Джекпот. Главы 21-22

21

Зорра – так её назвали, потому что она всегда ходила в повязочке на глазах, – была девочка чистая, непорочная, но с того самого дня, как Лаура обнаружила дилдо под её кроватью, всё перевернулось и назад пути у Зорры уже не было.

Она медленно входила в колею. Лаура учила её женским премудростям: в первый день съёмок они сделали несколько молочных клизм подряд, вставили масляную свечку и убрали всю растительность с кожи на ногах, в паху, груди и лице. Только на лобке оставили тонкую полоску коротко подстриженных, аккуратно разложенных ёлочкой чёрных волос. Особенно болезненно на депиляцию воском реагировали нежные участки между ягодицами и под мышками. Но увлажняющий крем быстро потушил пожар, сделав кожу пушистой и отзывчивой к любому прикосновению.

Высокая стройная Зорра вдруг почувствовала восторг от той лёгкости и свободы, которая возникла между ног. Как будто мятный бриз постоянно обдувал её снизу.

Дальше они сели красить ногти. Алые – в один цвет на руках и ногах. И пока они сохли, Зорра с удивлением рассматривала себя в зеркале.

Лаура уже подыскала для неё парик подходящего размера. В отражении блондинка с длинными волнистыми волосами скривила рожицу и выпятила пухлые губки.

"Как необычно", – думала Зорра.

Лаура достала губную помаду, тени, накладные ресницы, тушь и принялась за работу. Вскоре Зорра испытала странное возбуждение: она захотела трахнуть блондинку в зеркале. В ротик с мушкой на верхней губе или в молочную попку с девственной плевой в виде масляной плёнки – куда угодно. Но что ещё ужаснее, ей хотелось, чтобы это сделал кто – то другой. Блондинка томилась в возбуждении, она вся текла, и это не могло ускользнуть от бдительного взора Лауры:

– Puta! – с притворным гневом закричала она. – Надень вот это, – и она протянула Зорре колечко с колокольчиком.

– Зачем?

– Чтобы все знали, когда тебе хорошо и когда грустно, – Лаура сопроводила колечко нежным поцелуем в губы.

Колокольчик болтался под самым пенисом и неожиданно звенел, когда Зорра совершала резкие движения.

"Интересно, когда звенит – это хорошо или грустно?" – задавалась она вопросом, примеряя наряды.

Они выбрали чёрные чулочки с ажурной резинкой и стрелкой сзади, красные лакированный туфли на шпильке, короткую юбочку – колокольчик, в складочку, с широкими чёрно – белыми полосами, которые, как волны, скатывались вниз.

С верхней частью было сложнее. Лаура выудила из сундука чёрный корсет и жёстко стянула его на поясе Зорры. От этого спёрло дыхание, но и талия сузилась, придав бёдрам объём. Свободная попа под юбкой вдруг стала круглой и мягкой, как булочка. Мятная прохлада продолжала ласкать кожу, а колокольчик щекотать розовые яички.

Оставалось надеть бюстгальтер с силиконовыми вставками и синий открытый топик. Ажурная чёрная вязь бюстгальтера заманчиво выглянула из разреза, когда они закончили.

– Будешь делать всё, что тебе прикажут, – Лаура отвела рукой густые искусственные кудри и защёлкнула замок ошейника.

– Да, мэм, – прошептала Зорра, облизывая сухие губы и косясь на себя в зеркало. Оттуда хлопала ресницами, огромными, как у куклы, неопытная сучка, такая стеснительная, но уже такая горячая. Сучка выпятила алые губки с родинкой, облизала их язычком и замерла в восхищении, рассматривая новые сиськи. Неожиданно под юбкой проснулся колокольчик.

– Puta! – рассерженный крик Лауры вернул её в реальность. Обжигающий звонкий шлепок по попе заставил задрожать. В следующую секунду поводок натянулся, увлекая её в залитую светом студию.

