Когда мы были женаты Том 3, ч. 10

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ – ОДИНОКИЕ БЕЛЫЕ РОЗЫ

12 ноября 2005 года

Пятница, 7.30 вечера.

Я нажал кнопку звонка в блоке Б-6 в Эллендон Армс. Примерно в трех милях к югу от шоссе I-295 на бульваре Сан-Хосе, ведущем к Фруктовой бухте в округе Сент-Джонс, у входа в комплекс стояла сторожевая будка. Кондоминиумы были доступны для всех, у кого хватало денег, но там было больше охраны, чем найдется где-либо за пределами автономного квартирного комплекса. Большинство квартир имели одинаковую планировку. Очень большую комнату-гардеробную со сводчатыми потолками, и большое зеркальное окно в задней части комнаты, дающее панорамный вид на множество бассейнов, включая один специальный олимпийский и еще один очень глубокий бассейн, глубиной в конце четыре с половиной метра, что допускалось, потому что туда не пускали детей.

Там были горячие ванны и один особый набор расположенных веером бассейнов с разной температурой, включая тот, что настроен близко к максимальному пределу человеческой выносливости, гарантируя потение и избавление от всех паразитов, которые могут быть у пользователя, рядом с другим, практически ледяным. Гарантия комплекса была такова, что любой житель, способный высидеть тридцать секунд в горячем бассейне, а затем – тридцать секунд в холодном, получает полуторалитровую бутыль шампанского за счет заведения. За те несколько раз, что я там был, я видел лишь шесть идиотов, разгоряченными падавших в водоем с ледяной водой. Но все они были молодыми мужчинами, за исключением одной худощавой и загорелой молодой дамы, и, кроме криков шока, погружение в него, казалось, никому не причиняло никакого вреда.

Я услышал приближающиеся шаги и заложил за спину обе руки. За моей спиной в небе мерцали звезды.

– Кто там?

– Открой и узнаешь.

– Ты очень уверен в себе, не так ли?

Дверь распахнулась, открывая живой сон. Ее волосы были уложены в локоны, напомнившие мне вечеринку в честь Хэллоуина в Пеликанах. Они серебряным потоком стекали по ее лицу. Ее губы были краснее спелого яблока, а глаза сверкали словно изумруды, будучи усилены зелеными тенями. На ней была простая крестьянская блузка с глубоким вырезом, которая вряд ли когда-либо так хорошо смотрелась на ком-либо другом. Еще на ней была относительно узкая серебристая юбка-карандаш, соответствовавшая ее цвету волос, над металлическими серебряными сапогами, поднимавшимися почти до колен. Позже в тот же вечер я узнал, что на ней были «серебряные сапоги из искусственно сморщенной кожи на металлически зеркальной платформе». Несмотря на то, что я уже видел ее обнаженной, у меня перехватило дыхание. Особенно от сапог на зеркальной платформе. Ни Дебби, ни Алине сапоги никогда не нравились. Я открыл для себя фетиш.

– Привет, мистер Мейтленд. Тебе нравится то, что ты видишь?

– Примерно так же, как человеку, умирающему от жажды в пустыне, нравится обнаружить в оазисе источник, из которого течет вода.

– Настолько сильно?

– Еще сильнее.

Она потянулась ко мне, но я одной рукой остановил ее, жестом попросив отступить. Она с любопытством посмотрела на меня.

Я потянулся назад, чтобы свободной рукой закрыть дверь, держа другую за спиной. Она посмотрела на меня с легкой улыбкой, которая могла бы осветить целый город.

– Человек – это загадка. Какую тайну ты скрываешь у себя за спиной?

– Это может быть коробка конфет для той, что дала совершенно новое определение «сладкому». Это может быть букет из самых редких цветов в мире, для кого-то, кто красивее любого цветка. Это может быть бриллиантовый браслет для кого-то, кто затмевает самый сверкающий драгоценный камень.

Ее глаза блеснули, и все же, мне показалось, что я заметил в них какое-то беспокойство, которого не смог понять.

– Ты же знаешь, Билл, что тебе не требуется меня соблазнять, не так ли? Ты можешь меня взять, просто сказав «привет».

Я вытащил сюрприз, который держал в левой руке. На подставке цвела одинокая хрустальная белая роза – символ Америки. Ее глаза остановились на белых лепестках, которые, казалось, сочились каплями влаги под светом ее апартаментов.

– Что это, Билл?

– Прекрасная роза для прекрасной женщины. Как и ты, Майра, она стоит особняком. Ее можно окружить сотней прекрасных цветов, а она все равно будет выделяться.

Я шагнул к ней, нежно обнял ее лицо свободной рукой и прикоснулся губами к ее губам.

