Чай из утренней росы. Часть 19

Из прихожей громко раздались фанфары и барабанная дробь – Наталья вовремя включила аудиозапись.

– И вот он! – торжественно подхватил я. – Санкт – Петербург, "Белый зал дома Бажанова", улица Марата, 72! Презентация выставки скандального Миши Саенко! Чёрт возьми, и что мы видим на фото?! Знакомые радостные лица, которые сейчас торчат как кочаны капусты из этих паскудных кадушек, плачут и гниют на моих глазах! Где справедливость?! Где чувство такта у того дурака который так бессовестно проник в святую ложь этих двух "несчастных" и набрался хамства самолично приехать и тайно запечатлеть это историческое событие?! Кстати Оленька, осмелюсь спросить, а что у тебя с географией?! Да – да, с обычной географией, которую ты учила в школе?! Как же можно перепутать Астрахань с Петербургом?! И где же всё – таки проходили твои "спортивные сборы"?! В принципе неважно, знаешь, у моего друга был сосед, который называл гитару пылесосом и ничего, ничего, ничего!

Наглядевшись на фотографии глазами полными слёз, она затряслась и опустила лицо.

Отец мычал то в сторону Ольги, то в мою и дёргался как сумасшедший.

– Что – что? – и я опять прислушался к нему. – Тебе мало доказательств?! Пожалуйста! – я вернулся к столу и взял новую пачку фотографий, а затем аккуратно разложил перед ними. – Финский залив, дача Миши Саенко, русская баня! Узнаёте?! По счастливой случайности некий папарацци за немалую сумму согласился мне помочь в моей нелёгкой судьбе! Здорово, не правда ли?! Какая отменная клубничка, пальчики оближешь, секс в русской бане!

Отец вдруг перестал дёргаться и мычать, Ольга – плакать и стонать, они были в шоке, жестокая правда колола глаза.

Я вздохнул и тихо сказал:

– Всё, я устал от вас, вы мне надоели. Через несколько минут я уеду отсюда к чёртовой бабушке, но прежде хочу услышать пару слов от каждого. Кто первый?

Они оба смотрели в пол, отец глухо кашлял.

Я принял решение сам и медленно подошёл к Ольге, зацепил пальцами край пластыря и сильно его рванул, освободив ей рот.

Она громко вскрикнула от нестерпимой боли и стала жадно глотать воздух.

Я вернулся к журнальному столу, упал в кресло и с вопросом на лице уставился на неё.

Какое – то время Ольга смотрела на меня мокрыми глазами, потом тяжело проглотила ком в горле и сдавленным голосом проговорила:

– Костик, я сначала очень... очень попрошу тебя... умоляю... развяжи мне руки и ноги... Они совсем онемели, это опасно для меня, Костик... мне же выступать... у меня ноги в крови от этого ужасного гороха... помоги...

Отец резко оторвал взгляд от пола, перестав кашлять, и в ожидании посмотрел на меня.

Я отрицательно помотал головой:

– Увы, я не в силах сделать это, потому что на горох тебя посадила китайская охрана, а по закону освободить тебя должна она же. Однако китайская охрана ушла далеко, у них там своих дел во Дворце хватает.

Ольгина щека затряслась, и она просипела буквально на одних связках воспалённого горла:

– Не глупи, Костик: ты сам завёл серьёзную тему, а шутишь как... как ребёнок: Мне действительно плохо ногам... пожалуйста, развяжи, иначе я не смогу ничего сказать...

– Если не сможешь ты – скажут другие, – безжалостно оборвал я.

Я вскочил с кресла, подлетел к отцу и так же с силой сорвал пластырь с его рта. Он заревел от боли, потому что на губах были усы, и при этом успел плюнуть мне в лицо.

– Садист!!! – прокричал отец. – Садюга!!! Развяжи Ольгу, а я для твоей писательской потехи посижу здесь, сколько захочешь, только её развяжи!!! Ты же загубишь ей ноги!!!

Его плевок противно завис на моём глазу, а меня моментально охватил нервный смех:

– Ого – о! Он ещё плюётся! Вы только посмотрите! Какое хамство виновного человека! – я достал из кармана платок и вытерся. – Это я должен плевать тебе в харю, папочка! Только этого не будет, я лучше дам тебе вволю напиться шампанского!