***

Лаура не спешила приобщать новую девочку к работе. Первое время Зорра стирала пыль пером павлина и работала ротиком там, где Лаура подставляла шоколадный зад. Кончая, гости отеля – профессиональные актёры – хватали Зорру за шею и клали лицом на копчик. Она жмурилась, широко открывая рот и далеко высовывая язык. Её притягивали ещё ближе, отбойный молоток со страшной силой долбил Лауру в двух сантиметрах под щекой. Звериный стон возвещал о начале извержения. В следующую секунду молоток перемещался в ротик Зорры, продолжая долбить с оглушительной скоростью, она обхватывала молоток губками, прижимая корень языка к заднему нёбу, чтобы не захлебнуться. Слюна, взбитая в пену, медленно струилась по копчику в разбитый анус Лауры. Когда молоток взрывался, тягучая вязкая жидкость быстро наполняла рот, проливаясь через край, устремляясь вниз по ложбинке в дышащую воронку сфинктера. Зорра аккуратно стягивала ротик с члена и несла собранный урожай Лауре. Та лежала лицом вниз в позе ощенившейся суки, выгнув спину, вывернув шею, услужливо предоставив себя гостю.

Они работали в паре, убирали номера, постоянно попадали во всякие передряги. На третий день съёмок, когда Зорра выметала пыль из – под комода, в комнату вошёл незнакомый мужчина. Его рука скользнула под юбку и схватила её за задницу. Через секунду его шершавый толстый язык с силой проник ей в рот, зубы с надкусом вытянули нижнюю губку.

– М – м – м, – от боли Зорра издаёт испуганный стон.

Огромный самец – качок, весь покрытый мышцами, смуглый, чернявый, с короткой стрижкой, тонкими губами и наглым прищуром серых глаз высасывает её как устрицу, вылизывает как сметану. Его леденящие душу, ужасно перекачанные руки булочника геркулесовой хваткой сминают её попу в ком. Страх неизвестности накрывает её до темноты в глазах, пелена возбуждения ознобом проносится от пальчиков на ногах до затылка. Она дрожит, как осиновый листик.

"Дзинь – дзинь" – удовольствие сладкой пульсирующей волной просыпается в окольцованном бобовом стручке, щекочущий зуд в попе сводит с ума.

"Дзинь – дзинь" – она выворачивается из железных объятий хозяина номера и, впившись в край комода алым маникюром, насаживается на его стальную эрекцию. Этот зуд высвербливает её до умопомрачения.

"Он должен сделать со мной то, что должен. Должен!" – отчаянно шепчет она про себя, закусывая верхнюю губку.

Его чёткие слаженные движения не терпят возражений: брюки опадают на пол, оттопыренный член, толстый и твёрдый, как полено, горячей головкой тычет в бедро, ягодицу, скользит по ложбинке между пухлыми мячиками, пережатыми под корсетом, натыкается на источник зуда.

"Да! Да! Вот здесь!" – она выгибает спину и насаживается, как курочка, постанывая от мягких ударов.

Это опытный кобель, он знает, как покрывать неиспорченных сучек. Закидывает подол юбки, лёгкими прикосновениями наносит сгустки бесцветного геля на зудящую розочку, ритмично тыкаясь поленом в самый центр запечатанного маслом отверстия, проникая в него миллиметр за миллиметром, незаметно срывая пломбу, забирая сучку всю, пока его яйца не остаются торчать снаружи.

Она впервые принимает в себя горячий живой член, огромный, гораздо больше чем тот игрушечный дилдо, которым она мучала себя в номере, распирающий от желания, двигающийся в своём ритме, трахающий её непростительно грубо, обворожительно нагло, обольстительно по – хамски, берущий своё раз за разом. И она не имеет ничего против, абсолютно ничего, ей не к чему придраться, она не может возразить, не хочет поспорить, ни забрать, ни взять, она только может давать.

Давать снова и снова, давать в ротик, в попку, отдаваться на полу, у комода, на кровати, подставляться под дикие удары отбойного молотка.