– Знаю, звучит банально. И мое единственное оправдание – в том, что у меня нет практики. Я просто хотел сказать, что каждый раз, когда я вижу тебя в суде, у меня захватывает дух. И ты заставляешь мое сердце колотиться, когда я нахожусь в одиночестве в своем кабинете и начинаю думать о тебе. Мне все еще приходится щипать себя, чтобы заставить поверить, что это может быть реальностью. Если бы я никогда больше не прикасался к тебе, не наслаждался этим невероятным телом, я все равно был бы самым счастливым парнем на земле. Обладание тобой хотя бы один раз делает меня победителем.

В уголках ее глаз выступили слезы.

– Билл, почему ты продолжаешь это делать?

Я сделал шаг назад. Я ожидал любого ответа. Только не такого.

– Я... эээ...

Я снова почувствовал себя семнадцатилетним юнцом, приближающимся к по-настоящему горячей девушке на свидании и видя, как передо мной начинают рушиться мои мечты.

Из ее глаз текли слезы, губы не улыбались, когда она протянула руку, чтобы взять хрустальную розу в подставке. Она отвернулась от меня и поставила ее на маленький столик у входа.

Она медленно отвернулась от стола и посмотрела мне в глаза. Я не мог перевести для себя значение ее взгляда.

– Разве друзья дарят подругам одинокие белые розы просто так? Говорят ли они такое, отчего их подруги плачут?

Она сделала шаг назад.

– Заходи и закрой дверь.

Не сводя с меня глаз, она что-то сделала, и крестьянская блузка соскользнула с ее плеч. Плотный прочный сплошной бюстгальтер раздулся, чтобы удерживать ее грудь. У этого застежка была спереди, над которой она работала, пока та не открылась, и она позволила ему скользнуть вниз по груди и к ногам. Даже после того как я видел их и наслаждался ее любовью в течение выходных, когда мы нечасто вставали с постели, они все еще выглядели нереальными.

Она стянула одежду, обнажив легкие, мягкие атласные трусики с очень небольшой выпуклостью там, где должен был быть тампон. Обычно она была там голой. Ей пришлось наклониться, чтобы снять серебряные зеркальные сапоги. Выйдя из них, она сделала еще один шаг назад и уперла руки в бока.

– Тебе нравится то, что ты видишь, мистер Мейтленд?

– Меня подводят слова.

– Не позволяй им этого делать. Скажи, нравится ли тебе то, что ты видишь?

– Ты чертовски красива, Майра. Я много лет фантазировал о том, как ты будешь выглядеть. И ничто из того, о чем я фантазировал, даже близко не схоже с реальностью.

– Скажи, что ты собираешься со мной сделать?

Она не улыбалась, но я ничего не мог с собой поделать.

Я сделал к ней шаг, а она застыла на месте, бросив на меня взгляд своих изумрудных глаз.

– Я буду целовать, гладить, сосать и сжимать твои огромные груди, я наполню твой сочный рот своим пенисом, а ты будешь сосать и лизать, пока я больше не смогу этого выносить. А когда придет время, я уложу тебя на кровать или любую другую горизонтальную поверхность, раздвину твои ноги и буду вколачивать в тебя свой член, пока ты не закричишь. Для начала.

– И ты думаешь, я этого хочу?

– Да, думаю, хочешь. Я думаю, ты очень этого хочешь.

Наконец, она сделала ко мне маленький шажок.

– И еще раз, как ты думаешь, чего я от тебя хочу?

– Чтобы ты отсосала мне, а когда будет можно, я тебя трахнул.

– Ты думаешь, мне нужен свет свечей, цветы и сладкие гребаные жесты, от которых хочется заплакать?

– Нет.

– Она повернулась и указала на белую розу, добавив:

– Тогда почему ты так поступаешь, Билл?

– Трудно не делать такого для тебя, Майра.

Она была в моих объятиях, ее безумные изгибы прижимались ко мне, когда она пыталась проглотить мой язык. А потом отодвинулась на расстояние вытянутой руки и пристально посмотрела мне в глаза.

– Я могу быть твоей приятельницей по траху и высосать из тебя каждую каплю спермы, которую ты когда-либо произведешь. И я могу быть, и являюсь твоим другом. Я люблю и уважаю тебя, так же как и любого другого мужчину. Но я не могу тебя любить, а ты не можешь любить меня, Билл. Я уже говорила тебе об этом на пляже. Между нами не может быть ничего, кроме дружбы и фантастического гребаного секса.

