Бремя любви. Часть 3

– Долбоёб ты, Макс! Понял? Лапал – щупал я взглядом в бане голого пацана... я что, по – твоему, голубой? В бане, да будет тебе это известно, я смотрел на всех одинаково, и – ни о чём таком я не думал и не помышлял... в отличие от тебя, извращенца хуева!

– Да ладно тебе! Отрицаешь, словно есть в этом что – то ненормальное... не думал он, как же! – отзывается Максим, никак не реагируя на последние два слова, сказанные Андреем в его адрес.

– Говорю тебе, что не думал... – с напором повторяет Андрей; он хочет добавить что – то еще, но Макс не слушает его – Макс, Андрея перебивая, говорит с не меньшим напором, и кажется, что от каждого слова, выдыхаемого Максом, пышет жаром:

– А не думал, так надо... надо подумать! Хуля ты смотришь? Такой, бля, мальчик, и ты у него – командир... ты – его хозяин... хуля нам ещё надо? Всё же, Андрюха, в наших руках! Раскрутим его, раскатаем в каптёрке, и – по разику... в попец – по разику... или по два – от него не убудет, а нам, бля... нам это будет – в кайф! А может, и ему самому это в кайф окажется – вообще будет кайф! Всеобщий, бля, кайф... а?

Андрей, глядя на Максима, молчит, не зная, как – какими словами – Макса обломать... а обломать его, Макса, надо обязательно – не в струю всё это! И потом... они, когда шли сержантами в "карантин", ни разу ни о чём подобном не говорили – ни разу не обсуждали возможности своего предстоящего сержантства в том плане, что, пользуясь своим положением, можно будет кого – то "раскрутить", "раскатать"... они даже вскользь ни разу эту тему не затрагивали – ни намёком, ни в шутку... и вот – на тебе!

– Ну? Чего ты молчишь? Сегодня, бля, можно... все уснут – мы разбудим его, и...

Все уснут... Андрей, всё так же молча глядя на Макса – ничего не говоря в ответ, мгновенно представляет Игоря лежащим на спине с широко раздвинутыми, послушно поднятыми вверх ногами... ягодицы распахнуты, и между ними – туго сжатая, трепетно ждущая, вазелином увлажнённая девственная норка... кайф! Он, Андрей, уже не раз мысленно видел эту картину... картину, где Игорь, лежащий в каптёрке, доверчиво отдаётся ему, запрокинув к плечам колени полусогнутых, широко расставленных ног, и – каждый раз, когда он всё это мысленно видел – воображал, в груди его начинало сладостной истомой плавиться неизбывно щемящее чувство безысходной нежности... вот только Максиму в этих картинах места не было – ни разу Андрей, представляя своё уединение с Игорем, не подумал про Макса...

– Ну! Чего, бля, молчишь? Говорю тебе: сегодня можно... раскатаем мальчика, и... один раз – не пидарас... а? Давай!

Голос Максима диссонансом врезается в мгновенно возникшую картинку, и картинка эта, сладостно волнующая, где Максу места не было и нет, вмиг рассыпается, как сказочный домик, – Андрей, стряхивая с себя невольное наваждение, смотрит в глаза Максима с лёгкой – едва уловимой – насмешкой.

– Всё, Макс! Проехали! Мальчик останется мальчиком – я хочу, бля, уйти на дембель, а не ехать на зону... понял? – Андрей, сделав последнюю затяжку, резким щелчком запускает окурок в сторону газона.

– Нет, не понял!"Мальчик останется мальчиком"... да ради бога! Мы с тобой тоже вроде не девочки... – Максим, глядя Андрею в глаза – с завидной лёгкостью пропуская мимо ушей слова Андрея про зону, тихо смеётся. – Ты же сам говорил... сам объяснял мне когда – то, что между мальчиком – "мальчиком", попец подставляющим, и мальчиком – "девочкой", в попец дающим, дистанция огромного размера... объяснял мне это?

– Ну, объяснял... всё правильно: есть влечение временное – ситуационное, вызванное обстоятельствами, и есть влечение врождённое – как вариант сексуальной ориентации...

– Вот именно! Если мальчику на роду написано не быть девочкой, то мальчик останется мальчиком – никто его девочкой не сделает, хоть сто раз он своё очко подставит... так ведь?

– Ну, так... допустим, что так, – не очень уверенно отзывается Андрей; он говорит это, невольно думая о Максе... и ещё – о себе самом.

– Вот! А если всё так, то – что из этого следует? А из этого следует, что мы объясним всё это птенчику – по – хорошему объясним, по – дружески, внятно и понятно, если сам он в этом плане ещё не догоняет, и... попихаем его в попец – покайфуем! Нормальный, бля, секс – для пацанов, оторванных особей пола противоположного... чего здесь особенного?

– Ничего, бля, особенного, – отзывается Андрей, пожимая плечами. – Если желание это взаимно – ничего особенного в этом нет. Но это я понимаю. Это ты понимаешь... а он?

Максим, пристально глядя Андрею в глаза, щурится – он смотрит на Андрея так, словно хочет разглядеть что – то такое, что от него скрыто, что он хочет и не может увидеть.

– Слушай, Андрюха... я тебя что – то никак не пойму: ты чего так о нём беспокоишься, а? Он тебе – кто? Брат? Земляк? Племянник?

