Чай из утренней росы. Часть 8

– И ты молчала?! Всегда смотрела мне в глаза и молчала?! Говори от чего у меня волосы дыбом встанут, иначе я с тобой такое сделаю!

– Ты со мной сделаешь только самое приятное, Костик, вот такие вот коврижки, – и она, развязав халат, моментально сбросила его на пол.

Передо мной во всей красе блистали райские прелести, и меня пошатнуло. Я не мог помыслить, что такое дурное лицо как у Натальи может иметь такое прекрасное тело.

– А ну, оденься! – и я отступил назад.

Она отрицательно замотала головой и кинулась ко мне с глазами полными страстного желания.

Поймав её за руки, я с трудом остановил Наталью.

– Ну вот... – растроенно сказала она, – теперь на руках синяки будут как у тебя под глазом, у меня такая тонкая кожа... – и добавила на полном серьёзе, шмыгнув носом. – Придётся сказать маме и Ольге, что ты хотел меня изнасиловать.

– Что – что – о – о?! – я продолжал держать её.

– Не говорить, Костик? – спросила она невинным ягнёнком. – Ладно, не буду, тогда пойдем, ляжем. Ты не смотри, что я лицом не вышла, зато я очень нежная, а потом я расскажу тебе всё – всё – всё, но если не ляжешь...

– Да пошла ты к чёрту, больная! – заорал я и толкнул её от себя.

Она громко ахнула, отлетела под вешалку, там ударилась обо что – то лбом и жалобно застонала.

– К чё – о – рту – у – у!

Я схватил свою сумку, выскочил из квартиры, хлопнул дверью и рванулся по ступенькам вниз, в долю секунды оставив за спиной целых два лестничных пролёта, и вдруг замер, остановился... Мне показалось, что я услышал даже отсюда жалобные стоны этой беспомощной дурнушки и прислушался, подумав немного, а потом с размаху ударил кулаком по перилле и припустился обратно наверх. Я взлетел на этаж и вдавил кнопку звонка под номером квартиры 140.

Дверь распахнулась сразу и резко, будто Наталья ждала меня. Она плакала и прислоняла ко лбу мокрую тряпку, а красный халат был широко распахнут.

– Закройся... иначе не войду к тебе...

Наталья прикрылась, пропустила меня и заревела ещё больше.

Я вошёл в прихожую, спокойно закрыл дверь и осторожно шагнул к ней.

– Больно, да?. . Ты извини... Ну – ка, покажи, . . – я убрал тряпку со лба и вгляделся.

На нём вполне реально ощущался бугорок с кровяным подтёком.

– Вода не поможет, – с участием сказал я, – лёд нужен. Есть лёд?

Она захлюпала носом, вытирая слёзы:

– Какая разница лёд или вода, всё равно шишка будет, всё равно придётся рассказать и маме, и Ольге, что ты хотел меня изнаси – и – ло – о – ва – а – ть...

– Перестань, – я старался быть спокойным. – Кто поверит твоим словам? Что за детский сад?

– Поверят, – хныкала она, – но я не хочу ссориться, я хочу т е б я. Неужели ты ляжешь с Ольгой, после того, что она делает с тобой? Неужели с ней, а не со мной?

Моё спокойствие сразу исчезло – быть мягким и рассудительным никак не получалось, после каждого слова Натальи тянуло на крик, тряслись поджилки и даже кулаки.

– Замолчи, ведьма! – меня опять прорвало, и я схватил Наталью за гриву волос, оттянул назад и приподнял лицом вверх. – Ты же настоящая ведьма!

Вместо жалобного стона она противно улыбнулась, перестав плакать, и прошептала:

– Я знаю, что не красавица, а ты закрой глаза, и пойдём, ляжем.

– Что?! Да нет, ты – страшная ведьма по сути своей! По сути!

– А ты, не бойся ведьмы, ты возьми и ещё волосы вырви в придачу к этим синякам, – и показала свои запястья, на которых уже проявлялись тёмные пятна от моих пальцев.