Потому что она давалка. Горничная – потаскушка, дождавшаяся, наконец, своей очереди.

"Наконец – то!" – глаза сами закатываются в экстазе.

Лаура стоит рядом, довольно мурлыкая, поглаживая молочную масляную попку, только что распечатанную с таким достоинством, лишённую невинности столь благородно, что у неё нет нареканий. Потом садится на пол и присасывается к окольцованному разбухшему стручку. Заглатывает его целиком, вылизывая скукоженную мошонку языком.

"Дзинь – дзинь" – колокольчик, залитый слюной и маслом, звенит приглушенно. Теперь каждое проникновение сопровождается ритмичным "дзинь".

Зорру трахают размеренно, спереди, сзади, полируя зудящий проход, высасывая остатки чувствительности из стручка, целенаправленно подводя её к краю. Она больше не сомневается в значении этого "дзинь".

Лаура балансирует на грани, не давая стручку разрядиться. Зорра уже не помнит, когда она потеряла чувствительность. Давление в стручке спало, на смену зуду пришло тепло. Её жарят на медленном огне, доводя до кондиции. Горячая печка раскалилась до красна.

Зорра выгибает спину, выворачивает шею, чтобы заглянуть назад. Длинные густые локоны пшеничного цвета, подрагивая, скользят по спине. Спереди упругие сиськи пляшут сальсу. Рядом с этим монстром она хрупкая девочка. Да – высокая, стройная, как фотомодель, на шпильках, но при этом такая хрупкая и податливая, как тесто. Её попка превратилась в пружинистый мякиш с дыркой.

Коренастый бык, бугристый, как кусок скалы, домкрат – бульдог затрахивает фотомодельку в топлёное масло. Взбитые сливки капельками стекают по бедру, брызгами разлетаясь по ногам, пропитываясь в чулочки горячей росой.

Обманутая принцесса – лебедь не выдерживает, делая последний взмах сломанным крылом. Дырка в мякише конвульсивно сжимается, причиняя сладкую боль. Это приводит быка в ярость – он не разрешал – он ещё быстрее вколачивает полено в модельку, ещё сильнее работает железными бёдрами. Зорра готова расплакаться от собственной беспомощности, от бесконечного анального оргазма, который женскими схватками пропитывает её тело.

Она плохая девочка, гадкая, дрянная. Предательница!

Стручок во рту Лауры подёргивается в такт, подрагивает, как осиновый листик, что – то вяло струится из него. Попка Зорры ритмично обсасывает стальной стержень, выдаивает его, и тот внезапно взрывается, резкими сокращениями глазирует свежевыпеченную булочку изнутри, под завязку наполняет её белым кремом.

Дрянная девчёнка опускается на корточки, откидывается на шпильки, бесстыже задирает юбку и раздвигает румяные булочки перед камерой. Пальчики трут тонкую хвойную полоску, играют с опавшим стручком. Белая глазурь, замешанная на молоке и топлёном масле, тонкой струйкой сочится из разбитой розочки на деревянный пол. Колокольчик наконец успокоился. Зорра откидывает головку назад и принимает улов Лауры – такой же густой, белый, как и на полу. Через секунду она возвращает услугу, и всё повторяется вновь, пока Лаура не опускается на коленки, чтобы смешать два нектара вместе. Как большая толстая кошка, она вылизывает нектар, собирая его за щеку, чтобы повторить игру.

22

– Victor, Victoria, – медленно вытягивает Андреа, щурясь. Его сальный сицилийский взгляд скользит по чулочкам, юбочке, вверх к гармонично выпирающим холмикам грудей под кофточкой и останавливается, только когда достигает румяного личика, накрашенного по – вечернему, с родинкой на губе. – Тебе нравится у нас?