Я цапнул со стола бутылку, сильно взболтал два раза и пустил шипящую струю прямо ему в рот.

Он фыркал, ловил воздух губами, словно рыба, и бешено мотал головой из стороны в сторону, пряча лицо.

– Пей, подлец! Пей! – я был неумолим. – Ухажёр чёртов! Ты же – подлец! Отец – подлец! Отец – подлец! – с великим наслажденьем рифмовал я.

– Прекрати – и – и – и!!! – резанул Ольгин голос, да так отчаянно, что моя рука с бутылкой разом опустилась. – Прекрати – и – и – и!!! – она, должно быть, собрала последние силы. – Я тебе всё расскажу!!!

– А мне "всё" не надо, мне тут ни хватало твою сучью ересь часами выслушивать! Мне надо два слова: как ты докатилась до таких успехов в спорте?!

И тут вклинился отец, тяжело сопя:

– Душа моя... не вздумай этому садисту... молчи: я ему сам... сам такие два слова скажу:

– Не понял, – я удивлённо поглядел на Ольгу, – мне что, продолжить поливать это дохлое растение или оно на время завянет и даст тебе сказать?!

– Завянет!!! – взмолилась Ольга и повернулась к отцу. – Завянь, прошу тебя!!!

– Садист: – пробубнил отец и "завял", замолчал.

– Я заигралась, Костик... Боже, я никогда не думала, что так далеко зайду... Одним словом Юрию Семёнычу для его официальных поездок и презентаций нужна была красивая высокая и стройная девушка... Костик, извини, что я так о себе говорю...

– А как ещё тебе о себе говорить?! – гаркнул я. – Ты что – чудище косоглазое, страшила косоротая?! Что ты здесь мнёшься передо мной?!

– Нет – нет... не мнусь... не кричи, а то мне трудно...

– А мне легко от твоих похождений?! А ну – ка, короче и быстрей!

– Да – да... И вот... для его серьёзных встреч с начальством и бизнесменами нужна была такая... как я... У них там условие: являться на деловые встречи со своими дамами... Юрий Семёныч мне однажды и говорит: "Выручай, у меня очень важное мероприятие, а без дамы своего сердца там не могу показаться, закон у них такой". Только, говорит, Костик ничего не должен знать, он не поймёт, начнёт ревновать, а у меня пустячное дело – пару раз прокатишься со мной, прикинешься моей женщиной, и всё: Я думала, что пару раз съезжу, помогу человеку, сделаю вид, что я его женщина, а получилось... миллион с лишним раз, господи... Я запуталась в этих бесконечных фуршетах, дорогущих столах, элитных знакомствах... И всё тайком от тебя, всё тайком от тебя... я вся истерзалась: – и она заплакала.

– Ишь ты, – покачал я головой, – так запуталась и так истерзалась, что прямым ходом угодила в постель к моему отцу! А переспав с ним, всё сразу распутала и мигом поняла, что терзания были напрасны, что бывают оказывается постели послаще Костикова дивана! Не так ли, отец?! – и я повернулся к нему.

Он мрачным басом объяснил, с ненавистью глядя на меня:

– Во – первых, она тебе не жена, чтобы прилипать только к твоему дивану, и ваша бумага из ЗАГСА ещё совершенно не говорит о том, что вы "официальные" супруги. А во – вторых: я тебе не отец:

– А я тебя только за одни эти слова уже вряд ли смогу назвать отцом!

– Ты не понял: я тебе по жизни не отец:

Ольга ахнула:

– Зачем ты, Юрий Семёныч?. . Не надо:

– Молчи, дура, – одёрнул он, – ты свою правду сейчас рассказала. Разве так можно, Ольга? Ты же совсем недавно мне говорила: "любимый", "люблю". А в рассказе твоём получился не "любимый", а насильник, который повязал юную душу скользкой авантюрой.

– Интересно, – протянул я, – интересно... пожалуй, я на минуту ещё задержусь...

– Задержись – задержись.