– Ведьма! – я отпустил её волосы. – У тебя и кожа тёмная как у ведьмы!

– Я знаю, и не только тёмная, она гладкая как зеркало, попробуй, дурачок.

– И губы как у ведьмы – тонкие длинные со змеиным ядом!

– Я знаю, и не только с ядом, они с мёдом, попробуй.

И Наталья вмиг обняла меня крепко – крепко за шею и присосалась своими губами к моим.

Поначалу я естественно постарался освободиться и хотел оттолкнуться от её плеч, но: безуспешно: а потом, когда мои руки вдруг случайно угодили под распахнутый халат, мной овладела оторопь... Пальцы скользили по зеркальной поверхности Натальиного тела и предательски тормозились то на сосках её упругой груди, то на нежном и удивительно чутком животе, то между ног, то на покатых бёдрах, то на гладких "булочках" её попки – и какое там освободиться! какое там оттолкнуться!. . Однако я смог проявить недюжинную силу воли и вырвать, наконец, опухшие губы, скинуть с плеч её цепкие руки и заорать:

– Я не понимаю, как же могло вырасти такое сучье племя как ты и твоя сестра?!

– Это я не понимаю, как ты можешь обвинять мою сестру, когда сам только что хотел залезть на меня?!

Я задыхался, я ничего не ответил, только схватил свою сумку и пулей вылетел из квартиры:

: Моё усталое тело лежало в тёплой ванне и отмокало от противного Питера и злосчастной "Планерной", глаза с тихим блаженством прикрывались и, все проблемы, казалось, исчезали на какое – то время и давали отдохнуть и успокоиться.

В кармане брюк, висевших на крючке, заиграл мобильник.

Я медленно приподнялся, вытер ладонь, достал телефон, на котором чётко определилась Наталья, тяжело вздохнул и неохотно ответил:

– Да, Наталья... слушаю...

– Я хочу кое – что тебе показать, приезжай прямо сейчас.

– А я хочу прямо сейчас послать тебя... на три буквы...

– Если, Костик, три буквы – твой милый хоботок, то я согласна.

– Тьфу, больная... Ты не только больная, ты пошлая девчонка: Ты дашь мне спать или нет?. .

– Смотри не проспи, скоро утро, а там приедет мама и тут же увидит фильм ужасов, увидит раньше тебя, – предостерегла она.

– Слушай, мне надоел твой бред, я выключаю телефон.

– И сразу пожалеешь, – крикнула Наталья, – потому что это не бред, а ценнейшая видеозапись и доказательство твоего насилия надо мной!

– Какая запись, что за чушь?. .

– Ты забыл, что мама подключила видеонаблюдение за своей киргизкой, за уборщицей? И в комнатах, и в прихожей висят малюсенькие камеры. Но вот незадача, Костик, сегодня на такую камеру попался ты, там записано всё: и твои жестокие побои, и твои страстные поцелуи, и мои смертельные синяки.

Я кажется смекнул в чём дело.

– Будь неладна твоя мама... со своим видеонаблюдением: – процедил я сквозь зубы.

– Что – то?

– Ничего. Я говорю, что на этой плёнке пострадавшим должен быть я:

– Мой милый, существует великое чудо монтажа, которое может сделать из пострадавшего самого отпетого негодяя, что у меня прекрасно получилось, я смонтировала так, как мне надо. Приезжай, покажу, забавная штука. Ну, так как? Или пусть первая увидит мама?

– Ты не ведьма, ты садистка... Сейчас еду...

Я резко выскочил из ванной, расплескав воду через край...

: Моя "Honda" ворвалась в Натальин двор, прорезая темноту яркими лучами фар, домчалась до подъезда и замерла.

Я вышел из машины, устремился к домофону и набрал номер.

– Кто? – спросил голос "ведьмы".

– Дед Пихто, вы меня в кино снимали... – ответил я с большим сарказмом.

– Входите, дедушка, – усмехнулась она.

Домофон запищал и пустил в подъезд...

: Дверь квартиры под номером 140 тут же открылась, как только я шагнул из лифта. Наталья, облачённая в прежний красный халат, молча пропустила меня, взгляд её был жадным и озабоченным.

