Фокус с исчезновением. Часть 26

Из – за нехватки внешних возбудителей я неизбежно погрузилась сначала в сабспейс, а потом и в сон. Временами я просыпалась – обычно от слишком громкого шума, когда, видимо, мусор сбрасывали с балкона в контейнер. Затем снова засыпала, чтобы проснуться от боли – обычно в плечах или бёдрах, из – за неестественного положения членов и нехватки движения в них. Мне было больно и неудобно, но я не могла поделать с этим абсолютно ничего. Если бы Эш разбился в автокатастрофе, я, видимо, так и умерла бы здесь от обезвоживания или голода. Как бы я ни желала такой судьбы своему похитителю, я всё равно понимала, что сейчас от него зависит вся моя жизнь.

Я проснулась от тишины вокруг и решила, что на сегодня работы наверху окончены. Скоро Эш придёт меня освобождать... Казалось, прошло ещё много часов, прежде чем я услышала, как открывается дверь, и ощутила присутствие своего тюремщика. Моя свобода наступила не сразу – сперва Эш воспользовался моими широко раздвинутыми ногами и беззащитным влагалищем. Он массировал его пальцами до тех пор, пока оно непроизвольно не увлажнилось, после чего набросился на меня с энергией, которую я не в силах была унять.

Я закрыла глаза и дала ему выпустить пар. Его вес поверх моего распростёртого в разные стороны тела лишь натягивал и без того тугие верёвки. Сейчас я задыхалась и стонала под своей маской, частично от боли в растянутых мышцах и частично – признаю – от возбуждения. Сознаюсь, я кончила, даже при таких обстоятельствах. Я не могла сдерживаться и не видела в этом смысла. Это никак не умаляло моего отвращения к Эшу и моего желания отомстить. Я убедила себя, что стоит получить хотя бы какое – то удовольствие от надругательства, которому подвергалась. Это было не очень просто, так как из – за верёвок и Эша наверху почти не могла двигаться, но в конце концов я достигла оргазма – напрягаясь в своих путах и задыхаясь под резиной противогаза.

Эш ушёл переодеться – скотина! – оставив меня лежать в прежней позе. Наконец он вернулся с ужином и освободил мне руки, приковав мой ошейник к постели длинной цепочкой, после чего выключил свет и ушёл, оставив меня освобождаться самостоятельно. Всё тело затекло и болело. Я распутала верёвки позади противогаза и постепенно спускалась всё ниже, расстёгивая ремень за ремнём, пока наконец не освободила лодыжки. К тому времени, как я содрала с головы липкую ленту, мой ужин почти совсем остыл, но я накинулась на него с волчьим аппетитом. Засыпая в тот вечер, я думала, насколько тяжёлой для меня окажется эта неделя и сколько ещё раз мне предстоит пережить такое обращение.

* * *

Присутствие строителей никоим образом не скрасило монотонные будни моего заключения и не представило мне случая дать знать о себе. Наоборот, я лишилась возможности даже ходить в своей камере, а значит – и шанса сбежать от проволоки в прихожей. Вместо этого мне пришлось раз за разом пребывать в туго связанном положении, иногда по двенадцать часов кряду. К тому времени мои мышцы молили бы о пощаде в голос, будь у них такая возможность. У меня её, во всяком случае, не было – кляп и противогаз стали для меня обычным делом.

В день, который, судя по всему, был вторником, я оказалась привязанной к столбу, сидя возле него на скрещённых ногах – голова была надёжно схвачена липкой лентой, и я не могла шевельнуться. Судя по всему, необходимость держать меня под контролем Эш рассматривал как вызов своему умению придумать обездвиживающие позы, в которых можно провести целый день. Среду я провела, лёжа на кровати ничком в виде буквы Т – голова моя была продета сквозь прутья в изножье кровати, а раскинутые руки привязаны к нему. Ремешки противогаза были также прихвачены к изножью, поддерживая мою голову на весу, но через несколько часов шея всё равно жутко заболела.

В четверг Эш решил, что мне нужно разнообразие, и я провела этот день стоя – со связанными позади руками и с широко расставленными ногами, привязанными к распорке и кольцам в полу. Подмышками и над грудью меня обхватывал широкий ремень, который был привязан к блоку наверху и не давал мне упасть. Просто, но эффективно. На этот раз, когда он меня освободил, плачевнее всех чувствовали себя ноги. Его комментарий на тему того, что изометрические упражнения идут моим мышцам на пользу, меня ничуть не утешил.

