы разговора.

— О французе? Да, таки о нём! — с усилием оторвался взором Ароша от её коленок. — Так вот. Находка камня разбудила в Пьере Драгоне страсть к разным оврагам, словно в моей Циле — ко мне, когда у меня были волосы. Как умалишенный, он излазил окрестности города, тогда ещё крепости. Всё чего-то искал, искал, пока не провалился в другую яму. На его беду там-таки не было алмазов, зато были острые колья, на которые француз и оделся как ягненок на вертел. Камня при нём не нашли, только записки, где барон подавал «Чёрного Лебедя» как «умирающего» в Большом. Так алмаз стал украшением сарматского храма Дракона или Драгона, — по-французски, звучит-таки одинаково.

— Вы хорошо знаете историю этого города, Арон Моисеевич! — уже почти справившись с эмоциями, мурлыкнула она, ещё немного раздвинув коленки.

Как и всякая женщина, Света знала, что лучшее средство отвлечь мужчину от своего лица и спрятаться, — перенести все его внимание ниже. Так она и сделала. Ароша не заметил того волнения, с которым гостья его слушала.

— Боже-ж мой, Верочка! Историей я интересуюсь только по ювелирной части. К примеру, у карбонадо, или как вы выразились: «уголька», есть один недостаток. Считается, что этот камень таки распространяет вокруг себя аннигиляционное поле и требует, чтобы хозяин начал работу в области магии. Если не послушать голос черного бриллианта, то последствия могут быть непредсказуемыми. Ваш отец оказал вам плохую услугу, купив на черный день не совсем подходящий оберег.

— Как знать, Арон Моисеевич. Камень не нашли?

— Таки не совсем. Как говорят в Одессе, в крепости харчевалась тогда княжна Глафира Андреевна Гундорова и с французом этим у неё были амуры. Пьер Драгон, как я уже сказал, почил-таки на кольях, а вот через месяц после его трагической гибели выяснилось, что княжна хотела навести порчу на государя Петра Алексеевича. Видимо, в одну из тайных встреч, француз, — не зная за Одессу, оставил карбонадо у Глафиры Андреевны, и камень воззвал ее к Чёрной магии! Княжну Гундорову посадили в яму, а потом сожгли, как ведьму. Про алмаз забыли.

— И всё?..

— Верочка! Вы меня удивляете! Но должен-таки, вам ответить: алмазы на дорогах не валяются и не преподают бесследно!

— Значит, есть продолжение?

— Стал бы я говорить за Одессу, если бы его не было!

— Тогда я съем грушу...

Ароша пододвинул ей вазу с фруктами и продолжил.

— Какими-то путями, но записки барона попали-таки во Францию. Там, в одна тысяча восемьсот тридцать втором году их и нашел князь Гундоров...

— Как? Княжна же была сожжена!

— А я знаю?! Если вы хотите меня спросить за все женские грехи, то я знаю только за свою Цилю. Но как говорят в Одессе: возможно, княжна выходила замуж понемногу. Как бы там не было, а князь приехал в этот город, чтобы разыскать её могилу. Не знавшие за Одессу люди ему и показали, где ведьма-таки была схоронена. Гундоров захотел перенести ее останки с перекрестка дорог на освященную землю, но, на указанном месте, нашел лишь застывшую слизь непонятного состава, да камень «Чёрный Лебедь». Холмик он заровнял, а камушек припрятал. Так бы никто и не узнал, но его правнучка, по мужу Чудинова, в году так шестом, уже этого века, заложила камушек и на вырученные у банка деньги построила дом за номером двенадцать по улице «Мещанской». Выкупить-таки, она алмаз выкупила, да сама пропала. И судя по тому, что он у вас не с Привоза, а парижского подпольного аукциона, в революцию камушек укатил обратно во Францию...

— Арон Моисеевич, и откуда вам за всё известно?

— Верочка! Если вы бы знали за Одессу, то не спрашивали. Мой дедушка был очень бедным портным, жил на Малой Арнаутской, окнами напротив-таки Рабиновича и очень любил старые газеты, потому, что на новые у него не было денег. Ещё он любил драгоценные камни, и так как передать внуку больше было нечего, он передал мне страсть к драгоценным камням вместе с кипой статей о знаменитых алмазах. Кто-то таки читал в детстве о «Чёрном Корсаре», я же о «Чёрном Лебеде»...

Неизвестно, как бы далеко занесли Арошу воспоминания за Одессу, только в его, напичканный драгметаллом, теремок постучали новые гости. Как только ювелир оценил карбонадо, он закрыл все входы и выходы, на дверь парадной повесил табличку «закрыто», но, видимо, желающих срочно попасть в теремок это совсем не смутило.

По входной двери с силой и рвением барабанил Сивый. Горилла Лёха подошел к окну и, вглядываясь вглубь комнаты через стекло, крикнул:

— Барыга, мы знаем — ты дома. Давай, открывай, быстрее! Тема есть!..