Дверь. Часть первая. Глава восемнадцатая.

Часть первая. Дочь Большой Медведицы.

Глава восемнадцатая.

Шутки с законами времени плохи, но Полоз откуда-то что-то сдернул, что-то куда-то сунул, чем-то на что-то плюнул, и дом двенадцать по улице «Мещанской» приобрел вид классического борделя, начала века индустриализации со всеми предполагаемыми атрибутами искусства в жанре Ню.

Расписанные фривольностями стены, словно одеяния, мгновенно сменили революционный окрас на античный — Помпея продолжение. Благочестивым старушкам в самый раз посыпать себе голову пеплом.

Уже через четверть часа, художник-натурист и натурщица благородных кровей уже находились в комнатах гостиницы Паподдаки за номером двенадцать. Полоз ходил около стола, убеждая негодующую Свету в том, что Сапфир дорогу знает, и придет сам.

— А если он заблудиться?! — переживала она.

— Сапфир?! Он и из Тартара выйдет!

— Ладно, читай послание...

Полоз разгладил, ладонью по столешнице, небольшой лист бумаги, исписанный мелким почерком, и начал, с выражением:

«Если в тебя, Змей, уже полетел пущенный княгиней таз, то сейчас ты держишь в руках мое послание. Сижу за столом номера двенадцать старенькой гостиницы облкультпросвета, что до революции была собственностью господина Паподдаки — эмигрирующего в Грецию в девятнадцатом году. Сижу, так сказать, последним постояльцем. Скоро этот пережиток архитектурного прошлого будут сносить, а по радио сообщают:

«Сегодня 17 июля 1975 года в 19 часов 12 минут была совершена стыковка советского пилотированного корабля «Союз 19» космонавтами: командиром Алексеем Леоновым и бортинженером Валерием Кубасовым, и американского «Аполлон 18» пилотированного астронавтами США: командиром Томасом Стаффордом, пилотом Дональдом Слейтоном и пилотом стыковочного модуля Вэнсом Брандом...».

Кстати, Свете от меня поклон и обожание. Держу в свободной руке фотокопию газеты «Провинциальный вестник», из городского исторического архива, от двадцать восьмого августа одна тысяча девятьсот шестнадцатого года... Фраза получилась не очень! Держу в свободной от авторучки руке! Вот, так лучше...».

— Он может писать о чём-то дельном? Этот Кит! — фонтаном негодования возмутилась Света. — Где у него руки меня совершенно не интересует!

— Кит и не такое отчебучивает!

— Подробности, можно было и упустить! Злишь меня, да?!

— Это Кит! Несколько строк осталось. Слушай:

«Вчера я сдал в печать свою книгу по краеведенью, что Света прочитает лет так через двадцать. Посетил областную библиотеку, рассказал о нелегком труде писателя-краеведа. Кстати, подарил в читальный зал альбом «Обнаженная натура в мировой живописи». И ещё раз посетил дом двенадцать на улице «Девятого января». Детдом оттуда съезжает в новое здание. В общей суматохе мне удалось проникнуть на второй этаж, туда, где живописал Змей. Отколупал штукатурку — узнаю кисть Гада! Под толстым слоем желтого колера, нанесенного в советское время, я нашел вмятину от праведного гнева Светы, и оставил в хламе свой портрет в кавалерийской форме. В общем, полностью произвел задел на будущее. Сегодня ночью, я вернусь в шестой год начала века, — время постройки дома, раздолблю стену и вложу для вас послание. Писать много не могу. Боюсь, в еще тонком слое штукатурки будет заметно. Поэтому, Змей, придется вам посетить гостиницу облкультпросвета, перед самым её сломом. Под четвертой половицей, в комнате, где Света вызывала тебя на ревность, вы обнаружите подробные инструкции, как найти и спасти Глашу. Встретимся у костра...».

— Спасти Глашу?! Всё?!! Больше там ничего не написано?

— Всё...

Змей пожал плечами и отдал Свете мелко-исписанный лист. Она его перечитала.

— У какого ещё костра?

Полоз пожал плечами, ответил:

— Надо отправляться в семидесятые. Гостиницу сносят!