Она отвечает робким кивком и стеснительно отводит глаза. В последнее время она разучилась говорить, не знает, куда девать руки и всё время

облизывает губы. Зато её походка на шпильках сделалась мягче, элегантнее, она научилась краситься и со вчерашнего дня выходит на улицу только в женском.

Андреа пригласил её к себе в кабинет, но разговор не клеится.

– Ладно, можешь идти, – задумчиво произносит он, провожая её булочки лапающим взглядом.

***

Зорра становилась Викторией, когда снимала повязочку. Девочки любили её за кроткий нрав, нерешительность, воспитанность. Да, у неё был отсутствующий взгляд, как будто она постоянно витала в облаках, да, она была тихоней, каких свет не видывал, иногда вела себя странно, но зато она всегда приходила на помощь первой, когда речь шла о взаимовыручке.

Лаура полюбила свою протеже с первого дня, заботилась о ней, как мама, следила, чтобы быки – "toros" – так она называла самцов – производителей – случайно не порвали неопытную тёлку во время вязки.

Звенел колокольчик, возвещавший начало периода охоты, Лаура тянула неуклюжую бурёнку к станку, ставила её в удобную коленно – локтевую позу, закрепляла ремни на поясе и бёдрах, затем закидывала юбочку, пальцем проверяла масляную течку и только после этого подводила быка.

Чёрный, как смола, племенной бык, играя мышцами, лениво приближался сбоку. Он как будто не замечал Зорру, топтался на месте, молчаливо буравя её безразличным взглядом. Она коровьими глазами пыталась угадать в нём тихий норов. И только твёрдый, как полено, гладкий, блестящий, как ствол ружья, хобот, болтаясь из стороны в сторону, говорил об обратном.

Внезапно бык запрыгивал на станок, чёрный ствол, начинал дёргаться, как во время семяизвержения, невидимый домкрат задирал ствол вверх, пока тот окончательно не застывал в вертикальном положении. Бык начинал ошалело долбить Зорру тупым концом, не попадая в текущую маслом розочку.

На помощь приходила Лаура. Она хватала лиловый шар на конце чёрного полена, сдерживала напор на пару секунд, продавливала шар в масляное отверстие. Только так бык забирал Зорру.

Она мычала, чувствуя несоразмерность органов. Чёрный бык покрывал белокурую тёлку особо жёстко, на генетическом уровне ощущая необходимость смешения рас. Станок давал быку упор и одновременно защищал тёлку от лишних ударов.

Теперь Лаура следила за тем, чтобы бык не кончил наружу. Для этого тёлка должна стоять спокойно, не ёрзать, а бык не отклоняться назад слишком далеко. Особенно важно придерживать быка за яйца сзади во время эякуляции, тёлка тоже может выскользнуть из – под него. Здесь нужен глаз да глаз. Наконец, когда бык полностью разряжается, нужно помочь ему аккуратно достать ствол, который быстро теряет твёрдость. Аккуратно, потому что по сценарию все быки должны оставаться внутри, в загоне.

Когда Зорра освобождалась, следующий бык уже стоял наготове, заряженный для работы. Она косилась на него: может быть, он будет с ней поласковее? Бык – такой же породистый, чёрный – гладил рукой гладкий блестящий ствол, залитый сталью. Его ухмылка не предвещала ничего хорошего.

Чтобы ускорить процесс Лаура заводила очередного быка спереди.

Ему нельзя кончать Зорре в рот или трахать её слишком глубоко, мешая осеменению. Поэтому работал он больше рукой, чем бёдрами.

"Зорра: сто чёрных быков и один белый зайчик" – название говорит само за себя. Четыре часа осеменения – по две минуты на быка, плюс пятиминутные перерывы – пролетели незаметно. Тяжело было только в первый час, дальше всё шло, как по маслу. Зорра уже не замечала длинной череды чёрных быков, выстроившейся вдоль стены. Временами она поджимала расслабленную розочку, чтобы случайно не упустить быков, скопившихся внутри. Последний час непрестанный звон колокольчика сопровождался бульками и чавканьем. Зорра не завтракала и почти весь предыдущий день не ела, только пила сладкую воду. Тёплое молоко, вылившееся из неё с утра после пятой трёхлитровой клизмы, было таким же чистым, как и до промывки, поэтому бычье семя лежало внутри в первозданном свежем виде без всяких примесей.