Я знал достаточно, чтобы не спрашивать ее «почему?», не задавать никаких вопросов. Потому что инстинктивно понимал, что если переступлю установленную ей границу, она уйдет. Без единого слова объяснения. И назовите меня слабаком, но вид этих грудей, этих бедер, этих соблазнительных ног и этой фантастической попы делал невозможным толкнуть ее на это. Меня убивало любопытство, но я его переживу.

Я шагнул вперед и обнял ее.

– Больше никаких белых роз и разговоров о том, какая ты замечательная. Больше никаких слез. Мы – просто два друга, которые любят трахаться. Ок?

Впервые, с тех пор как она открыла дверь, ее лицо осветила улыбка. Она осветила ее квартиру. Приятельница по траху – это неплохо. Я мог бы с этим жить.

Она опустилась на колени и расстегнула молнию. С небольшим трудом ей удалось вытащить мою пульсирующую эрекцию, и она начала скользить по ней своими маленькими руками и нежными пальцами вверх и вниз, а затем жарко на нее подышала.

– Как я понимаю, – прошептал я, – прямо сейчас мы никуда не идем перекусить?

– Ты – нет, – сказала она с тихим смехом, прежде чем накинуться на мой член и с удовольствием поглотить его.

Я задавался вопросом, позволит ли мне мое кровяное давление устоять вертикально, когда она повысила ставку и приподнялась напротив меня, подняла свои тяжелые груди, захватила между ними мою твердость и медленно провела по ней своим податливым теплом, пока она снова не исчезла в жаркой глубине ее рта.

А потом она терла, сжимала и массировала меня этими невероятно мягкими, податливыми холмиками. Все, что я мог, это прислониться спиной к двери, сжимать и разжимать кулаки и, наконец, застонав, начал двигаться рывками. Когда она, наконец, отстранилась и улыбнулась мне, я мог лишь тяжело дышать.

– Если ты собираешься продолжать в том же духе, дай мне время, чтобы я смог застраховать свою жизнь в пользу детей.

Когда я соскользнул на задницу, приземлившись на пол, она протянула руку, провела пальцем по моей нижней губе и рассмеялась, сказав:

– По крайней мере, ты впишешь свое имя в учебники истории как первый мужчина, убитый минетом.

– Есть и другие способы, которыми я предпочел бы вписать свое имя в учебники истории. Например, как первый мужчина, заставивший женщину с самой большой грудью в истории мира испытать оргазм сто раз подряд.

Когда я потянулся к ней, она отползла от меня на четвереньках и встала, собирая свою одежду в паре метров от меня.

– Нет. Я много времени потратила на прическу, и мне придется снова наносить помаду. И опять одеваться. Если бы мы не собирались выйти на люди... Но я хочу хорошо выглядеть.

Я с трудом поднялся на ноги.

– Что, черт возьми, происходит с женщинами? Если ты выйдешь даже в картофельном мешке, то все равно затмишь всех остальных женщин. А если выйдешь голой, мне понадобится полицейский наряд, чтобы обеспечить твою безопасность.

– Ты же знаешь, что женщины одеваются не ради мужчин. Если бы мы беспокоились только о том, чтобы привлечь внимание мужчин, то могли ходить, хоть в мешках из-под картошки. Вы, ребята, такие простые. Мы одеваемся ради других женщин. Как я уже сказала, я хочу хорошо выглядеть. А теперь...

– Я могу помочь тебе одеться.

– Нет. Я знаю, чем это закончится. И я сказала тебе, что это будет очень неряшливо, и нам обоим придется принимать душ и... честно говоря, мне нужно будет еще и душ вымыть, потому что не хочу, чтобы уборщики кондоминиума видели... что останется после меня. Сегодня вечером я хочу выйти. Просто посмотри телевизор, пока я не буду готова.

Я подумал об этом, потом посмотрел на окна, выходящие на кондоминиум.

– Пожалуй, я спущусь вниз. Просто посижу несколько минут у бассейна.

Она бросила на меня странный взгляд.

– Мне неприятно тебе это говорить, Билл, но сейчас слишком холодно для большинства милых молодых, почти голых созданий, чтобы они болтались там. Я думаю, ты окажешься в одиночестве. К счастью.

– Ты шутишь. После того, что только что произошло, ты думаешь, что я стану искать кого-то еще?

Она посмотрела на меня с искрой веселья и чего-то еще. Я думаю, что там было острое лезвие.

– Я думаю, мужчины всегда ищут кого-то еще.

Я подошел к ней, прежде чем она успела отступить, схватил ее за шею, притянул к себе и крепко поцеловал.

– Но не сегодня.

Спускаясь на лифте вниз, я думал о том, что только что видел и слышал. Мы были приятелями по траху. Друзьями. Никаких романтических интриг. И все же, я мог бы поклясться, что только что увидел в ней ревность. В этом не было никакого смысла. Ты не должен ревновать друзей, даже тех, с кем трахаешься.

