По дороге воспоминаний. За витриной универмага

Можно поехать за продуктами, а попасть в историю. Можно пойти в магазин, а попасть за витрину. Или на склад...

Рынки Вовка не любил с детства. Какие-то бабки, часто неопрятные, что-то кричат, предлагают, а что, не поймешь. Мама таскала его по рядам, крепко держа за руку, а Макарову хотелось домой, погрузить в новую машину кубики и покатать ее по полу. И универмаг, который недалече, Макаров тоже не любил. Там было жарко, душно и зимой, и летом. Хотя в конце мама ему покупала мороженое - «Эскимо» на палочке. У Вовки в детстве иногда юыла ангина, и мама говорила про мороженое:

— Вовка, не откусывай, а лижи!

А от старательного лизания толку было мало, потому что мороженое могло упасть на пол и совсем растаять. А если это случалось на улице, то прилетали воробьи, которые никак не могли поделить сладкую лужицу на сером асфальте и залезали туда с ногами.

Как-то Вовкин шеф послал его за цветами на Черемушкинский рынок. Погоды стояли прескверные, ноябрь-месяц с дождем и снегом, и Макаров в Черемушки не поехал. А поехал на Даниловский рынок, где тоже продавали цветы. Спасибо сорок седьмому трамваю, который домчал его с Шаболовки за пять минут.

На рынке почти никого не было. Только две тетки в телогрейках и клетчатых шалях стояли, поколачивая ногу об ногу. Одна торговала сушеной рыбой, а у другой было ведро с симпатичными белыми цветками-шариками, похожими не то на астры, не то на хризантемы. Макаров отдал ей шефскую пятерку, она, посапывая большим носом, тщательно завернула цветы в газету, и Вовка помчался обратно на кафедру, где уже ожидал его шеф.

Ему цветы не понравились. «Это на могилу кладут!», – сказал профессор, но цветы взял и ушел на совет, плавно перетекший в банкет по поводу не то докторской защиты, не то по поводу чьего-то юбилея. Больше Макарова за цветами он не посылал.

А ходить в универмаг Макарову понравилось после того, как какая-то дама неплотно закрыла штору примерочной кабинки, чтобы примерить повое платье. Оно ей почему-то не подошло, и она осталась ждать продавщицу с другим платьем в полуголом состоянии, то есть в дамских панталонах и большом лифчике.

Впечатлений юному Макарову хватило надолго. Он входил в туалет и дрочил, закатывая глаза и тяжело дыша, старательно вспоминая, какие у той дамы были пряжечки на лифчике, и как панталоны врезались ей в тело, четко обозначив щелку.

На это раз Вовке понадобилась новая бейсболка. Старая немного полиняла, а новые продавались на том же рынке прямо у входа в ларьке «Все я вас!», и стоили совсем недорого. Но случился облом. На рынке ловили какую-то банду, и он был закрыт на неопределенное время. Макаров обогнул его по забору и оказался у другого входа напротив витрины универмага.

А в витрине меняли экспозицию. Раздевали бессловесные манекены. И они стояли некоторое время, голые, почти без вторичных половых признаков, лысые и беззащитные. А потом унесли и их. Оторвали руки, сняли туловища, а некоторых унесли целиком. А вместо них в витрину полезли живые!

О, Макаров прямо обалдел! В витрину забирались живые девушки в дезабилье и застывали в соблазнительных позах. Они были и в лифчиках, и в трусиках, и в пеньюарчиках разного цвета, и все было такое прозрачное, словно его и не было!

Рядом остановилась дряхлая бабка с клюкой, посмотрела на все это скептически и сказала:

— Развели порнографию! Тьфу!

И поплелась дальше по своим старушечьим делам.

Вовка, как гражданин, конечно, негодовал и протестовал, а, как мужчина, был доволен чрезвычайно. Одно дело смотреть порнуху по видаку, и. совсем другое – вживую. Он пялился на грудки, сосочки и бритые щелки, и тихо радовался жизни.

Вот только одно место было пока не занято, то, где девушки входили в витрину. Там внизу то и дело появлялась лохматая женская голова. Появлялась и исчезала. Макаров стоял и любовался почти неприкрытыми щелками, смотрел и сравнивал. Девушки были худые, как швабры, и нормальные, и с подчеркнутыми формами, и, мало помалу, Вовкины детородные органы стали оживать. Он бы еще так долго стоял и смотрел, но из служебного входа высунулась девица в деловом светло-кофейном платье-костюме и папкой в руках.