Лаура внимательно следит, чтобы последние быки доставали хоботы не спеша. Когда всё готово, она отстёгивает Зорру, снимает с неё ошейник, колокольчик, повязочку. Дальше её будут снимать переносной камерой, скрывая черты лица размытым пятном. Лаура поправляет юбочку, кофточку, чулочки – Зорра должна выглядеть соблазнительно, отправляясь на охоту.

Она идёт по улице медленно, виляя на шпильках тяжёлой попкой. На ней нет трусиков, только юбочка. Разбитая розочка горит, быки просятся наружу. В этот полуденный час белого зайчика можно найти только в парке, одиноко сидящим на одной из скамеек. Зайчиками в Италии называют мужчин, которые обедают в городском саду, надеясь на случайное знакомство. Она замечает одного, вдали от пешеходного движения. Её намерения слишком очевидны – она выглядит, как выряженная сука, накрашенная, расфуфыренная. Зайчик пугается, подпрыгивает и убегает. Оператор, следующий за ней по пятам со скрытой камерой, жестом показывает в другую сторону.

Они идут по тёмной липовой аллее, мимо на велосипедах проносятся дети, мамы гуляют с колясками. Неожиданно, она замечает одинокого бородатого мужчину, седовласого, в белом костюме, шляпе, с тростью, солнцезащитных очках. Он не похож на обычного зайчика, но она не может ходить по парку весь день, быки просятся наружу.

Подходит к скамейке, достаёт карточки из сумочки и протягивает ему одну.

"Здесь свободно?" – читает он. Она мило улыбается, облизывая губы.

– Да, конечно, – зайчик подпрыгивает, уступая ей место, перемещаясь на край скамейки.

Она садится и протягивает ему следующую карточку:

"Извините я немая, но всё понимаю".

Его брови взлетают, он сочувственно кивает, смотрит на неё ласковым взглядом и возвращает карточку.

Через минуту неловкого молчания, она невинно протягивает ему следующую карточку:

"Как вас зовут? Меня – Джулия".

Она уже неплохо понимает итальянский. Этого как раз достаточно, чтобы быть вежливой, оставаясь немой.

– Лоренцо, – смущённо представляется он, продолжая переваривать неожиданные обстоятельства знакомства.

Оператор выглядывает из – за дерева, делая вид, что фотографирует птичек. У него камера – бутафория с потайным объективом сбоку.

Лоренцо говорит что – то о прекрасной погоде, золотой осени, а сам косится на её ножки в чулочках, взглядом вылизывает ажурные резинки, выглядывающие из – под юбки.

Вика достаёт последнюю карточку. Других у неё не осталось.

"Можно пригласить вас в гости?"

– Сейчас? – озадаченно переспрашивает он.

Судя по удивлению шансов у неё никаких. Мириам в n лет стала проституткой, а она не может снять даже дряхлого старика.

Зорра кивает с замиранием сердца.

– Да, конечно, – неожиданно соглашается папаша с детской отеческой улыбкой на губах. – Вы далеко живёте?

Она расцветает в улыбке, отрицательно мотая головой. Встаёт, чувствуя тяжесть быков, готовых вырваться на асфальт.

Он в нерешительности поднимается за ней. Если бы он знал, что она несёт в себе семя ста чёрных быков, что целое стадо бизонов трахало её всё утро четыре часа подряд, сменяясь каждые две минуты, кончая один за одним, оставаясь в ней, что между ног у неё под пушистой полоской меха болтается жалкий отросток, что вся её жопа горит изнутри, что разбитая розочка распухла, что даже медленная ходьба причиняет ей неудобство, разве согласился бы он тогда пойти с ней?