— Без Сапфира?! Нетушки!

— Да вон, твой Сапфирчик! В окно выглянь! А то он на всю округу заржёт клаксоном.

Света подбежала к оконному проёму, выходящему на фасад. Авто Руссо-Балт, как ни в чём не бывало, стоял в сторонке от извозчиков. Опережая сигнал оповещения, который был готов вот-вот наделать шума, она приложила палец к губам и подмигнула, обдумывая облик Сапфира в семидесятых...

По улице микрорайона «Черёмушки», проезжей части с разделительной на два потока полосой высаженных цветов, пробежала Волга ГАЗ-21, любопытствуя выпуклыми фарами на новые пяти — и четырехэтажные дома. Возле типового гастронома стояло пять автоматов с газированной водой и красовались желтые автобочки с задранной сцепкой на деревянные, под стеклотару, ящики. Одна с надписью «Пиво» и две — «Квас».

Из раскрытого окна, над магазином, вибрируя голосом Аллы Пугачевой в динамиках колонок поставленных на подоконник, лилась песня:

«Ах, Арлекино, Арлекино!

Нужно быть смешным для всех!

Арлекино, Арлекино,

Есть одна награда — смех».

Щелкнув рычажком автоматической коробки передач, поворачивая к магазину, Света облизнула губы и мурлыкнула:

— Как газировки хочется! Страсть! И квасу!..

— Смотри не обпейся! — пробурчал Змей, сидя рядом в ковбойских джинсах клеш, широкий пояс на которых был застегнут круглой бляхой с красной стекляшкой под рубин, и в рубахе «Газете» с расстегнутыми, загнутыми к локтю обшлагами. — Туалетов, хоть платных, хоть бесплатных, поблизости тут нет.

— Фи, Змей!..

Света посмотрелась в зеркальце заднего вида, приподняла каштановую чёлку, пряча на пальчике капельку пота, и вышла.

В желтеньких расклешенных брючках и обтягивающей грудь водолазке под синтетику — сделала себе маленькую поблажку в одном из пунктиков Закона Времени — в натуральных тканях, несмотря на жару, она просто летала.

Огибая гибким станом машину, в направлении автоматов с газ-водой, Света услышала:

— Тётенька, у вас трех копеек не будет? Пить хочется.

Поодаль стояла ватага краевых ребятишек. Подослав к ней самого маленького, самый взрослый в компании, демонстрируя сотоварищам голубенькую пачку «Ту 134», он сосал болгарский фильтр и пускал дым чередой колец.

— Какой уже по счету трояк стреляешь? Паршивец этакий! Вот уши-то надеру! — оглаживая оттопыренный слух хулигана, проворковала Света.

— Тимоха, подь сюды! — крикнул старший ватаги.

Света, рысью, сузила глаза, накрашенные твердой тушью.

— Тимоха?!.. А ну, пошли... — она ухватила мальца за шиворот и буквально потащила к атаману уличной банды малолеток.

Подросток лет пятнадцати встал в воинственную позу и, неожиданно, почти проныл:

— У меня папа милиционер! Отпусти его!

— Знаю! — вталкивая Тимоху в толпу ребятишек, ответила она. — И ты милиционером будешь. До майора дослужишься! Васька, если не ошиблась?!

— Да...

— Вот, скажи мне, Васька, что на упаковке написано?

— «Курение вредит вашему здоровью», — пробурчал он.

— Молодец, читать умеешь!..

В тот же момент, пачка, на ладони будущего майора Нагорного, вспыхнула и исчезла, уходя дымком в небо. Васька подкинул руки и отпрыгнул, очумело, смотря на асфальт, где тлел болгарский фильтр от только что закуренной сигареты.

Из кармана его джинсов, Света вытянула, уголком, виднеющийся календарь с самодельными фото обнаженных девок, в разных позах переснятых глухонемыми умельцами с зарубежных порно-карт.

— И это художество от слова худо, я конфискую. Рано тебе ещё с пиковой дамой общаться!

— Это не моё!

— Конечно! Теперь моё! Брысь! Быстро по домам!..