Я шмыгнул в прихожую и коротко спросил:

– Куда?

– Ко мне в комнату, направо, – сказала она с лёгким придыханием.

В комнате горел торшер, была расстелена пастель, и на столе работал компьютер.

Я невольно посмотрел на потолок и на шкаф:

– Ваши чёртовы камеры и сейчас меня снимают?

– Успокойся, сейчас я всё отключила, лишние вещьдоки неуместны. Ты лучше смотри сюда, – она подошла к столу, взяла мышку компьютера и сразу нажала.

И тут я увидел на экране монитора нечто такое, что действительно сделало меня откровенным насильником, благодаря умелому и грамотному монтажу Натальи. Она убрала все свои ненужные движения, а мои – нужные для компромата – бессовестно оставила: я вошёл в прихожую и сразу начал напористо что – то говорить Наталье; затем схватил за руки и теребил её из стороны в сторону; она сопротивлялась, а я теперь со злостным выражением на лице давил её за горло, а потом стал тянуть за волосы, дальше – цеплялся за халат и вот уже распахнул его и скользил своими руками по её голому телу; затем что – то требовал, поднимая Натальины руки вверх, после этого – жадно целовал в губы; халат вдруг слетел с неё, и я сильно толкнул голую Наталью под вешалку, она упала и пыталась подняться, но снова валилась на пол; под самый финал шли крупные планы безутешно плачущей Натальи, а потом – крупно руки с большими синяками и кровоточащая шишка на лбу. На этом фильм ужасов закончился.

Я на секунду закрыл глаза, проглотил подступивший колючий ком и тихо спросил:

– И зачем ты будешь поступать в Юридический, не понятно... обучать преступников, как надо шантажировать честных людей?. .

Я рванулся к компьютеру, нажал кнопку и схватил круглый диск, который выскочил ко мне на длинной каретке.

– Успокойся, Костик, – улыбнулась Наталья. – Я успела сделать несколько копий.

Мне стало неловко и даже совестно за свою детскую выходку.

– Что ты вытворяешь, Наталья? Я по – человечески просил тебя помочь и рассказать всё, что знаешь о мерзких похождениях своей сестры, которая оказалась по отношению ко мне гнусной изменщицей: по – человечески, а ты...

– Но я тоже прошу по – человечески, прошу о самом человеческом, что есть у человечества, без чего оно не может жить, прошу просто – напросто лечь со мной, и я всё тебе расскажу, всё – всё – всё. Тебе сложно, да? Если сложно, то мне не составит никакой сложности показать маме и Ольге, как ты пытался меня изнасиловать. Хочешь ещё раз взглянуть?

– Слушай... а может тебе денег дать, а ты мне – все копии дисков и честно пообещаешь, что будешь молчать о моём приезде, а?. . За твоё обещанье я тебе ещё прибавлю денег, а?. . – я подумал и сам себе ответил. – Хотя нет... ты обманешь, я не верю тебе...

– Обману, Костик, – сказала она искренне, – я, наверное, обязательно спрячу один диск и всё равно покажу маме и Ольге, – и вдруг зашмыгала носом и заплакала навзрыд, осознавая, что пойдёт на такую подлость.

Я с отчаяньем шлёпнул себя по лбу и простонал:

– О – о – о – ёй – ёй! Ладно! Одевайся! Поехали!

– Ку... куда?

– Ко мне на дачу! – мой голос звучал решительно и твёрдо. – Мне не сложно сделать всё, что ты просишь! Сделаю, но только не здесь! Я не привык заниматься любовью в следственном изоляторе, где полно видеокамер!

– Дурачок, я же всё выключила, я же сказала.

– Не верю! Если едешь – быстрей! Машина у подъезда, по ночной трассе мы долетим за сорок минут! Я предлагаю тебе абсолютное спокойствие вдали ото всех, море игристого шампанского, свежайшие фрукты и минуты истинного блаженства в моих объятиях! Ну?!

– Да! Да! Да! Да! Да!. .