Но он идёт, ведя её под руку, сгорая от желания – это заметно по тому, как шевелятся его густые усы, как он гладит взглядом её груди, ласкает невидимыми пальчиками её белокурые локоны, развевающиеся на ветру.

Она приводит Лоренцо по адресу, где в соседней комнате уже всё готово для съёмки. Лоренцо нужно время, чтобы прийти в себя. Ему тяжело общаться с немой девушкой. У неё богатая мимика, яркая жестикуляция. Она постоянно смешит его рожицами, готовит чай, пританцовывая, незаметно прикасается к плечу, руке, случайно трётся об него попкой.

Они сидят на диване в гостиной. Постепенно сближаясь, она кладёт ему руку на ногу, и он, как никогда многословный сегодня, умолкает. Их глаза встречаются, она тяжело дышит, облизывая губы, её рука скользит по ноге вверх, к ширинке. Белый зайчик уже почти в её руках. Сто чёрных быков ревут в ярости, пытаясь вырваться наружу, их красные глаза налились кровью.

Она опускается перед зайчиком на колени, стягивает белые брюки, семейные трусы. Вот он, вытянулся в небольшую плюшевую морковку и толстым червяком лежит на седом лобке, подрагивая, как желатиновый палец. Очень мягкий, нежный, она с удовольствием ласкает его, в предвкушении сладкого десерта после быков. Она ускоряется, причмокивая губками. Бобовый стручок под юбочкой впервые за много дней заливается сталью. Она сосёт жадно, страстно, высасывая из старика душу, она знает, на какие точки давить.

Зайчик кончает вяло, но густо. Она активно помогает рукой, чтобы выжать его до конца. Собирает в рот заячье семя и незаметно выплёвывает в пластиковый стаканчик под диваном.

Любвеобильный Лоренцо гладит и целует Джулию перед уходом, требуя номер телефона, договариваясь о следующей встрече, тысячу раз переспрашивая, где и когда они увидятся вновь. Его глаза повеселели, он как будто даже помолодел. Она горько сожалеет, что больше не сможет с ним встретиться.

Когда он уходит, появляется Лаура. Целует сучку взасос, цепляет ошейник, надевает повязочку на глаза.

– Ты нашла мне зайчика? – сегодня она играет злую ведьму.

Оператор вращает камеру, выбирая наилучший ракурс.

Зорра кивает.

– Где он?

Зорра достаёт стаканчик с заячьей спермой из – под дивана и отдаёт ведьме.

– Отлично, – Лаура поднимает стаканчик на свет. – Но сначала быки. Ты не растеряла их?

Зорра мотает головой.

Лаура достаёт прозрачную вазу и ставит её на стеклянный журнальный столик.

– Их должно быть ровно сто. Иначе тебе придётся вернутся на охоту.

Зорра кивает, с опаской забирается на шаткий столик, задирает юбку и садится розочкой в вазу. Медленно, один за одним быки покидают временное пристанище. Всё чистое перламутровое стадо устремляется в вазу. Последние особи липкими сгустками опадают в месиво.

– Теперь зайчик, – ведьма забирает вазу и выливает в неё заячье семя. Потом смотрит на Зорру презрительным взглядом: – Мне нужна ещё одна душа. Грязной шлюхи. Достань мне её.

Зорра кивает, подходит к вазе и, задрав юбку спереди, начинает медленно дрочить на быков и зайчика, постепенно вынимая свою душу. Бобовый стручок увеличивается до внушительных размеров. Теперь она вынуждена наклоняться, чтобы случайно не выплеснуть грязную шлюху мимо вазы.

Камера крупным планом снимает стадо быков, ревущее в экстазе, белого сладкого зайчика, лопочущего в упоении, грязную шлюху, выскальзывающую из стручка, ныряющую в буйствующее стадо, подставляясь масляной течкой под сокрушительные удары чёрных бизонов, высасывая сладкого зайчика до обмылка.