Ребятишки разбежались, разлетаясь воробьиной стаей.

Вспоминая, как выглядели три копейки денежной реформы тысяча девятьсот шестьдесят первого года, Света наконец-то добралась до автомата с газ-водой.

— Одна, две, три! — раскрыв ладошку, посчитала она желтенькие монетки.

В окошке автомата было целых два стакана! А у кнопок, на всунутых под стекло бумажках, написано: «Вишневый» «Апельсиновый». Сбросив троячок и второй, Светка выпила один, и запила другим, с удовольствием ощущая, как коктейль из натуральных сиропов щекочет пузырьками в носу и усваивается в немного разбухшем животике.

Отдав девочке с бантиками, крутящейся около нее со скакалкой, оставшийся троячок, Света поспешила к машине. Пробегая мимо бочек с квасом, она не удержалась и спросила у одной из продавщиц:

— Сколько стоит?..

Та недоуменно на неё посмотрела, но ответила:

— Стакан — четыре копейки, кружка — шесть... Литр — двенадцать!

— А у вас? — обратилась она к другой.

По ответному, красноречивому взгляду, поняв, что нечаянно сморозила нечто несусветное, Светка улыбнулась, пожаловалась на жару и поспешила спрятаться в автомобиле.

Змей слушал транзисторный радиоприемник «Грюндик», в духе времени приложив к уху. Хотя этого не требовалось, даже на подходе из него было слышно сообщение ТАСС:

«Сегодня 19 июня была проведена расстыковка пилотируемых кораблей «Союз 19» и «Аполлон 18» после чего, через два витка «Союза», совершена повторная стыковка, ещё через два витка корабли окончательно расстыковались...».

— Новости слушаем? — садясь за руль, спросила она.

— Пытался поймать местное радио, но, увы, полтретьего — перерыв! О чём это ты перетирала с краевыми мальчишками?

— О вреде курения. И вот этого, — буркнула Света, разворачивая одной рукой машину обратно на дорогу, другой — показывая Полозу календарь.

— У Василия Сергеевича реквизировала?

— Ага. Представляешь, сейчас, Тимоха просил у меня три копейки! Я аж

но обомлела. Верх бесстыдства — местный воровской авторитет побирается у детдомовки! А майор милиции прячет в штанах пиковую даму с голыми сиськами. В позе Сфинкса!

— Ну, им только предстоит обозначенная тобой карьера. Хотя зачатки уже имеются.

— Обозначенная мной?

— Ты же сказала: быть Нагорному майором. Кстати, его папа всего лишь старший лейтенант — выгонят из милиции через пару лет за пьянство.

— Вот же, блин, а! А с другой стороны, я же с ним говорила, когда он уже был в чине майора!

— В Законы Времени лучше не углубляться, Света. Свихнешься. Мы едем или стоим? Второй раз зеленый!..

— К гостинице?

— К прорабской... Сегодня утром, у гостиницы поставили строительный вагончик и бульдозер подогнали. На наше счастье, этим снос бывшей собственности буржуина Паподдаки, на сегодня, и закончился. Через два перекрестка сверни на «Калинина» — «Крестоподвиженскую». Улицу «Девятого января» еще неделю назад перекопали. Ничего не поделаешь, семидесятые годы двадцатого века! В СССР эпоха городского расширения и землекопных работ.

Полоз оказался прав, в городе повсюду, что-то строили или ломали, над новыми корпусами высотных домов, столовых, магазинов, больниц, возвышались башенные краны, по дорогам шныряли грузовики, бетономешалки, трайлеры с панелями. На вагончике, под плакатом графика работ, висел лишь простенький контрольный замок, сторожа вообще не имелось.

На фасаде гостиницы уже не было дверей. Свете было жутковато следовать захламленным мусором фойе с оборванными проводами — там, где она, еще только вчера, флиртовала глазками с господином Паподдаки и подниматься на второй этаж по гнилой лестнице, заходить в номер «двенадцать» с оборванными обоями...

— Змей, давай, покончим с этим быстрее, — шепнула она, прижимаясь к мужской руке. — Я ещё не привыкла к таким резким переменам. Четвертая половица...

— Я помню...