Моя верная "Honda" мчалась по просторам ночного, загородного шоссе, где на всём протяжении не было ни одного дорожного постового, ни одной м

ешавшей нам машины. Лишь по встречной полосе шумным ураганом проскочили три тяжёлых рефрижератора, и – снова тихий блюз из моего приёмника, который мягко наполнял салон атмосферой интима и душевного умиротворения, но: только не для меня: а исключительно для Натальи.

Одетая в белую куртку "Аляска", она утопала в соседнем сидении и с наивным восторгом плыла по волнам своих эмоций:

– Если бы ты знал, Костик, как я всегда мечтала вот так вдвоём лететь и лететь на твоей небесной ласточке, и никого нам с тобой не надо, никакой Ольги, никакой сестры! Правда?!

– Да, конечно... – я не слушал, отвечал машинально и невпопад.

– Мне раньше казалось, что моя мечта останется только сном, беспробудным сном и вдруг – я здесь, и вдруг – ты мой, а я твоя! Правда?!

– А? Да – да, конечно... – я гнал и гнал свою ласточку, до предела выжимая педаль.

– Ко – о – сти – и – к, – она буквально пела, находясь на десятом небе блаженства, – я, наверное, сумасшедшая, у меня перед глазами сейчас только одно: мы вбегаем на дачу и сразу срываем с себя одежды! Страсть! Нетерпенье! Ты крепко – крепко прижимаешь меня – голую, дрожащую, и я умираю от счастья! А?!

– Да – да, конечно...

– А ты хочешь знать: я девочка или нет?!

– Да, конечно...

– У меня был парень только в девятом классе, с тех пор я не девочка и с тех пор я совсем одна! Одна – в десятом! Одна – в одиннадцатом! И вот уже после школы – тоже одна! Понял?!

– Да – да, конечно...

– Что ты всё "конечно" да "конечно"?! Что ты прилип к своему рулю, а не ко мне?! Можно лететь как ветер, но меня – то слушать надо?! Я ревную тебя к Хонде!

– Я слышу...

– Тогда ответь: что значит для тебя твоя красавица "Honda", которую ты крепко сейчас обнимаешь?!

– Не понял...

– Чего тут не понять, "Волга" – река Волга, "Москвич" – город Москва, кому – то нравится и река, и город, у них и машины такие! А "Honda"?!

Я всё – таки прислушался к её болтовне и неохотно ответил:

– Такой реки и города "Honda" в Японии нет... в основе этой машины, как говорят сами японцы, лежит принцип сохранения гармонии между людьми, что позволяет наслаждаться вождением в полной мере...

– Кла – а – сс! – протянула она. – Костик, поцелуй меня!

– А?. . Да – да... конечно... – ответил я, перегнулся и чмокнул её в щёку...

: Когда я, наконец, нетерпеливо открыл дверь своего загородного дома, включил свет в большой комнате и пропустил вперёд очарованную Наталью, то на одном дыхании, не дав ей ни секунды осмотреться, выложил всё, что хотел сказать и поверг несчастную в полное отчаяние и глубокий стресс:

– Значит так: финита ля комедиа! С этой минуты считай себя заложницей собственной глупости! Все любовные утехи со мной категорически запрещаются и более того – отменяются, никакого повода для шампанского нет и не может быть! Ты останешься здесь взаперти столько, сколько я сочту нужным!

– Что – что?. . Ты: ты меня... обманул?. .

– Обманул! Во имя справедливости!

Её глаза часто заморгали, а губы затряслись:

– Ты... меня... меня сюда...

– Да, сюда! Побудешь здесь, а то натворишь дома таких дел, что я потом не объяснюсь с твоей мамашей и не докажу, что не верблюд! Всё! Мне некогда заниматься твоей бредятиной, ясно?!. .

Слуга Ван Ши Нан продолжал осторожно снимать пробу с утреннего чая. Он внимательно и пристально посмотрел в глаза императору, держа во рту заваренную жидкость и постепенно проглатывая, а бровь его многозначительно вдруг скакнула вверх.