— Ой, молодой человек, Вы нам не поможете?

— А что делать надо?

— Тяжести поднимать. Помогите, а?

А почему бы не помочь такой приятной девице?

— Помогу, не вопрос.

— Тогда идите сюда!

Девица вцепилась в Вовкину руку и, музыкально цокая каблучками, потащила его в прохладную глубину.

— Вот, надо загрузить! – сказала девица.

Перед Вовкой стояла массивная женщина, одетая, мягко говоря, легкомысленно. На ней был не лифчик, а так, фигня какая-то, поддерживавший ее сисяндры, чтобы они торчали вперед, как торпеды, но сосков не закрывал, и они тоже торчали вперед. Трусики (почему-то женщины любят это слово – трусики) были только спереди, а с боков и сверху их заменяли тонкие веревочки. Она была красна, и тяжело дышала, словно ее только что заставили бежать кросс с полной выкладкой среди солдат.

— Что же это за модель такая? – откашлявшись, хрипло спросил Макаров.

— Это белье под вечернее платье с глубоким декольте! – голосом циркового шпрехшталмейстера объявила девица с папкой. – Для полных женщин старше пятидесяти. Называется «Вечерние огни». Ее надо тоже в витрину поставить.

— Раз надо, поставим! – пообещал Вовка.

Он снял с плеча сумку, стащил куртку, отдал их девице с папкой и засучил рукава.

— Эх, раззудись, плечо, размахнись, рука! – продекламировал Макаров. – Ну-ка, мадам, вставайте на банкетку!

Вплотную к батарее отопления была поставлена низенькая банкетка для одевания обуви, и мадам с габаритами тети Вали сто пятьдесят-девяносто-сто двадцать на нее забралась без Вовкиной помощи. Кстати, сзади вместо трусов у нее тоже была тонкая веревочка.

— Туфли снимите! – скомандовал Вовка. – Наверху наденете.

Дама, кряхтя от натуги, сняла туфли на высоченных каблуках и отдала их девице с папкой. Макаров взялся обеими руками и с усилием поставил ее гладкую толстую ногу на батарею. Задняя веревочка съехала и показала гладкую выбритую звездчатую дырочку.

— Не сломает? – с сомнением спросила девица с папкой.

— Ногу?

— Батарею!

— Авось, не сломает. Лето. В батарее воды нет, так что не зальет.

Дама ухватилась за раму, а Вовка, упершись в ее мягкий зад, помог забраться на батарею. Еще немного, и будет фигура «бабушка в окошке», подумал Макаров, подпирая снизу даму плечом. В спине что-то хрустнуло, но дама пошла вверх.

— Эй, дубинушка, ухнем! – заорал Вовка, распрямляясь.

Он не был ни штангистом, ни культуристом, но бабищу он все-таки поднял и всадил в витрину! И она подарила ему воздушный поцелуй!

— А Вы сильный! – удивленно сказала девица с папкой. – Вы не поможете нам еще?

— Запросто! – крикнул Вовка. – Нужно еще одну колоду поднять?

— Нет, все проще. Нам некому показать мужские плавки.

— Да легко! – осмелел Макаров. – Давайте Ваши плавки!

— Пойдемте в примерочную.

Она завела его в одну из кабинок и протянула ему какие-то тряпочки вызывающе розового цвета.

— Это точно плавки? – засомневался Вовка.

— Точно! Модель называется «Я – гомми!». Примерьте!

Вовка пожал плечами и расстегнул верхнюю кнопку на немодном батнике.

Модель «Гомми» пришлась ему почти впору, только яйца пришлось засунуть в паховые каналы и засунуть член между ног. Он легко взобрался в витрину и встал рядом с дамой «150-90-120». «А ты – красавчик!». – прошептала дама и положила ему руку на живот. – «Дождись меня вечером!».

А вечером с Шаболовки приехали киношники, установили свет, но до того, как они начали снимать, Макаров попросил большие темные очки. Так что Гомми получился инкогнито.

А от старухи он позорно сбежал, вскочил в трамвай и оказался на остановке «Улица Хавская»...