Всю пятницу я пролежала на кровати, согнувшись пополам – мои запястья были привязаны к лодыжкам, а локти к коленям. Ну и, конечно же, моё тело было крепко привязано к кровати, чтобы исключить малейшую возможность шевельнуться. Пятница была днём Болей в Спине. Всё это ничуть меня не радовало – особенно когда он сообщил, что работы на следующей неделе осталось ещё на три дня минимум. Я ошибочно надеялась на более – менее свободные выходные, и моя враждебность к Эшу и строителям усугубилась ещё более, когда они начали работать и на выходных, на полдня.

В субботу утром я снова оказалась привязана к ненавистному столбу – на этот раз мои колени были подтянуты к подбородку, а запястья связаны перед лодыжками. Каждый день Эш не упускал случая воспользоваться моей беспомощностью и трахал меня – обычным или анальным способом, в зависимости от моей доступности. Выявив эту закономерность, я каждый день особенно остро ощущала открытость своего зада.

Надо полагать, мои страдания в течение недели пробудили в душе Эша остатки совести, и в субботу с воскресеньем мне было даровано по часу прогулки – хоть я и оставалась прикованной к сушилке для белья, но на этот раз хотя бы не за соски. Он объяснил, что прибираться в доме сейчас нет никакого смысла – в комнатах ещё работали маляры, и кухня была готова лишь наполовину. Мне ничего не оставалось, кроме как изучать окрестности и обдумывать свой побег.

Я снова рассматривала сетчатый забор. В дальней его части я обнаружила ворота, которых не заметила прежде. Затянутые такой же сеткой, они были сварены из труб и скрывались за буйно растущей бугенвилией. Интересно, думала я, заперты ли они. В подлеске за ними виднелся просвет, и я подумала, что там вполне может оказаться тропа, ведущая в лесопарк. Неподалёку от забора высилась эвкалиптовая роща – может быть, там я смогу спрятаться.

На этих выходных у Эша явно не было на мен

я никаких планов – думаю, он был слишком занят работами по дому и перестановкой. Меня водворили обратно в темницу безо всяких сопроводительных пояснений. В награду за смирное поведение я смогла смотреть видеофильмы и хотя бы ходить внутри своей комнаты. Из – за верёвок и липкой ленты, которые Эш употреблял в течение недели, мои лодыжки и запястья больше не соединялись цепью – хоть какое – то, но облегчение. Я пыталась утешать себя подобными мелочами и надеялась, что это продлится подольше. Пока что на моей шее до сих пор пребывал стальной ошейник с прикованной к нему цепью, а на талии находился стальной пояс. Судя по всему, с ними мне предстояло расстаться ещё очень нескоро.

* * *

Понедельник пришёл и ушёл, пока я оставалась крепко привязанной к стулу в своей камере. Пожалуй, это была наиболее щадящая из всех моих предыдущих поз – по крайней мере, в том, что я могла хотя бы шевелить головой. Теоретически. На практике же оказалось, что повернуть её слишком сильно мешает трубка для дыхания, ибо Эш дальновидно привязал её к нижней части стула, и она, перегибаясь, начисто перекрывала мне воздух. Обнаружив это в первый раз, я перепугалась чуть ли не до обморока, пока не поняла, что он сделал. Также, для разнообразия, он выключил свет, оставив меня в темноте и обществе одних лишь звуков моего дыхания – до тех пор, пока не прибыли рабочие. Сейчас они почти уже не шумели, и так продолжалось все два последующих дня.

Во вторник я лежала на кровати на спине, как труп – кисти рук подо мной были прихвачены к противоположным локтям, а всё тело было самыми разными местами привязано к кровати после того, как мои ноги связали вместе в лодыжках и коленях. Во вторник наверху явно происходило что – то важное. Со стороны крыльца доносился беспрестанный топот и грохот, и я решила, что это наконец привезли и устанавливают оборудование для новой кухни, каким бы оно ни было. Доносился шум и другого свойства, который вполне мог издавать разворачиваемый и расстилаемый ковролин. После этого раздался характерный перестук – очевидно, ковролин прикрепляли к полу. И всё это – на мои собственные деньги! При мысли об этом я приходила в ярость и извивалась в своих путах, еле слышно фыркая под слоями липкой ленты.