Полоз взял лом, оставленный в углу рабочими, поддел доски пола. Они поддались не сразу, крепко держась друг за друга в шпунт. С трудом вырвав одну, Змей подсунул в образовавшуюся щель руку и вынул старинный фолиант в кожаном переплете на застежках из меди.

Стряхнув с него пыль и открыв, он прочел на латыни: «Поучение, ижи во святых, отца нашего Климента, папы Римского о двенадесятницах».

— Апокриф... — кратко изрек он.

— А это что за хрень?

— Давай переберемся сначала в машину.

— Посмотри, может, там ещё что есть?

Полоз пошарил рукой под полом.

— Ничего...

— Здрасти, приехали! Кит что, нам нормальное резюме с полным, по пунктикам, раскладом оставить не мог?!

— Стало быть, не мог! Мы не одни вне времени, Света!

— Всё, всё!.. Молчу, Змеюшка. В кафе-мороженное сгоняем? Посидим за столиком, обсудим. Эскимо, молочный коктейль, соки, музыкальный автомат и всё такое. Коль мы уж сюда прибыли...

— Нет...

— Ну, как знаешь. Тогда здесь рассказывай. Если нужно безлюдье, то лучшего этого места нам не найти. Если только кусты за вагончиком...

— Апокриф, Света, означает не признанный. Не вошедший в каноны христианской веры. Книга папы Климента говорит о священных двунадесятых пятницах Коло, в них заключена Сила женского начала. Земная сила Женщины-Матери. Баба — значит, верховная старшая. Перестраивая верования под определенный момент, люди задвинули женское начало за мужское. В пантеоне народов Евразии стали превалировать боги-мужчины.

— Это что, Змей, Баба энтая древней тебя будет?..

— Она начало всего...

— И...

— Могу сказать, что Пятницы связаны с Коло по три на каждый солярный период — итого, двенадцать.

— И...

— Чего?!

— И... причем тут Глаша?!!

— Да действительно, что-то Кит перемудрил!

— Библиофил, мать его!

— Постой, а год издания!

Змей открыл титульный лист. На нём внизу скалилась маленькая саламандра, пытаясь перевернуть шестерку меж единицей и двумя девятками.

— Одна тысяча шестьсот девяносто девятый! — прочитал Полоз. — Если саламандра перевернет шестерку, то получится тысяча девятьсот девяносто девятый!

— «...Углы на Небе проявятся, когда шестеры перевернутся в девяты, и придет Хранитель» — задумчиво проговорила Света.

— Откуда ты это взяла?!

— Девушка сказала, в фильме Голесницкого... Сгорая на костре...

— На костре?! Кит написал: встретимся у костра!..

— Вот, где я видела Глашу! Господи, Змей! Её сожгли...

— В фильме, Света! В фильме по сценарию Слуги Хаоса.

— Теперь я уже и не знаю, Змеюшка, где сон, а где явь! Где фильм, а где жизнь! Кто герой, а кто зритель... Прямо Уильям Шекспир: «Жизнь театр, а люди в нём актеры!».

— Будем придерживаться системы Станиславского, его знаменитой фразы: «Не верю!».

— Да, да, конечно...

Света уныло прошла по комнате. Нежилое здание пустыми оконными проёмами, словно выколотыми глазницами, давило на неё, прижимая к земле. Впервые с того времени, как они встретились со Змеем, Светке не хотелось, ни шутить, ни язвить, ни ёрничать. Ей стало нестерпимо грустно, глаза намеревались плакать, на реснички уже набежала слеза...

— Нет!!! — вскричала она, по-детски, с упорством топнула ножкой. — Глашу я тебе, Генрих Карлович, не отдам! Тысяча шестьсот девяносто девятый, говоришь?! Что же, там мы ещё не были. Змей! Карету мне, карету!..

— Карету? — спросил Полоз, как-то повеселевший от её категорического «нет».

— Ну, на чём там передвигались? Когда шестеры ещё не были девятами?

— На колымаге...

— На чём? На чём?!..

— Колымага — крытая дорожная повозка, утепленная от непогоды большая карета на санном или колесном ходу. Боярыня что в ней разъезжала — колымажница.