– Он мне – никто... я о нём – я о себе беспокоюсь, – о

тзывается Андрей, изо всех сил стараясь, чтобы голос его звучал как можно убедительней. – И о тебе, если хочешь... о тебе, о долбоёбе, беспокоюсь – тоже. Это что – трудно понять?

– Спасибо, конечно... за беспокойство твое – обо мне, о долбоёбе, – Максим смотрит на Андрея, не скрывая иронию. – А только, Андрюха, мне кажется, что ты меня не слышишь... или упорно не хочешь слышать. Я говорю тебе еще раз: мы не будем его принуждать – не будем насиловать, затыкая ему рот, выкручивая руки... мы ему, птенчику, всё объясним... популярно объясним, что к чему в этом мире двойных стандартов, и – ласково, с вазелином... раскатаем, бля, по разику – душевно перепихнёмся... это что – криминал?

– Вот – вот! "По разику", бля... а на зоне потом за этот разик раскатывать будут, Макс, тебя, и уже не по разику, а много – много разиков... и длиться эти разики будут, надо думать, не один год, и даже, может, без всякого вазелина... ты что – этого хочешь? Эстет, бля... Это ты, Макс... ты не слышишь меня! А впрочем... – Андрей, глядя Максиму в глаза – резко меняя интонацию, хмыкает, демонстрируя ответную иронию. – Впрочем... я представил сейчас, какой бешеной популярностью ты будешь пользоваться на зоне: мальчик ты симпатичный, ладный, и попка у тебя что надо – от правильных пацанов, которые любят друг другу втирать, как они, "сексуально правильные", ненавидят всяких – разных педиков, тебе, Макс, отбоя не будет! Главное – попасть туда, там оказаться... а, судя по твоему настроению, ты попасть туда очень даже не прочь... да? Тем более что требуется для этого совсем немного: попихать пацана в очко... не проблема, бля! Да? Ты этого хочешь? Экстрима хочешь?

– Так мы ж ему всё по – хорошему... по – нормальному всё объясним! – не сдаётся Макс, продолжая гнуть своё.

– Ну, и что ты будешь ему объяснять? – Андрей, внутренне сопротивляясь продолжению всего этого разговора, не может сдержать улыбку.

– А это самое! Хуля ты лыбишься? Объясним, бля, что чем в кулак кончать, воображая себя мужчиной, можно, оставаясь мужчиной, с успехом трахаться в зад, и... ничего в таком сексе страшного нет, а удовольствие, бля... удовольствие посильнее, чем то, которое заполучаешь, наспех тиская в туалете Дуню Кулакову...

– Вот – вот! Прокурору ты потом будешь про это про всё рассказывать – его будешь просвещать, что лучше, а что хуже... понял?

– Ну, бля... прокурор! Мы ж не будем его насиловать – не будем его бить – принуждать...

– Кого ты не будешь насиловать? Прокурора? – Андрей, глядя на Максима, приглушенно – едва слышно – смеётся.

– Андрюха, бля! Я серьёзно тебе говорю...

– И я говорю тебе – тоже серьёзно! – перебивая Максима, напористо выдыхает Андрей. – А именно: никому ничего объяснять мы не будем! И раскатывать мы тоже никого не будем! Ты меня понял? Понял! А потому – всё, проехали эту тему! И хуйню эту пороть – кончай!

Какое – то время – буквально секунду – другую – они молча смотрят друг другу в глаза.

– Ну, как знаешь... не хочешь – не надо. Я, бля, думал, что ты возражать не станешь, а ты мне: "зона", "зона"... заебал своей зоной! Хотя... как знать! Может быть, ты и прав... А кончать, Андрюха, мы будем чуть позже, – толкая Андрея плечом в плечо, Максим приглушенно смеётся. – Наша рота сегодня ушла в наряд... чуешь?

– Ну! А ключ от каптёрки?

– Взял я у Вовчика ключ, взял! Это ты, бля... ты предаёшься порочному созерцанию, находясь в бане среди необкатанных сосунков, а я, Андрюха... я, в отличие от тебя, помню прежде всего о старых боевых товарищах, – Максим смеётся. – Отобьём птенчиков, и – пойдём, навестим родное подразделение... надеюсь, что ты ничего не будешь иметь против э т о г о моего предложения?

– А я что – когда – то был против?

– Ну, мало ли... в свете новых возможностей – новых обстоятельств... кто тебя, эстета, знает!

– Макс! Специально для тебя – для тупого извращенца – повторяю еще раз: со своими догадками – иди на хуй...

– Ну, блин, какой ты нетерпеливый!"Иди на хуй"... не здесь же, бля, идти – не у всех на виду! Или – как? Ты, может, хочешь сию секунду – прямо здесь? – отзывается Максим, глядя на Андрея смеющимися глазами, и Андрей, глядя в глаза Максима, чувствует, как между ног у него невидимо пробегает щекотливо сладкий озноб по – весеннему молодого желания... предвкушая наслаждение, Андрей тоже смеётся – в тон смеющемуся Максиму:

– Ну, зачем же – здесь... зачем так радикально? Мы с тобой, Макс, не звёзды эстрады, а потому – не будем шокировать окружающих...

– Ну, как хочешь – как скажешь... какой ты, Андрюха, всё – таки боязливый! А я, наивный, когда – то думал, что дембеля – это такие необыкновенные люди – богатыри, которые могут абсолютно всё... что они – как звёзды эстрады, и даже круче! Выходит, товарищ сержант, что всё это не так – что я на заре своей доблестной службы был не прав?