В среду было потише. Судя по всему, народу наверху было меньше, и грохота почти не слышалось. Но фантазия Эша была неистощима, и я снова провела этот день на кровати – руки мои были привязаны к противоположным углам изголовья, тогда как ноги были привязаны к распорке и вздёрнуты кверху, согнув меня пополам. Когда Эш наконец вернулся, кровь уже давно отлила от моих ног, и ощущать, как он ебёт меня, было занятно – в том смысле, что ниже пояса я не чувствовала почти ничего.

Остаток недели прошёл в привычной скуке – я снова была прикована цепью к столбу, и вся комната была в полном моём распоряжении. Я читала по второму кругу триллер, который оставил мне Эш, и гадала, какая ещё возможность может мне предоставиться в обновлённом доме наверху. Нечего было и думать теперь о том, чтобы связаться с рабочими – Эш об этом позаботился. Я сама должна была покончить с этой рабской жизнью, которой не предвиделось ни конца, ни края.

* * *

Наконец настала суббота, и я места себе не находила от волнения. Я не знала, что меня ждёт, но мысленно готовилась к решительным действиям, когда – и если – будет подходящее время. Разместит ли Эш снова свою проволоку в коридоре? Или что – то поменяется? Я не знала. Сама мысль о возможном бунте ужасала меня. Я перенесла слишком много жутких побоев, чтобы не понимать, чем он может закончиться в случае неудачи. Все мои предыдущие испытания показались бы ничем по сравнению с тем, что выдумал бы для меня Эш за такой из ряда вон выходящий поступок, как попытка к бегству.

Утро субботы было мягким и тёплым, когда Эш вывел меня из моей темницы. Он не стал утруждать себя прежней конструкцией цепей на запястьях и лодыжках, объяснив, что сегодня меня ждёт серьёзная уборка и что достать надо до каждого уголка. При этом лодыжки мои по – прежнему были заперты в браслеты, которые соединялись полуметровой цепью, и середина которой, в свою очередь, другой цепью соединялась с передней частью моего пояса. Что бы он там ни думал про труднодоступные места, он не преминул снова закрепить мне между ног стальную полосу с двумя затычками. За эти две недели я уже отвыкла от них, и чувство заполненности взволновало меня.

Со времени моего предыдущего визита кухня преобразилась. С новым разделочным столом и раковиной, с буфетом и виниловым напольным покрытием её было не узнать – хотя стол, стулья и маленькие оконца слегка портили конечный результат. Весь дом украшали восточные ковры, а стены с потолком были выкрашены заново. Всё пахло краской и новым ковром – не самая плохая смесь, придававшая обстановке, несмотря на старую мебель, атмосферу новизны.

Вслед за Эшем я прошла в прихожую, и сердце моё затрепетало, когда я увидела на ковре проволоку, которую он снова протянул вдоль ковра из одного конца коридора в другой. К моему ошейнику снова был пристёгнут конец втягивающейся проволоки, после чего я приступила к работе – убирать за строителями. Повсюду была бетонная пыль, и ковёр, хоть и новый, нужно было как следует пропылесосить.

Я решила попробовать бежать при первой же возможности, рассчитывая, что днём Эш сядет смотреть по телевизору какой – нибудь спорт. Пока что я занимала себя работой по кухне, снимая с полок кастрюли, сковородки и посуду, перед тем, как помыть внутри шкафов. Эш явно поставил всё это на пыльные полки с тем расчётом, что Рабыня Джен придёт потом убираться. Это дало мне прекрасный повод похозяйничать также и в ящиках стола, отыскав там пару крепких ножниц – которые, как я надеялась, смогут перерезать металлический язычок, которым проволока крепилась к рулетке.

Время тянулось невыносимо медленно. Эш то и дело появлялся на кухне, готовя себе обед, но не предлагая мне ни крошки. Я уже почти привыкла к этому. Желудок давно уже умерил свои аппетиты, и от стресса и голодовок я потеряла несколько кило – но находиться среди еды, которую мне не разрешалось трогать, было куда сложнее. Это ещё сильнее укрепило мою решимость.