– Задержусь, Юрий Семёныч:

– Вот именно – Юрий Семёныч или, в крайнем случае – Юра, только не отец. Твой отец погиб в 1987 году, он был испытателем машин, Тогда новые модели ЗИЛОВ выпускали, а он гонял их как сумасшедший по сложнейшим

трассам, и где – то под Тулой долбанулся и загорелся: ни машины, ни его:

Героический человек был, смелый. Тебе тогда было года три или четыре. Вот так дело и пошло, что довольно быстро твоя мама утёрла слёзы, потому что жизнь молодой красивой женщины с маленьким ребёнком должна обязательно продолжаться. И однажды в Третьяковке мы с ней и познакомились: около картины Пукирева "Неравный брак"...

Меня будто обдало ледяным душем, и моё сердце учащённо забилось.

– Так и получилось, что все втроём – я, твоя мама и ты – стали жить да поживать в этой квартире. Мы с твоей мамой оженились, она меня прописала: я не москвич тогда был: а вот усыновить тебя не дала. У Костика, сказала, есть геройский отец и пусть он останется одним единственным, хотя Костик и не должен знать о его гибели, "не надо травмировать ребёнка", а ты, Юрий Семёныч, будь ему просто добрым и ласковым дядей. А наш Костик, постоянно видя Юрия Семёныча, возьми и назови его папой. Так и пошло: папа, а потом отец. А уж после болезни и смерти твоей мамы слово "отец" приклеилось ко мне намертво. Вот так. Хочешь вещдоки?

– Естественно... – монотонно ответил я словно пришибленный.

– Пожалуйста, они есть у меня. Но прежде – одно совпадение, которое бывает очень редко, но метко. Мы даже с твоей мамой хотели письмо написать товарищу Капице в его программу "Очевидное невероятное" – один человек погиб и появился второй точно такой же: твой отец – Ларионов Юрий Семёныч. Видал, как чёртова жизнь крутит? Я ещё помню, когда в детстве болел свинкой, мой лечащий врач был тоже Юрий Семёныч только не Ларионовым, правда:

– Мне эмоции не нужны! Доказательства! – я будто очнулся.

– Прошу. Правая секция с номерами моих скульптурных коллекций, дверца тридцать пятая, – и он кивнул на маленький шкаф, – откроешь, вытянешь узкий ящик, в глубине ящика лежат документы.

– Почему раньше не показывал?!

– Чтил слова твоей покойной мамы: "Костик не должен знать о его гибели, не надо травмировать ребёнка, а ты, Юрий Семёныч, будь ему добрым дядей!".

Я ничего не ответил и направился к шкафу, где была дверца под номером тридцать пять, открыл её, выдвинул узкий ящик с разноцветными мелками и достал документы, завёрнутые в лёгкий прозрачный целлофан. Я поспешно раскрутил его, взял первую верхнюю бумагу, развернул и прочитал про себя:

МОСКОВСКИЙ АВТОЗАВОД ИМЕНИ И. А. ЛИХАЧЁВА

МОСКОВСКИЙ СОБЕС "АЛЕКСЕЕВСКИЙ"

Ларионовой Надежде Александровне

УВЕДОМЛЕНИЕ О СМЕРТИ

Уважаемая Надежда Александровна!

С огромным прискорбием сообщаем Вам, что Ваш муж Ларионов Юрий Семёнович скоропостижно скончался во время испытания грузовой машины ЗИЛ на трассе Тула – Новомосковск в результате автоматических неполадок конструкции машины. Выполняя приказ государственной важности, Юрий Семёнович оставался до конца верен любимому заводу и отечественной продукции машин, выходящих с его конвейеров.

Его имя навсегда останется в сердцах заводчан и будет навечно занесено в книгу ПАМЯТИ!

Мы верим, что сын Юрия Семёновича – Ларионов Константин Юрьевич – будет достойным продолжателем отцовского мужества, стойкости и верности своему делу, которое он изберёт в будущем!

Все затраты на похороны в обязательном порядке берёт на себя Московский автозавод имени И. А. Лихачёва и Московский собес "Алексеевский". Необходимая денежная ссуда по смерти кормильца будет Вам незамедлительно предоставлена.

Потом шли подписи, печати, и я быстро свернул обратно эту невесёлую бумагу. В целлофановом пакете лежало письмо в конверте, справка с кучей разных штампов и три слегка пожелтевших фотографии. На одной из них был запечатлён пейзаж незнакомого мне двора со старыми качелями, покосившейся лавкой и кургузым подъездом дома. На другом фото средним планом – молодая мама рядом с молодым мужчиной, моим отцом. У отца была забавная причёска "ёжик", черты лица – приятные, даже миловидные, но смотрел он сурово и строго, словно хотел мне что – то высказать не очень лестное. На третьей фотографии – один отец в шоферской спецовке, а на голове лежала кепка с повёрнутым на бок козырьком, здесь он слегка улыбался.