Почему, черт возьми, я до сих пор не женат? Где я мог бы забыть обо всем этом подростковом страхе и просто оставаться забывчивым мужем. Потому что я облажался, и Дебби облажалась, и вот я снова барахтаюсь в бассейне знакомств.

Я вышел из передней части комплекса и обошел его, идя к задней его части. Мне пришлось открыть калитку, но она не была заперта. У единственных двух входов и выходов в комплекс стояли сторожевые будки с настоящими охранниками с настоящими пистолетами, так что, как только вы входили, они становились довольно беспечными, хотя, если бы мимо проходил один из мобильных патрулей, ко мне возникло бы несколько вопросов.

У меня мелькнула мысль о том, сколько стоят эти блоки. Это были не обычные отдельные квартиры. В них должны были жить люди с серьезными деньгами... по крайней мере, серьезными деньгами для Джексонвилла и Юга. Из того, что я узнал о Майре, я понял, что она не из богатой семьи. И я знал финансы прокуратуры штата. Кто-нибудь, получающий зарплату прокурора... даже на самом высоком уровне... не мог позволить себе такого места. Без того, чтобы есть собачий корм и водить подержанный драндулет семьдесят восьмого года. Я знал, что Майра ездит на вишнево-красном седане Lехus еS 330 2005 года.

Адвокат во мне не мог не задаваться вопросом, как она могла себе это позволить? Как она могла так жить и так выглядеть на жалованье пресловутого секретаря или исполнительного помощника? Я не был модником, но, будучи женат на женщине, которой приходилось одеваться ради модных танцев, конференций и светских мероприятий, понимал, что то, что носит вне офиса Майра, было не из магазинов Уол-Март или К-Март.

Элитная одежда, элитные колеса, элитное жилое помещение. Но я должен был придушить всю эту линию мыслей. Я практически ничего не знал о Майре, кроме того что, – если она говорила мне правду, а я думал, что это была правда, – она вышла из трагического, травмирующего и бедного детства. Я понятия не имел, какой была ее жизнь после Южной Флориды. Были ли в ее жизни мужчины с серьезными деньгами? Была ли она замужем? Разводилась ли? Была ли она разведенной до свадьбы? Видит бог, она могла очень, очень удачно выйти замуж.

Суть в том, что я ничего о ней не знал. И я НЕ СОБИРАЛСЯ, НЕ СОБИРАЛСЯ, НЕ СОБИРАЛСЯ терять то, чем только что наслаждался, только потому, что не мог сдержать свое любопытство.

– ООООООХ ЧЁООООРРТТТ.

Я побежал в заднюю часть, но никто не умирал, по крайней мере, сейчас. Из бассейна с ледяной водой высунулась голова, увенчанная массой черных как смоль кудрей, как я понял, она и кричала:

– ГОСПОДИ, ИСУУУУУССИИИИ!

Когда я приблизился, она приподнялась над краем бассейна, и чем выше поднималась, тем очевиднее становилась ее женственность.

– О, Боже!

Я протянул ей толстое красно-черное полотенце, лежавшее на стуле возле круглого ледяного бассейна.

Она подняла глаза между сильными приступами дрожи и подняла тонкую руку. Я наклонился, схватил ее и одним движением вытащил. Силовые тренировки изменили меня. Когда она встала на бетон, я подошел к ней сзади и завернул в полотенце. Мы были с ней почти одного роста.

– Это глупый вопрос, но почему вы ныряете в бассейн с ледяной водой, когда температура воздуха около семи градусов?

Она обтерлась, потом обернула полотенце вокруг густых черных кудрей и энергично вытерла их, после чего передвинула полотенце так, что передо мной мелькнули стройные руки, маленькие груди, твердые как галька соски и стройное тело.

– Вы никогда раньше не видели голой женщины?

– Мне очень жаль. Я не хотел пялиться. Вы застали меня врасплох. Однако вопрос остается открытым.

– Это все адреналин. Величайшее чувство в мире, когда тебя бьет холод, и все твое тело дергается, и кажется, что твое сердце вот-вот остановится, а через секунду ты снова жива. Мне даже нравится холод, который чувствуешь после того, как вылезешь.

– Понимаю.

– Вы так делали?

Взгляд, который она бросила на меня, сказал все, и я не смог сдержать улыбки.

– Я не всегда была старым.

Она продолжала вытираться, не обращая внимания на то, что открывалось. Она направилась к брюкам и свитеру на соседнем стуле. Там были и трусики, но лифчика не было. Она оделась, и я начал отворачиваться.

