Возраст - понятие условное. Часть седьмая

Угрюмо хмурясь и не роняя ни словечка в ответ, шагал бок о бок с Юлей. Снова и снова тяжело вздыхал, всей душой жаждая, чтобы этот вынужденный променад закончился как можно скорее. Досадовал и на нежеланную спутницу, и на казавшуюся чересчур длинной дорогу, и на нарастающие сумерки, и на зажигающиеся фонари на столбах, безжалостно бьющие в глаза ярким светом... Как же чертовски он устал от всех свалившихся на него проблем! Но, увы, пути назад уже не было. И сейчас хотелось только одного – добраться наконец до своего нового жилища, упасть на кровать, схватить смартфон и с головой погрузиться в водоворот виртуальных игрушек, забыв обо всём на свете! Или принять душ и завалиться спать – до утра! Ни о чём больше не думать, ничем не терзаться, ни за что не переживать. Будет с него! И так вдоволь понервничал за последние два дня!..

И внезапно вздрогнул – от Юлиного смеха, весёлого, звонкого, заливистого. Чёртова девка захохотала так заразно, так задорно засияла небесно-голубыми глазами, так забавно заиграла ямочками на нежно-розовых щёчках, что и он не выдержал, невольно улыбнувшись пару раз.

– И что ж это вы узрели такое весёлое, Юлия Викторовна? – скользнул он ехидным косым взором по смеющемуся личику.

– А это я, Денис... Виновата, не ведаю, как вас по батюшке!.. Представила, как мы с вами сейчас выглядим со стороны.

– И как же мы выглядим?

– Подозрительно серьёзно. Кажется, ещё минута – и оба взорвёмся от напряжения!

– Не возражал бы, – хмуро буркнул парень, тяжело вздыхая и отворачивая взгляд. – Поскорей бы уже! Хоть бы как-нибудь всё закончилось!..

Юля мгновенно оборвала смех.

– Причина – та самая? – уже без тени улыбки спросила она. – Вчерашняя? Может, всё-таки поделишься горем – хотя бы в двух словах?

– А зачем тебе это?

Девчонка пожала плечами.

– Ну хотя бы затем, чтобы самой не расстраиваться, глядя на твой печальный образ. Что, поражение на личном фронте?

Денис удивлённо вздрогнул, услышав ту же фразу, что и от Гали... И отвёл в сторону хмурый взгляд.

– Ладно, не буду в душу лезть, – ещё больше посерьёзнела Юля. – Когда-нибудь сам расскажешь, если захочешь. Мы уже почти пришли. Твоё новое жильё – вон там, – кивнула в сторону трёх девятиэтажек за небольшой балкой. – А мне только через мост перейти – и буду дома. Можно и подъехать пару остановок, но незачем. Лучше прогуляться лишний раз...

– Получается, не я тебя провожал, а наоборот.

– А это неважно.

– Ты меня извини, – замялся Денис. – Подпортил я тебе вечер, дундук угрюмый.

– За это не переживай. Вечер только начинается. Успею ещё повеселиться.

– Хорошо, когда есть с кем...

– Я не очень тебя удивлю, если скажу, что не с кем?

– Да ну? У тебя должна быть толпа бой-френдов.

– Вот они, мои бой-френды, – Юля, расстегнув сумочку, показала ему планшет, читательский билет и абонемент в бассейн. – За последние два года эти ребята меня так жестоко и цинично за... имели, что теперь наверно придётся выскакивать замуж за всех троих сразу.

Денис недоверчиво покачал головой:

– Странно это слышать. За такими, как ты, пацаны колоннами маршируют.

– К сожалению, только врассыпную бегут. И всё – мимо меня, – снова заулыбалась она. – Счастливо тебе! Ещё встретимся!

Он с минуту смотрел вслед уходящей девушке. Мысленно ругал себя – за невольную грубость и необщительность (как ему казалось), за нелепые попытки сорвать злобу и досаду на новой знакомой. Рассеянно слушал мерный цокот её высоких шпилек, смотрел на тающую в вечерней полумгле стройную фигурку в белом мини-платьице... И сам не понимал, что чувствует сейчас...

Наконец встряхнулся, шёпотом выругался неизвестно в чей адрес. И, повесив нос, побрёл к своей нынешней обители – вон к той красно-жёлтой девятиэтажке, насмешливо (опять же – ему так казалось!) глазевшей на нового жильца десятками разноцветных светящихся очей-окон.

