Орлу нужна орлица! (Продолжение-5)

Севка не знал, как общаться и вести себя с такими, как этот... И молчал – то ли испуганно, то ли растерянно...

– Ты шо, оглох, лох? Отвечать надо, когда спрашуют!.. Ты меня ссышь, чи шо? Та ладно, расслабься! – новичок (хотя кто здесь новичок, ещё разобраться надо) с усмешкой хлопнул сокамерника по плечу. – Я своих не трогаю. В крытке все люди – дружбаны!.. Так шо они тебе тут пришить хотят, держиморды эти?

– Много чего. Угрожали тремя серьёзными статьями, – Севка немного осмелел и заговорил оживлённее. – Избиением, изнасилованием, ещё чем-то. А я только в том и виноват, что очутился в неудачное время в неудачном месте... Пьяный из ресторана возвращался и заснул на скамейке, на проспекте... Проснулся уже вот тут. Потом – допрос, угрозы, унижения...

– А хто допрашивал?

Севка, всё ещё волнуясь и сбиваясь, багровея от стыда за своё недавнее валяние на полу, начал рассказывать о встрече с рыжей капитаншей. Сосед хитро прищурился.

– А это всё потому, – ехидно процедил он, с трудом сдерживая громкий хохот, – шо добропорядочные граждане в тёмное время суток сидят дома, а не дрыхнут по уличным лавочкам. И никогда в неудачных местах не очучиваются... Ладно, не боись. Конкретного ничего на тебя нема, значит выйдешь скоро. А все эти её угрозы... Ну это ж детский сад какой-то, штанцы на лямках! Увидела, стерва, шо чувак впервые в ментуру влетел, и давай ему страшилки гнать! Мало ли чем она там у тебя перед носом трясла! В хату с уголовниками грозилась засунуть?!! Ой-ё!.. А когда она настоящего уголовника в последний раз видала? Это ж не Лукьяновское СИЗО, где нары греют коронованные ворюги и шишки с самого верха. Зачуханный опорный пунктик в закоулке. Серьёзные люди по серьёзным делам сюда и не влетают никогда – одна мелкая шантрапа, да и то редко... Ох, Анжелка!.. Я ж её, сучку, знаю давным-давно! Одноклассница моя! Ага! Только после школы она пошла в капитаны, а я – в хулиганы.

Парень расхохотался, довольный собственной «остротой».

– Та ещё штучка... В юности, говорят, большие надежды подавала, юрфак с отличием окончила. А потом с какими-то шишками поцапалась, и – вся карьера коту под хвост! Сказали ей где-то наверху: «Так, мол, и так: если ты сильно умная и борзая, подохнешь вечной участковой». Вот она с тех пор и бесится. То запьёт, то загуляет, то стукнет ей в макитру идея выслужиться, поймать на ровном месте какого-нибудь Чикатилу... Да только один хрен везде ей – облом. Все, кто сюда уже попадал, про её закидоны знают... Меня тоже один раз повязали ни за шо и приволокли в эту хату. Ну подумаешь, уже нельзя свободному гражданину свободной страны после пикника на газоне пописать, где захочется! Не, ну в натуре! Мы – европейская держава или где? Она мне тоже пыталась ужастики вкручивать, а я её послал подальше. Сказал, что за своё всегда отвечу, а чужое на меня вешать бесполезно. Ну и напомнил заодно, как она в школе мне глазки строила, как передо мной задом виляла... Так эта, туды её в душу, суровая слуга закона сразу сопли пустила, разревелась, обниматься полезла... Поплакалась на свою поломанную карьеру, поныла, шо у неё никакой личной жизни нема... Ну я её и утешил малость – сам понимаешь, как.

Прямо там, у неё в кабинете, на столе! Не прерывая допроса, можно сказать, – он с усмешкой хлопнул кулаком о ладонь. – И вылетел отсюда на свободу белым голубем. Так шо, ты не переживай. Не бери дурного в бошку, а тяжёлого в руки... Держи хвост пистолетом, и всё будет норм!

– Спасибо, – растрогано кивнул Севка, поражаясь искренности сокамерника, старательно скрываемой за блатными манерами.

– Нема за шо! Пользуйся на здоровье, пока я живой! – сосед поднялся и всё той же «хулиганской» походочкой направился к нарам напротив. Улёгся поудобнее, подложил под голову скатанную куртку, зевнул и опять ехидно ухмыльнулся. – Подремать, что ли, перед новой встречей с одноклассницей? Вдруг опять мужские силы понадобятся, а я не в форме... Волошка! Э! Волошка! Тебе шо там, позакладало?!

И снова со скрипом и лязгом отворилась железная дверь, и опять на пороге вырос уже знакомый Севке сержант.

– Чо тэбэ черти мордують? – свирепо вытаращился он на нового заключённого.

– Значит так, – нагло ухмыльнулся тот, не поднимаясь со своего ложа. – Я требую нормальных условий содержания. Камеру с евроремонтом, телевизором и биопарашей. Трёхразовое питание и кофе в постель по утрам...

– Чого ще? – еле сдерживая раздражение, рявкнул «тюремщик».

– Как чего? Классного адвоката, конечно. А лучше – адвокатку. Привлекательной внешности. А то постоянно тут с твоей начальницей-кикиморой пихаться надоедает... Э! Ты чё?!!

Сержант Волошка не выдержал. Косолапо покачиваясь, подошёл вплотную к языкастому арестанту, схватил его за ухо громадной волосатой лапой, стащил с «постели» и приподнял над полом.

– Слухай сюда, шмакодявка! – загремел он громовым басом. – Ты, шпана пуздрата, наглий, та меру знай! Якшо ще хоть раз у моему прысутствии такэ ляпнэш про Анжелу Сэргэивну, я тоби башку откручу, нэчаяно. Ты мэнэ пойняв, шантрапа пидзаборна? Допэр чи нэ очень?!!

Он толкнул свою жертву обратно на нары и тяжёлой, покачивающейся, медвежьей походкой вышел за дверь, снова с лязгом заперев её.

– Перебор, – развёл руками Севкин сосед, потирая побагровевшее ухо. – А, ладно. Всё равно потом извиняться будет, когда я Анжелке нажалуюсь... Да, я ж поспать собирался!

Он отвернулся к стенке и вскоре сладко засопел – будто дома, в мягкой постели, а не в холодной камере, на жёстких нарах. Севка хотел было последовать его примеру, но тут снова загрохотала чёртова дверь и на пороге уже в который раз появился опротивевший ему до тошноты громила-сержант с нежной цветочной фамилией – Волошка.

– Мэрэжко Всэволод Викторовыч! На допрос! – загудел его бас, разбудив Севкиного сокамерника.

– Ты там держись, кореш! Всё будет норм! Победа будет за нами! – подмигнул тот, подняв кулак, словно в комсомольском салюте.

– Спасибо! – кивнул ему Севка. Переступил порог камеры и удивительно бодрым шагом последовал в направлении ещё недавно такого страшного для него капитанского кабинета. Всё явственнее ощущал, что ничего страшного с ним больше не случится. Только не рано ли он начал радоваться?

(Продолжение следует)