– Эээ... приятно было... познакомиться с вами, мисс. Я думаю, что у входа меня, вероятно, кое-кто ожидает.

– Вы ведь здесь не живете, правда?

– Нет.

Она подняла свитер над головой, ее груди поднялись вместе с движением, твердые розовые бугорки покачивались.

– Единственное, что хорошо в первом размере, это то, что не требуется бюстгальтер, если на самом деле его не хочешь.

Она бросила взгляд за мое плечо, и на ее лице мелькнуло недружелюбное выражение.

– Только не говорите, что вы – с ней.

Я оглянулся и увидел Майру. На ней было пальто, доходившее до середины бедер и подпоясанное вокруг талии. Оно было карамельного цвета и выглядело таким же мягким, каким, вероятно, было и на ощупь. Я подумал, что, наверное, это – Армани. Оно выглядело таким же, как то, что я купил Дебби на ее тридцатилетие.

– С ней.

Тогда она посмотрела на меня по-другому.

– Вы не похожи на одного из тех парней, что обычно бывают здесь у нее. Значит, у вас должны быть деньги. Вы – миллионер?

– Простой парень.

Она посмотрела себе под ноги, потом, не поднимая на меня глаз, тихо сказала:

– Не относитесь к ней серьезно.

Майра была уже совсем близко, и я оглянулся. Выражение, которое она бросила на темноволосую девушку, не было недружелюбным, но и дружеским не назовешь.

– Кассандра? Я думала, в пятницу вечером ты будешь гулять со своим парнем. Во всяком случае, с одним из них.

– Он решил, что лучше пойдет и выпьет со своими приятелями, мисс Мартинес. Поэтому я сказала: «пошел ты», и решила провести тихий вечер дома.

Майра посмотрела на меня, и на этот раз сигнал был кристально ясным.

– Я не смогла найти тебя у входа, Билл, поэтому пошла сюда, и вот ты здесь. Сегодня холодновато для купания, не так ли? Хотя Кассандра достаточно молода, чтобы встретиться лицом к лицу со стихией.

– Иногда забавно делать что-то дикое. А твой... друг, Билл... был так любезен, что подал мне одежду. Я и забыла, как холодно становится, когда выходишь из воды. Особенно если на тебе ничего нет.

Майра широко улыбнулась, хотя это была одна из этаких женских улыбок.

– Билл – настоящий джентльмен. И он, вероятно, обеспокоился, чтобы ты не простудилась насмерть. У него дочь примерно твоего возраста.

Я решил, что сейчас самое время убираться отсюда.

– Ну, Майра, уже почти восемь. Лэндинг вот-вот набьется битком, нам пора идти. И, Кассандра, было очень приятно познакомиться. Вам и впрямь необходимо идти внутрь и согреться. Ледяная ванна хороша в жаркий день, но сейчас вам стоит попасть внутрь и влить в себя что-нибудь теплое.

Майра снова улыбнулась той же улыбкой.

– Ты прав. Нам пора идти. И не беспокойся о Кассандре. Я уверена, что она получит что-нибудь... теплое... внутрь себя еще до конца вечера.

Кассандра лишь улыбнулась в ответ, но когда я повернулся, чтобы уходить, она дотронулась до моего плеча, а когда я оглянулся к ней, сказала:

– Не забудьте, что я сказала, Билл, – а после исчезла.

Я развернул Майру и повел ее вперед, положив руку ей на талию. Земля была достаточно неровной, чтобы дать этому оправдание. Но также это делало затруднительным ей смотреть на меня.

Пока мы шли, она сказала:

– Бедная девочка. Она меня чертовски ревнует. Она могла бы сделать имплантаты, но... А ее квартира – это проходной двор для парней, иногда целыми стаями. Ее папочка стоит мегабаксы. Что-то в Голливуде. Я совершила ошибку, представившись ему в один из тех редких случаев, когда он пришел ее проведать, а он мне улыбнулся. Она никогда мне этого не простит.

Я крепко держал рот на замке.

Устроив свою тугую попку на пассажирском сиденье моего Кадиллака, а затем, закинув внутрь свои стройные, затянутые в нейлон ноги, она потянулась и схватила меня за руку.

– Я извиняюсь, Билл.

– За что?

– За то, что вела себя как ревнивая сука по отношению к подростку. Я знаю, что там не было ничего особенного. И знала, что это – пустяки. А я только что закончила читать тебе лекции о том, как делать все... легким. Но...

Я ничего не сказал, понятия не имея, что говорить.

