Затем мой анус пронзила новая боль, когда он всунул затычку дальше, после чего вытащил её и сунул обратно. Боль была жуткая, но усилием воли я старалась по возможности расслабить мускулы. Сфинктер, казалось, вот – вот порвётся надвое, хотя я по долгу своей работы знала, насколько пластичной может быть эта группа мышц. Очередной спазм боли – и я поняла, что затычка вошла в меня полностью. Боль понемногу утихала, сменяясь каким – то необычным ощущением.
На время всё замерло. Я чувствовала, что Грэм стоит рядом, и что мои руки и попа задраны кверху; затычка в ней, без сомнения, была прекрасно видна всем желающим.
– Значит, в Брисбен собралась, – услышала я его голос. – К другому Господинчику, телефонному.
Я вспомнила, что говорила ему про Эша из Брисбена. Неужели дело в этом? – подумала я. Неужели это ревность? Я попыталась сказать ему, что даже не решила ещё наниматься на эту работу, но смогла лишь что – то жалко проскулить себе в нос. В этот момент на меня опустился первый удар стеком.
– Ннннннн! – закричала я в резиновый шар.
Грэм раньше порол меня шлёпалками и плетью, и я была не против – там, в глубине своих фантазий. Но эта боль превосходила всё испытанное ранее. Она обожгла мои голые, напряжённые ягодицы как сварочный электрод. Он ударил меня снова – перед этим несколько раз со свистом размахнувшись, и я пыталась уклониться, как только могла.
После второго удара я обезумела, бешено дёргаясь и издавая отчаянное "ммммф" из – под кляпа во рту. Я начала напевать "с днём рожденья", стараясь изо всех сил.
Третий удар лёг поперёк двух предыдущих. Мой зад горел огнём, и я была абсолютно беспомощна. Наступила пауза, будто он примеривался, и на меня опустился четвёртый удар – не с такой силой, но на этот раз вертикально, аккурат промеж ягодиц, коснувшись затычки. Я едва не рухнула наземь, забыв про всякое пение, и "с днём рожденья" превратилось в бессвязные мольбы о пощаде.
Обливаясь слезами, я ощутила своей кожей пятый удар. Я едва не вывернула себе плечевые суставы, пытаясь освободить связанные где – то наверху запястья. В ужасе я дёргалась в своём ошейнике на цепи до боли в шее. Что это чудовище собирается делать со мной?!
От боли шестого удара я чуть не потеряла сознание. Мысленным взором я видела свою окровавленную, истерзанную плоть, и понимала, что больше уже не могу. В слезах и соплях, сбиваясь, я униженно промычала сквозь нос "с днём рожденья", и он наконец – то остановился.
– Отличная шестёрка горячих, милая! – объявил он. – Ты же ведь не хочешь уехать в Брисбен без сувенирчика, а? На память о своём Хозяине? На память о своём услужении?
Я рыдала и рыдала, не в силах остановиться – что с набитым до отказа ртом довольно трудно. Мой нос забился, и в отчаяньи я сморкнулась, не заботясь о том, как это выглядит.
Он оставил меня в таком виде минут на десять, пока обжигающая агония сменялась чуть менее мучительным жжением. Затем он отвязал мои руки и ошейник от колец и снял с ног распорку.
– Давай, солнце моё, поднимайся. – Он помог мне с заботой, которая не вязалась с выражением его глаз, пока он вытирал с моего лица слёзы и всё остальное. – Вот, так – то лучше, – улыбнулся он. Но улыбка была холодной – от неё у меня мороз побежал по коже.
Я снова попробовала напеть "с днём рожденья", путаясь в рыданиях и всхлипываниях.
– Ну вот ещё, – покачал он головой с выражением иронического спокойствия. – Никто тебя не отпустит, солнце моё. Во всяком случае, пока я не решу, что ты искупила своё заблуждение. Думала, можешь отделаться от меня простым "всего хорошего"? Ты забыла своё место в наших отношениях. Забыла, что по поводу определённых вещей всегда надо советоваться со мной. Ты не можешь уйти просто так, не дав мне внести свой вклад в это решение. И этот вклад ожидает тебя сегодня.