***

Общага – не дом родной. Здесь далеко не всегда можешь позволить себе роскошь уединиться у себя в комнате (даже если ты в ней пока – единственный жилец), оставив за закрытой дверью весь внешний мир с его радостями и горестями. Только переоденешься и соберёшься поужинать, как вспоминаешь, что кухня здесь – одна на десять комнат. Что она всегда полна неугомонных соседей, вечно о чём-то спорящих, скандалящих, ругающихся... И даже когда они веселятся и хохочут, этот хохот для тебя – как нож по сердцу. Потому что наверняка вызван не взаимным остроумием, а высоким градусом...

Ну ладно! Ныть и скулить уже поздно. Сам выбрал этот путь...

Принял душ, влёгкую перекусил (в сумке каким-то чудом нашлись кружка, пакет с печеньем и пачка чаю, а на столе – кем-то забытый кипятильник). И уже собирался было раздеться и завалиться на боковую до утра. Но... Да ж что ж это такое, а?!.. Дикая музыка и хохот из соседних комнат, неумолкающие топот и болтовня в холле и на кухне начисто отбили сон. Длинно выругался, вспомнив все известные маты. Сорвал с вешалки и натянул на плечи всего полчаса назад снятую яркую сине-зелёную «мастерку», сунул ноги в кроссовки, запер свою новую «келью» и, злобно чертыхаясь, вышел на улицу. Похоже, прощайте теперь навсегда, тишина, покой и уединение! Нет, соседям надо будет мозги вправить обязательно!..

Угрюмый и злой, он ещё минут десять бродил взад-вперёд по двору общежития. Затем ноги сами понесли по кленовой аллейке – к мосту через безымянную речушку, делившую их город пополам.

Бросал сердитые взгляды исподлобья на темнеющее вечернее небо, на речку, играющую яркими бликами в лучах уличных фонарей, на ласково шелестящие каштаны, на клумбы и газоны, где засыпающие цветы сворачивали на ночь лепестки... И на вон ту немолодую парочку, неспешно гуляющую по набережной метрах в двухстах от него... Ишь ты – прямо как влюблённые подростки! Остановились у парапета, засмотрелись на речку. Он – в парадном тёмно-коричневом костюме, она – в нарядном голубом платье, со здоровенным букетом. Счастливые, видать! Улыбаются, обнимаются, о чём-то шепчутся...

– Та самая набережная. Наша с тобой. Помнишь?

– Ага! Особенно, как ты собирался с моста в реку прыгнуть, если я от тебя уйду.

– А ведь прыгнул бы! Знала бы ты, как тогда меня завела!

– Да ну?! Даже жаль, что больше так не смогу!

– И мне жаль. Жаль, что больше уже не сойдёмся...

– А может, оно и к лучшему. По крайней мере честно и без дураков... Слушай, а как вообще происходит вся эта церемония развода?

– Хе-хе! Не знаю, ещё ни разу не разводился. Наверно, как свадебная, только наоборот.

– Ага! «В знак взаимной ненависти и презрения прошу разводящихся сорвать друг с друга обручальные кольца!»

– Вроде того... Наташа... Спасибо тебе!

– За что это?

– За то, что прощала все мои походы налево и что сама вынуждена была бегать от меня! За то, что двадцать лет терпела рядом с собой такого охламона! За всё хорошее, что у нас с тобой было! За сына!..

– Ой, Миш, не надо, а то разревусь! Знать бы, где он сейчас, наш Дениска! Что с ним?

– Уверен, что всё в порядке. Он уже взрослее и умнее, чем я. Хорошего парня мы с тобой вырастили. Значит всё-таки не зря столько лет промучились вместе!..

Они обнялись, склонив головы на плечи друг другу...

– Ты смари, как обнимаются! Ещё и букетик! Без пяти минут старпёры, а всё туда же!.. Закурить есть, мужик?

– Нет, ребята, не курим мы.

– А чё так? Чё, спортсмены?

– Спортсмены, спортсмены. Идите, сынки, своей дорожкой.

– Не понял! Ты чё, баклан, сильно борзый?!

– Какой есть.

– Слышь, дядя, а тебя никогда рачком не ставили?!

– А тебя, племянничек?

– Чё-о?! Всё, урод, ты нарвался!..

Последние слова были выкрикнуты слишком громко, чтобы не долететь до Денисовых ушей. Да что ж за день такой сегодня?! Драки – на каждом шагу! Быстро зашагал к месту разгорающегося конфликта. Всё так же негромко присвистнув, крикнул:

– Эй, братва лихая! Я вас немножко перебью!

Четверо пацанов (его ровесников или чуть постарше) обернулись к нему и обменялись недоумёнными ухмылками:

– Ха! А это чудо-юдо откуда свалилось?.. Ты, щегол! Схвати свою задницу в горсть и порхай отседова, пока дяденьки добрые!

– А если я этих дяденек ещё чуть-чуть позлю?

Задиры снова переглянулись.