– Вот, что я говорила. Правила. Пусть все будет легким. Мы – всего лишь друзья. Это касается и меня, и тебя. Ты – романтик. Теперь я это знаю. Но было бы так просто... Впрочем, не обращай внимания. Если я опять начну вести себя настолько глупо, пожалуйста, пожалуйста, скажи мне, чтобы я вытащила голову из задницы. Я хочу, чтобы ты был моим другом.

– Я – твой друг, Майра. Я – твой друг.

НИТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

12 ноября 2005 года

Пятница, 9 часов вечера.

Мандарин, округ Сацума

Он постоял перед простой деревянной дверью с надписью «Офис шерифа Сацумы», выцветшей на фоне выветрившегося дерева, оставаясь в этой позе секунд тридцать, затем сделал полный оборот и прислонился грудью к двери. Он положил правую руку на тяжелую металлическую дверную ручку и сжал пальцы. Он сосредоточил свой взгляд на букве «О» в слове «офис».

Дверь распахнулась, и он вошел.

– Я – дома, милые.

Бадди Джо, один из двух помощников шерифа, дежуривших за стойкой службы безопасности и связи, поднял глаза от журнала Пентхаус, который просматривал. Рядом стояла пустая кофейная чашка. За вечер помощники шерифа выпивали много кофе. Никто не хотел быть тем, кого Блад застанет спящим на дежурстве.

– Герой-завоеватель возвращается. Тебе нужно будет сбегать в отделение неотложной помощи, чтобы наложить швы. Насколько я слышал, какой-то ничтожный адвокат выбил из тебя все дерьмо.

– О, со мной все в порядке. Но, думаю, тебе необходимо, чтобы кто-то посмотрел твою руку.

Когда Бадди инстинктивно посмотрел на свои руки, Дикон схватил пустую керамическую кофейную чашку с оранжевым логотипом «Сацума» и грохнул ее на лежащую на столе левую руку сидящего за стойкой помощника шерифа.

Осколки керамики от тяжелой чашки разлетелись во все стороны. Бадди Джо отшатнулся назад, крича:

– Что за еб?.. Ты, ублюдок, хуесос...

Толстый помощник шерифа свободной рукой потянулся к Глоку в кобуре на бедре. Дикон направил ему в лицо ствол сорок пятого калибра.

Не оборачиваясь, он знал, что позади него стоит Харли с наполовину поднятым дробовиком.

– Не вмешивайся в это, Харли, и проживешь дольше.

Бадди Джо удерживал здоровую руку подальше от Глока, вместо этого осторожно баюкая ей свою разбитую руку, при этом постанывая.

– Какого хрена ты это сделал, Дикон? Я просто пошутил. Ты сломал мне гребаную руку. Черт возьми, это больно.

– Не люблю, когда надо мной смеются, Бадди Джо. Ты должен это знать. И, Харли, если я обернусь, а ты направляешь свой дробовик куда-нибудь в мою сторону, у нас будут некоторые проблемы.

Оглянувшись через плечо, он увидел, что Харли опустил дробовик и отступил к нише, невидимой для тех, кто входит внутрь. Он поднял руку в жесте «без обид», и Дикон снова повернулся к Бадди Джо.

– Блядь, блядь, блядь, блядь. Это больно. Мне нужно скорую. Но...

– Вызови из патруля Смита. Я думаю, что в течение нескольких часов, пока ты сходишь и покажешь свою руку, округ будет в безопасности.

Бадди Джо вздрогнул от тихого низкого голоса, доносившегося из-за стойки. Лишь мягкий, слабый свет падал из-за спины фигуры, отбрасывая от нее тень. Офис был специально расположен так, чтобы свет от входа был направлен в сторону от двери.

– Да, сэр, – быстро сказал Бадди Джо, – я позвоню ему прямо сейчас.

Дэвид Бладвурт уставился на своего заместителя, и этот взгляд заставил бы похолодеть большинство мужчин и женщин, проходивших через парадные двери.

– Это он начал, Блад.

Они на мгновение встретились взглядами, и, наконец, Бладвурт молча покачал головой и вернулся в свой кабинет, жестом приглашая Дикона следовать за ним. Когда Дикон вошел, Бладвурт стоял за столом из беленого дуба с табличкой на нем: «Шериф Дэвид Бладвурт».

– Мы уже говорили об этом. Ты должен контролировать свой характер. Мне следовало бы урезать твое жалованье на величину его медицинских расходов.

Дикон сел в удобное мягкое кресло прямо напротив своего босса и сказал:

– Во-первых, не будет никаких медицинских расходов. Ни один проклятый доктор не будет настолько глуп, чтобы выставить счет департаменту. Во-вторых, выставь мне счет. Я не против.