— Не... Змей!!! Колымажницей быти, я не хочу! Ну, их к черту — этих княгинь, а! Желаю быть, не дворянкой столбовою, а девушкой простою! Не владычицей морскою, а озорною, городскою, посадскою! Вот! Вели исполнить!!!

— Кому?

— Тогда, просто исполни...

Не успела Света договорить, как лицо ей обдало предгрозовым ветром. Она стояла среди поля, на небе сгустились тучи, мелькнула молния, разразился гром.

Первым делом, Светка даже подумала, что категоричным «вели исполнить» настолько прогневила Коло-Змея, что следующим и финальным актом трагедии «Цветик-Семицветик», в лучшем случае будет разбитое корыто, а в худшем — был черен мавр Змей и буря собиралась!

— Убей хоть завтра! Дай пожить сегодня! — вскидывая руки к тучам, промолвила Света, представляя как, наверное, эффектна она в летнике с длинными рукавами с клиньями-вошвами — треугольными кусками атласа.

Ворот верхней льняной рубахи был оторочен бархатом, а на голове плотно сидела кика рогатая — ну прямо царевна лягушка. Змей, в стрелецком кафтане, сапогах красной юфти и парчовом колпаке, тоже был писаный Иванушка дурачек. Для общей картины только не хватало болота да стрелы в за... В общем, и хорошо, что именно этого и не хватало.

— Совсем свихнулась?.. — буркнул Полоз.

— Систему Станиславского экстерном прохожу, в образах Пушкина, Шекспира и народного фольклора.

— Заканчивай. Сейчас дождь пойдет...

— Как скажешь. А где город?

— Крепость. Версты две отсель...

— Две версты?!

— С гаком. И ворота могут закрыть. При непогоде нет обзора со смотровых башен.

— Так, чего же мы стоим?

Змей пожал плечами...

— А Сапфир?!

— Он у тебя на поясе...

Любопытствуя, Света огладила бедра, но ничего даже подобного поясу на ней не было.

— А где?

— На нижней рубахе, грудь поддерживает...

— Было б что поддерживать. А как достать?

— Змей снова пожал плечами.

— Ага, поняла...

Света поджала локоток, нырнула рукой в прорезь рукава. Покопошив под грудью, она вынула на свет маленькую лошадку — оберег из олова.

— Вот, ты где притулился, бесстыдник! А ну, давай, доставляй нас к воротам крепости! — велела коню хозяйка, бросив его в траву. — Потом, так уж и быть, как-нибудь назад пристрою.

Обгоняя первые крупные капли дождя, Сапфир понес Змея и скромно сидевшую рядом с ним Свету, — ножками в сафьяновых сапожках на одну сторону. Как ни быстро надвигалась чёрная, тяжелая от влаги туча белый конь в тьме летел быстрее.

— Прямо из царства Кощея сматываемся, Змеюшка. Хорошо-то как! — мурлыкнула она, прижимаясь. — А ты книгу римского папика не забыл?

— Её ещё нет...

— Как это? В каком же мы годе?

— В том же, но на два месяца раньше. Чтобы опередить Слугу Хаоса.

— Тогда нам к дубу!

— Какому дубу!

— Игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце... Ушастый зайца в ларце! Чтобы приготовить яичницу, сначала надо найти дуб...

— И где ты такое вычитала, хозяюшка?

— В народных кулинарных рецептах. Там ещё есть, как быстро испечь старушку и про грибочки с красными шляпками, — Света поправила рогатую кику, выпучила черные очи, и, лицом к лицу, посмотрела Змею в глаза. — Бойся меня!!!

— Ты создана созидать...

— Даааа!!! А вдруг я передумала?

— Ты не властна над этим...

— Много знаешь, Змеюшка! Так неинтересно...

Небосвод стал чёрен, сильным порывом ветра, пригнуло к земле ковыль. Молнии, огненными трещинами, разодрали тучи на части. Хлынул дождь.

У излучины реки, на крутом обрыве, мерцая в отсветах грозы, стояла крепость, — пятью деревянными башнями и заплотами меж ними...