– Пацанчику захотелось моей цепочки попробовать! – кивнул один из них, лохматый, в затасканной майке, взмахнув длинной тонкой цепью, намотанной на кожаный браслет.

– Или моего ножичка, – осклабился второй, весь размалёванный татуировками. – Так чё, попотчуем гостя дорогого? Ну-ну, подползай поближе, ты, супермен хренов!

– Ребята, не надо! – испуганно вскрикнула тётка с букетом.

– Ребята в яслях соски сосут, кобыла старая! – огрызнулся на неё третий. – Ну чё стоим? Мочим этого козла!..

Говорят, и в военных сражениях, и в спортивных поединках, и в уличных драках иногда наступают моменты, когда сознание напрочь улетучивается, когда ты действуешь чисто автоматически – подобно бездушной машине, подобно роботу-убийце...

Вот и сейчас Денис удивлённо таращился на двоих бестолково барахтающихся в речке и отчаянно матерящихся парней, с трудом осознавая, что это он полминуты назад парой кроссов отправил их туда – «на водные процедуры». И на двоих оставшихся, вначале ошарашено попятившихся прочь, а затем пустившихся бежать со всех ног. И на свою очередную спасённую, внезапно уронившую букет, с плачем бросившуюся к нему в объятия и запричитавшую до боли знакомым, материнским голосом:

– Денисочка! Сыночек! А мы... Мы вот тут... В общем, расходимся мы... С завтрашнего дня... Сегодня у нас – прощальный вечер...

Он, огорошенный внезапной встречей, не знал, что сейчас сказать родителям. Медленно окинул их печальным взглядом и молча побрёл прочь. Что им говорить? Что он рад их видеть? Да-да, как же! Рад без памяти! Чтобы оставили мысли о разводе, простили друг другу всё произошедшее и снова зажили одной семьёй? Смешно об этом даже заикаться после пережитого. Да и ему ли об этом рассуждать – после ухода из дому? Ему ли поучать отца и мать? Пусть уже доводят до конца задуманное. И будь что будет!..

– Сынок, подожди! – мать догнала его и со слезами обхватила за плечи. – Ты... Ты простишь нас?

– Это вы меня простите, – еле выдавил он из себя. – Наверно всё-таки не мне вас судить. Может, и не надо было читать вам тогда мораль, уходить из дому... Но ведь сами меня таким воспитали. Что сделано, то сделано. А насчёт развода ещё поразмыслите как следует. Может, хватит с нашей семьи и одного отщепенца – меня? А вы? Вы и вправду сможете прожить порознь? Ведь не будет больше того, к чему вы так привыкли. Ни вкусных завтраков и ужинов, ни чисто прибранных комнат, ни новой мебели, ни отлаженной, исправной сантехники, ни подарков на день рожденья и Восьмое марта, ни какой-никакой взаимной поддержки... В прошлом останется весь наш привычный домашний уют, весь наш крепкий тыл... Вы готовы к такому?

Родители нерешительно переглянулись. Казалось, они только сейчас всерьёз задумались о последствиях разлуки. И правда, что дальше-то? Мать, скорее всего, переедет жить к бабушке, забрав с собой половину мебели и совместных сбережений. Квартира достанется отцу – это его жильё, купленное ещё до свадьбы. И, оставшись один, он несомненно даст волю своей разнуздавшейся похоти, пустившись во все тяжкие. Начнёт пачками таскать домой блудливых дурочек, вдвое моложе себя. Окончательно потеряет голову и превратит пока ещё спокойное семейное гнездо в бордель, в притон, в шалман. И сам в конце концов сопьётся или дурную болезнь подхватит. С него станется! Да и мама – тоже не без греха. Как пить дать деградируют оба предка в считанные месяцы. Совсем с катушек сорвутся. Нет, этого допустить нельзя!..

– А ведь и правда, Наташ, – нерешительно забормотал отец, осторожно обнимая жену. – Чего нам после двадцати лет... Подумаем ещё, а? Повременим, потерпим?..

Мать растерянно пожала плечами и... И, всхлипывая, опустила голову на его грудь – то ли раскаянно, то ли покорно, то ли устало...

Вблизи (надо же как кстати!) вспыхнул зелёный огонёк такси. Денис присвистнул и взмахнул рукой, остановив машину. Распахнул дверцу и усадил родителей на заднее сиденье.

– Полевая, шестьдесят один, – сказал он таксисту. – Плачу вперёд. Сколько с меня?

Расстегнул «молнию» на кармане, вытащил весь свой аванс и отсчитал названную сумму.

– Не балуйтесь больше! – с суровой усмешкой погрозил пальцем сквозь окошко папе и маме. – Пока! Увидимся ещё!

(Конец седьмой части)