Бладвурт откинулся на спинку стула, потирая подбородок. Дикон снова подумал, что он не похож на почти шестидесятилетнего мужчину. Его волосы, хотя и редеющие, все еще были зачесаны назад. Глубоко посаженные глаза имели странный зеленоватый оттенок. Он понимал, почему некоторые женщины описывали шерифа как красивого мужчину. И Дэвид Бладвурт с его властью и деньгами мог бы проложить довольно широкую тропу через все киски, доступные в этом маленьком округе, если бы его вкусы имели склонность в этом направлении.

– Я знаю, что для тебя ничего бы не значило, заставь я тебя заплатить по счету, Томми. Конечно, я мог бы просто тебя убить. Такой характер делает тебя беспечным, а это делает тебя опасным.

Дикон глубоко вздохнул. В каком-то смысле это было частью удовольствия от игры. Это было все равно, что сидеть в комнате со львом вне клетки. Лев мог в одно мгновение лишить его жизни, если бы захотел. Вот почему никогда нельзя показывать страха.

– Да, босс, ты можешь меня убить. Но сколько других парней работают на тебя, имея половину мозга. Ребята, которые преданы тебе и доказывали это на протяжении многих лет.

Бладвурт на мгновение замолчал. Даже зная, чем закончится игра, было трудно выдерживать эту тишину, думая о том, что происходило в этой комнате за эти годы.

– Не много, Томми, не много. И я знаю, что ты контролируешь свой характер, за исключением тех случаев, когда знаешь, что можешь наслаждаться им, как в этот раз. Но, честно говоря, ты отреагировал чересчур остро. Бадди Джо, вероятно, не сможет пользоваться рукой в течение нескольких недель или месяцев.

– С ним все будет хорошо. Его жирную задницу лучше всего использовать именно здесь, за столом.

– Ты приехал прямиком из Джексонвилла. Поесть не останавливался?

– Я хотел вернуться сюда. Мне нужна бутылка и Мери Лу из Вафель Хаус. Через час-другой я буду чувствовать себя намного лучше. Все это было полной жопой.

– Расскажи еще раз, что случилось?

Когда Дикон закончил, Бладвурт молча сидел, слегка раскачиваясь взад-вперед.

– Ты не виноват, Томми.

– Я это знаю. Кто, черт возьми, мог предположить, что этот гребаный засранец Мейтленд выберет именно этот день, чтобы вывести на свежий воздух гребаного кардиопациента, который в любой момент мог сыграть в ящик? Если бы старик не был там, у реки, сегодня вечером он был бы мертв.

– Да. Невозможно учитывать в плане каждый случайный сбой. Каково было твое впечатление от Мейтленда?

– Самый удачливый маленький говнюк на этой планете.

Под холодным взглядом Бладвурта Дикон добавил:

– Наглец. Я не думаю, что его легко вывести из равновесия. Он не поверил ни единому слову из ордера. И он – неплохой боксер. Не думаю, что он такой уж профессионал, но кто-то немного научил его боксу.

– Что ж, придется подумать о другом способе избавиться от Белла. Но это не может быть чем-то, что возможно проследить до нас.

– Почему? – Дикон встал и принялся расхаживать по комнате. – Зачем продолжать попытки, и если уж собираешься убить старого хуесоса, зачем беспокоиться о том, что кто-то подумает, будто это сделали мы?

Бладвурт постучал по столу с левой стороны, где в былые времена хранились взятки и незаконные деньги.

– Потому что миссис Саттон заплатила нам сто тысяч долларов, чтобы мы вытащили из тюрьмы ее сына. Это – вопрос чести.

Дикон понимал, что это глупо, но не смог удержаться и наклонился вперед.

– Я никогда этого не понимал. Что, черт возьми, для нас сто тысяч долларов? Для тебя. У тебя столько проклятых наркоденег, и денег от азартных игр, и проституции, и еще больше наркоденег проходит через это место. Зачем столько хлопот из-за мелкого аванса наличными от старой суки? Я был бы очень зол, если бы мне оторвали голову эти джексонвиллские мудаки из-за карманной мелочи.

– С каких это пор сто тысяч долларов – карманная мелочь?

– Не можешь же ты быть такой дешевкой. Я ничего не знаю, но знаю или чувствую, на каких деньгах ты сидишь. Сто тысяч – это мелочь на карманные расходы, Блад. Именно так.

Бладвурт прекратил раскачиваться и забарабанил пальцами правой руки по столу.

– Сколько денег у тебя на этих счетах на Багамах, Томми? Четыре-пять миллионов, верно? По крайней мере, близко.

Дикон прекратил расхаживать. Он почти похолодел, осознав, как много Бладвурт знает обо всем.

– Довольно близко.