Я собрал документы, положил в карман рубахи и поглядел на "своих несчастных".

Ольга тихо стонала в забытьи и что – то шептала с полузакрытыми глазами.

Юрий Семёныч холодным волчьим взглядом смотрел на меня.

– Ну, что? – протянул он, – мой паспорт, надеюсь, не нужен? Там другой Юрий Семёныч, чужой тебе человек который подвергся сейчас страшному истязанию вместе со своей женщиной, что повлекло за собой физические и моральные травмы. Ты понял, о чём я?

– Да пошёл ты вместе со своей...

– Я – то пойду и прямо в милицию! – снова заорал и задёргался он. – Я тебе не отец, она тебе ещё не жена, подумаешь – они заявление подали, ну и что?!

ЖИЗНЬ взяла и плюнула на это заявление, распорядилась по – другому, и Ольга полюбила меня, для этого в наших ЗАГСАХ испытательный срок и даётся! И таких случаев среди людей масса, так что же теперь пытки устраивать, самосуды?! Ты что, совсем сбрендил?! А ну, быстро развязал меня, если не хочешь осложнений!

– Сам себя развяжешь, и пусть это будет заключительный аттракцион нашего шоу! – я достал из кармана нож, вытянул лезвие, кинул к его жбану, выскочил из комнаты, захлопнул за собой дверь и почему – то сильно заволновался.

– Садист!!! Фашист!!! – долетел во след истерический бас. – Вернись и развяжи!!!

Наталья сидела в коридоре, обхватив голову руками, и полоумными глазами глядела на меня:

– Что же теперь будет, Костик?. . – прошептала она. – Ведь он отчасти прав...

– Быстро уходим, я должен успеть на САПСАН, мне в Петербург надо! Что ты расселась?! Собирай костюмы!

Я влетел в свою комнату и начал сам запихивать костюмы в большой целлофановый пакет.

– Какой САПСАН? – вбежала удивлённая Наталья. – Какой Петербург? Зачем? Ты же ничего не говорил.

– Быстро! – мои руки тряслись, а сердце неуёмно бухало тяжёлым молотом. – Хватай костюмы, чёрт тебя побери! Я же опоздаю! – мой нервный голос предательски срывался на противный фальцет.

– Подожди, Костик, я прекрасно понимаю – тебя потрясло, что он не твой отец, но успокойся, подожди: может их правда развязать?. .

– Что – о – о – о! – меня закрутило по комнате. – Всё, я тебя освобождаю от себя! Держи свой мобильник и езжай куда хочешь! На, возьми! А мне надо на САПСАН! – и вдруг вспомнил. – Чёрт! Я же забыл чай для этих мразей! Чай! Чай! Чай!

Как угорелый я ворвался на кухню, достал со шкафа заветный свёрток, разорвал, вынул две пачки отравленного "Индийского чая" из утренней росы и поставил на видное место рядом с чашками...

Во дворе я никак не мог отцепить Наталью от распахнутой дверцы своей машины.

– Я с тобой!!! – визжала она. – Ты какой – то бешеный, мне страшно за тебя!!! Пусти!!! – и успела швырнуть пакет на заднее сиденье.

Мне ничего не оставалось, как только ударить её по руке и сильно оттолкнуть.

Наталья споткнулась о ближайший куст, перевернулась и упала.

– Извини, но ты ничего не понимаешь! – я нырнул в машину и дал по газам.

Наталья вскочила, еле удержалась на склизкой земле и отчаянно кинулась к жёлтому такси.

– Стой! Стой! – во всю мощь закричала она и пустилась наперерез машине, отъезжавшей от подъезда дома. – Шеф, стой!

Такси притормозило, дверь приоткрылась, Наталья пулей влетела на переднее сиденье и приказала:

– Вперёд, за той Хондой! Скорей, плачу сполна!

– Сполна я люблю, барышня! – усмехнулся водитель лет пятидесяти и спросил. – А как "вперёд", преследуем, или остановить?

– Преследуем!

– Понял!. .