Не соображая, что делаю, я принялась вырываться, но он, схватив меня за плечи, пригнул к гимнастическому коню. Концы верёвок на моих запястьях он привязал к потолочной балке, и я прильнула к коню, беспомощно согнувшись. Затем он поднял меня за лодыжки и развернул так, что я оказалась на коне вся, лицом вниз, нелепо вытянув кверху связанные руки. Он туго связал мне лодыжки и колени, после чего примотал к лодыжкам ещё одну верёвку и закрепил её на запястьях. Я оказалась выгнута в кольцо, форма которого стала ещё отчётливее, когда он начал поднимать меня ещё выше за связанные руки.
Я застонала, когда моя спина выгнулась дугой, и мои плечи снова начали выворачиваться из суставов. Грудь моя приподнялась над кожаной поверхностью коня, и тогда я завыла в голос, умоляя о пощаде.
– Ты хочешь что – то сказать мне, милая? – спросил Грэм тоном священника на исповеди.
– Мммм, – страдая, кивнула я.
– Может, лучше вытащить из твоего рта этот кляп?
Я снова кивнула. Не веря себе, я ощутила, как он открывает замок у меня на затылке, и после этого ремешок расстегнулся. Довольно грубым движением он выдернул резиновый шар у меня изо рта.
– О боже, Грэм... отпусти меня, пожалуйста! Я не собиралась...
Это всё, что мне удалось произнести перед тем, как он схватил меня за косу и дёрнул. Задохнувшись от боли, я открыла рот... лишь затем, чтобы он впихнул туда металлическое кольцо на ремешке, который он застегнул у меня на затылке. Теперь я не могла закрыть рот, и из моего горла неслись протестующие звуки, лишённые всякого смысла. Но хот
я бы меня могли слышать.
Впрочем, это длилось недолго. Через секунду в распиравшем мои зубы кольце оказалась какая – то заглушка, которая утихомирила меня не хуже шара; при этом кляп – кольцо намного сильнее растягивал и фиксировал мои челюсти. Словно этого было мало, он привязал к моей косе верёвку, которую, в свою очередь, также соединил с запястьями. Я издала отчаянный стон, не в силах шевельнуть ни единым членом – до того крепко я была связана.
– Как думаешь, сколько ты сможешь так провисеть? – спросил он, пригнувшись вплотную к моему лицу. – Как думаешь, до утра успеешь раскаяться? А?
– Ннннн! Ннннн! – проскулила я в отчаянии.
– Но нам нужно ещё что – то, что напоминало бы тебе о твоих прегрешениях, n est ce pas? Думаю, для этого прекрасно сгодятся зажимчики на твоих титечках.
Я зажмурилась от боли изо всех сил, когда в нежную кожу сосков впились стальные зубцы. Когда боль начала терзать мою плоть как следует, я издала носом несколько звуков и наконец закричала, но это ровным счётом ни к чему не привело. Зажимы соединила короткая цепочка, свисавшая над поверхностью коня. Широко раскрыв глаза, я увидела, как на цепочку опускается свинцовый груз размером с мячик для гольфа. Я замотала головой изо всех сил, жалко поскуливая носом, и этот скулёж сменился приглушённым визгом, когда под действием груза мои соски потянуло книзу. По моим щекам снова побежали слёзы, и мой мучитель, оставив меня в паутине отчаяния, повернулся и вышел из комнаты, выключив свет и захлопнув дверь со всей бесповоротной безнадёжностью этого звука.