– Подумай об этом, Томми. Если бы ты не работал на меня, как думаешь, сколько бы ты стоил? Миллион? Сто тысяч? Десять тысяч. Или ты бы работал вышибалой в каком-нибудь баре или ломал ноги какому-нибудь вымогателю. Где такой парень как ты, может заработать такие деньги?

– Наверное, нигде.

– Да, нигде. Я просто хочу сказать, что ты стоишь таких денег, достаточно больших денег, чтобы позволить тебе когда-нибудь уйти на пенсию далеко отсюда, чтобы ты смог растить сына Бобби, чтобы, возможно, дать ему образование и иметь хорошую жизнь, благодаря мне и моей семье. А я могу сказать тебе одну вещь, которую Бладвурты знали ВСЕГДА. Деньги есть деньги. Не бывает мелких выплат, взяток и откатов с работы.

– Конечно, сейчас мы зарабатываем гораздо больше на наркотиках, чем на азартных играх, шлюхах или убийствах. Но все меняется. Никогда нельзя быть уверенным, что деньги будут продолжать поступать. Поэтому, когда кто-то предлагает мне сто тысяч долларов за несколько часов работы моих помощников и бензин на несколько сотен долларов, ты чертовски прав, я соглашусь.

– Итак, вместо того чтобы беспокоиться о том, почему мы тратим время ради небольшой платы, почему бы не позволить думать мне, хорошо?

Наконец Дикон сказал:

– Хорошо. С этим не поспоришь. Так, что же мы будем делать?

– На данный момент понятия не имею. Я, наверное, перезвонил бы миссис Саттон. Поговори с ней.

– Лучше ты, чем я, босс. Глядя на нее, я думаю, и вода замерзнет.

– Поосторожнее со словами о матери моего сводного брата.

На красивом лице Бладвурта заиграло что-то похожее на улыбку.

– Сводный брат? Она и твой старик? Он ведь не мог быть в таком отчаянии.

– Она показывала мне фотографию их двоих, сделанную около тридцати пяти лет назад. Она была неплоха. Она дала мне знать, что я помогаю своему сводному брату. Наверное, подумала, что это заставит нас работать еще усерднее.

– Это – довольно трогательная история. Ты ему расскажешь.

– Нет. Она не хотела, чтобы он знал. И мне не хотелось бы убивать его, после того как я взял на себя труд снять с него обвинение в убийстве. Ты слышал истории о том, каким был старик. Должно быть, спермы у него хватило бы и на дюжину проклятых быков. Он оплодотворял телок по всему штату. Распространяя свое семя далеко и широко. А у мужа мисс Саттон, должно быть, был слегка вялый. Очевидно, она попалась на грубые чары старика. Но это останется нашим маленьким секретом. Мне и так пришлось устранить слишком многих возможных наследников денег Бладвуртов.

Дикон уставился на дверь кабинета Бладвурта, на мгновение подумав о гладком, округлом теле Мери. Она будет ждать его в своей квартире. И она была словно из пластилина. Не было ничего, что она не могла бы сделать в постели. А это был плохой день.

– Знаешь, Блад, наверное, самым разумным было бы отпустить меня на охоту. Я могу затаиться, понаблюдать за Мейтлендом, пока не подловлю удобный случай, чтобы его убрать. Это – тот парень, что ведет дело Саттона. Убери его, и потребуется некоторое время, прежде чем смогут ввести в курс дела другого парня, чтобы он занялся этим делом. Чем дольше это продлится, тем больше у нас будет шансов утащить старика.

Бладвурт молча смотрел на него, пока Дикон не почувствовал, будто тот читает его мысли.

– Интересная мысль, если не считать того, что ты просто хочешь убить его за то, что он поставил тебя в неловкое положение.

– Нет, но и это тоже.

– Об этом даже не думай.

– Почему? Я могу сделать так, чтобы не осталось следов, ничего, что могло бы связать нас. Раньше мы уже такое делали.

– Не в этот раз. Я хочу, чтобы ты держался от него подальше, держался подальше от Джексонвилла.

– А почему нет, черт возьми? Ты же не позволишь напугать себя этому дерьму с «Ангелом смерти»?

– Нет.

Он откинулся назад, что-то сделал под столом, и свет потускнел почти до темноты. Он стал тенью на фоне окружающей темноты.

– Отправляйся к Мери и наслаждайся сегодняшним вечером. Мне нужно кое о чем подумать.

Дикон повернулся, чтобы уходить, когда Бладвурт сказал:

– Я не верю дерьму с Ангелом Смерти, но верю в интуицию. Просто есть что-то... что-то в этом парне. У меня насчет него плохое предчувствие.

Дикон уже выходил за дверь, когда услышал голос Бладвурта:

– А я доверяю своему чутью.