Император не понял и нервно дёрнул головой.

Поведение слуги вызвало у придворных Мандаринов лёгкий испуг, и еле слышный шёпот пробежал между ними, они переглянулись.

Подержав немного бровь приподнятой, слуга опустил её и сделал, наконец, низкий поклон, что означало – он жив! чай не отравлен! можно пить! Хотя всё и так было ясно, но церемония поклона была обязательной.

Император еле заметно расслабился, облегчённо выдохнул и тут же строго оглядел придворных, а затем коротким сигналом приказал Ван Ши Нану немедленно наливать. Сигнал был прост: движенье мизинца в сторону чашки.

Подняв со стола пузатый заварной чайник, слуга стал осторожно струить утренний целебный бальзам в императорскую чашку, искусно украшенную золотой лепкой драконовских голов. Когда чашка была налита почти до краёв, Ван Ши Нан отошёл в сторону.

Для императора, наконец, наступил долгожданный момент, и небольшими размеренными глотками он начал пить чай из утренней

росы. С каждым глотком глаза озарялись блаженством и наслаждением, а круглое лицо неописуемо вдохновлялось, и на нём рождалась какая – то важная мысль. Опустошив чашку, он медленно повернул голову к Ван Ши Нану, и взгляд его красноречиво приказал повторить чаепитие.

Слуга понял, поклонился, снова подошёл к заварному чайнику и наполнил чашку – как всегда быстро и очень аккуратно.

– Ты свободен, Ван Ши Нан. Я благодарю тебя. Ты молодец. Позови ко мне наложницу Май Цзе, – дружелюбно сказал император, потом громко хлопнул три раза в ладоши и повернулся к придворным, необходимость которых была здесь только для того, чтобы видеть мгновенную смерть или продолжение жизни Ван Ши Нана.

Взгляд императора и громкие хлопки были понятны придворным: они тоже свободны. Все разом опустили головы, сомкнули ладони и с хитрыми лицами стали спешно и покорно удаляться. Ван Ши Нан скользнул в общий поток и исчез, растворился. Кроме Величайшей Особы в зале осталась только охрана, смотрящая стеклянным взором куда – то в пол.

Вторую чашку чая император пил с тем же блаженством и наслаждением, а состояние покоя совсем не мешало продолжать ему думать.

Одна из дверей вдруг открылась, и смело шагнула молодая женщина в лёгком кимоно, но холодный блеск охранных мечей тут же преградил ей путь.

– Пропустите! – приказал император.

Женщину быстро пустила, и она плавно поплыла к нему. Май Цзе была стройной, очень милой, и черты лица удивительно напоминали юную наложницу Юй Цзе с той разницей, что глаза переполнялись не ужасом и страхом, а большой похотью и огромным желанием кинуться прямо сейчас на Величайшую Особу со своей огнедышащей любовью.

– Остынь, Май Цзе, – сказал император и поднял руку. – Такую бы женскую прыть да твоей младшей сестре Юй Цзе, никаких хлопот бы не было.

– Не могу остыть, император... – честно призналась она, – уже который день император безжалостно томит меня, а я словно горящая свеча истекаю воском...

– Ты меня, конечно, очень радуешь, Май Цзе, но... – он сделал несколько глотков из чашки и успокоил, – но подожди немного. Я всегда отдаюсь тебе без остатка, и ты сама это знаешь. Я обещаю превратить твой тающий воск в новую свечку, и мы на днях, как и прежде, непременно зажжём её.

– О, нет... лучше теперь, император... сию минуту... – умоляюще попросила она тоном несчастной женщины, изголодавшейся по мужчине.

Император пил чай и видел, как буквально трепещет под лёгким кимоно её молодое и желанное тело.

– Надо же, – усмехнулся он, допив до конца, – никогда не думал, что доведу тебя до ужасного состояния РУССКОЙ СИБИРСКОЙ СТУЖИ, ты вся дрожишь, КАК НА МОРОЗЕ.

– Не понимаю о чём Вы, император... понимаю одно – к вечеру Вы хотите моей смерти...