* * *
Лишь тогда я поняла, в каком отчаянном положении оказалась. Мучаясь в окружавшей меня темноте, я погружалась во мрак отчаяния. Моё тело было выгнуто как лук, о пощаде молил каждый сустав... в шее, в спине, в плечах, в руках и ногах. Cоски горели, и зад до сих пор жгло от порки стеком. Я потерялась во времени и болоте жалости к самой себе, растворившись в далёком мире страданий. Может, это и был сабспейс, о котором говорил Эш? Я пыталась сосредоточиться хоть на чём – нибудь, чтобы отвлечься от боли.
Воздух в комнате был душным и спёртым, и пот, сбегая со спины в ложбинку меж грудей, капал в лужицу на кожаной поверхности коня. Я потеряла всякое представление о времени, не веря, что смогу провести здесь целую ночь. Я была полностью во власти Грэма, неспособная шевелиться и сопротивляться... до тех пор, пока это существо не соизволит прекратить мою пытку. Я поверить не могла, до чего ошиблась в этом человеке, как далеко оказалось моё суждение от реальности. Я поняла со всей отчётливостью, что попала в большую беду, и подумала мельком, что могу и не пережить эту ночь.
От этой мысли у меня мороз пошёл по коже, оставив мерзкое чувство где – то в глубине живота. Я изо всех сил задавила подступающую панику и отогнала эту мысль в мрачные уголки сознания, из которых она и появилась. Нет, Грэм не способен на такое. Он не сможет убить человека. Разве что покалечить или изуродовать, едко заметил мой разум.
Я растворилась в своём мирке без остатка, когда вдруг снова зажёгся свет. Еле соображая, я взглянула на стоявшую передо мной фигуру.
– Ну что, будем меня слушаться?
– Мммм, – жалко мяукнула я.
– Хорошо.
Он отвязал мою косу от верёвки. Шею больше ничто не тянуло, и я издала стон облегчения. Затем исчезла затычка из кольца в кляпе, и я прерывисто задышала, невольно издавая при этом гортанные звуки.
– Не радуйся особо, – сказал он. – Я приготовил для тебя кое – что взамен.
И тогда я поняла, что он задумал. Конь находился как раз на нужной высоте, и Грэм, расстегнув ширинку, вывалил свой член прямо мне под нос. Протестовать смысла не было, даже если бы я и могла. "С днём рожденья" сейчас было явно не в горячей сотне хитов. Он просунул член сквозь кольцо и глубоко затолкал его мне в рот.
У нас с Грэмом уже бывал оральный секс, но тогда я хотя бы могла сказать "нет"... по крайней мере, думала, что могла. И сейчас, в позе кабанчика, едва касаясь коня животом, мне пришлось отсосать ему снова. Выбора у меня не было, и я покорилась неизбежному. Он развлекался со мной таким образом минут пятнадцать, то и дело останавливаясь и вынимая. Движения ещё больше усиливали боль в моих растянутых членах и оттянутых книзу сосках – но, опять – таки, противиться я не могла. Глаза разъедал пот, пока я сосредоточенно пыталась удовлетворить своего мучителя и хоть как – то сократить свои страдания. Внезапно он вышел из меня, так и не кончив, и отпустил мою косу. Голова моя опрокинулась, я кашляла и задыхалась, не понимая, что происходит и что будет дальше.
Дальше мне завязали глаза. Я могла бы догадаться, что только это маленькое удовольствие я и не испытываю на данный момент. Это был чёрный шёлковый шарфик, который обмотали вокруг моей головы трижды, после чего туго завязали, и я снова оказалась во тьме.
Облегчение, когда он развязал мне лодыжки и запястья, было неимоверным. Поза измотала меня настолько, что я могла лишь дрожать всем телом, лёжа на коне неподвижно. Но это освобождение имело и обратную сторону – всем своим весом я опустилась прямо на грудь с жуткими зажимами на сосках. Я застонала и вскрикнула... лишь затем, чтобы в моём кляпе снова оказалась затычка. Челюсть болела уже не на шутку, но этот факт я никак не могла уже донести до сведения моего тюремщика, который в это время развязывал мне лодыжки.