– Однако ты дерзишь, Май Цзе. То, что я хочу подвластно только мне и обсуждается только мной. Ты кстати несправедлива к другим наложницам, а у меня их больше сотни: Ладно, возьми чайный прибор с подносом, я захвачу кувшин, и пошли со мной.

Император встал, взял со стола белый кувшин с утренней росой, бережно обнимая ладонями, и направился к одной из дверей.

Май Цзе быстро захватила поднос и поспешила за ним.

Два преданных охранника ритуально потоптались на месте, дёрнули вправо – влево свои страшные мечи и открыли обе створки дверей перед шагающим императором.

Комната, куда он вошёл вместе с наложницей, представляла собой зеркальные стены с таким же зеркальным потолком, с которого свисали круглые и ярко горящие красные фонарики. От сплошных зеркал помещение казалось безразмерным, а широкая постель для эротических услад, стоявшая по середине, отражалась миллионами таких же постелей.

Император опустил кувшин на низкий столик, секунду подождал, пока Май Цзе поставила туда же свой поднос, и положил ей на плечи обе руки, повернув к себе лицом.

Миллион императоров с миллионом наложниц отражались во всех зеркальных стенах и на потолке.

Он резко раздвинул в стороны лёгкое кимоно Май Цзе и скинул его, оголив плечи и грудь. Кимоно скользнуло и упало, но задержалось на талии, где было завязано поясом. Наложница ахнула в предчувствии долгожданного момента и хотела развязать пояс, но император тут же остановил:

– Не спеши, я же сказал "на днях", а пока дарю тебе только это.

Он наклонился и стал нежно целовать упругую и совсем немаленькую грудь Май Цзе, прикасаясь к сочным соскам, похожим на спелую ягоду.

Май Цзе теперь так громко застонала, так крепко обняла императора за шею и так близко притянула к себе, что он чуть не задохнулся, уткнувшись носом в грудь и напрочь лишившись воздуха.

– Сумасшедшая! – затрепыхался он, и с огромной силой оторвался от наложницы, строго прикрикнув. – Стоять, больная! Закройся и не прикасайся до императора! Фу – у – у! – он тяжело отдышался и уже тише добавил. – Если на днях ты хочешь великолепного продолжения, то

немедленно остепенись и выслушай меня. Я вызвал тебя совсем для другого, а твоя сладкая грудь это так, между прочим. Ты должна помочь мне в одном важном деле, тогда будешь со мной целых пять дней, ясно?! Пять дней!

– Я... ясно... – пролепетала наложница.

– Фу – у – у, такое ощущение, будто я ни разу не награждал тебя императорской лаской.

– Наоборот... в том – то и дело, что награждал очень часто, и вдруг... совсем забыл про меня...

– Хватит! – он сел на край постели и приказал. – Налей мне чашку чая, а себе пиалу! Сядь со мной и пей! Да сиди смирно, начнёшь приставать и ныть, крикну охрану, на колесо посажу! Ясно?!

– Я... ясно...

Май Цзе налила чай и подала императору, затем плеснула себе в пиалу и присела рядом с ним. Он с огромным наслаждением отхлебнул несколько глотков и спокойно спросил:

– Ну, как твои успехи в рисовании?

– Хорошо, – ответила она, всё так же страстно пожирая глазами императора и совсем забыв про чай.

– Что у тебя из последних творений?

– Закладка новой дамбы, император.

– А – а, да – да. То, что я просил?

– Конечно, император.

– Молодец. Всё это очень нужно и для нашей истории, и для нашей культуры. Мы сделаем целые фолианты для потомков, да и сейчас для нас это просто необходимо. А затем что у тебя?

– Затем – возведение новой стены вокруг храма.

– Да – да, помню, молодец. А следом?

– А следом – зарисовки нового парка, который будет засажен сакурой.

– Прекрасно, Май Цзе. Мы не только создадим фолианты, мы откроем целый музей, а заведовать музеем будешь ты. Но сначала я сделаю тебя придворным художником, поэтому очень старайся, у тебя большой дар к рисованию.