Субординация. Часть 5

Вмятина, которая в миру более известна как Татьяна Николаевна, стоит раком на кровати и принимает в свой широкий рот мой толстый орган. Ее собачья поза смиренна, тело доступно, а ротовая полость горяча. Большие титьки отвисли и раскачиваются в такт ритмичным движениям, иногда сталкиваясь друг с другом и производя глухие шлепки. Праздно планирующий в воздухе комар, пролетая между ними, рисковал бы в одночасье быть прихлопнутым насмерть, но на дворе ранняя весна, комаров еще нет, поэтому представители «Гринпис» могут спать спокойно.

Я, намотав на кулак светлые волосы, крепко удерживаю голову женщины с характером, самозабвенно наяривая предоставленный рот. Головка члена бьется куда-то в недра Танькиной глотки, отчего последняя мычит, как корова перед дойкой, кряхтит, как старая бабка на принудительных работах, и кашляет, как чахлый чахоточник, одновременно пуская слюни на простыни.

Вроде бы картина стандартная. Однако, если место орального совокупления взять не крупным планом, а общим, то стандарт сменится на нестандарт, и совокупление оральное резко превратится в орально-вагинальное. Потому как позади Вмятины стоит на коленях Наталья Сергеевна и, схватив подругу за талию, вгоняет в нее резиновый елдак, прикрепленный к черному поясу, который, в свою очередь, плотно облегает ее бедра.

Вернее, это я раньше думал, что елдак этот резиновый, когда увидел, как Наташка достает поясок и прикручивает к нему спереди розовый фаллоимитатор. «Какая резина?! Это неоскин!» — возмущенно хлопала глазами хозяйка розового самотыка, пытаясь пристыдить меня незнанием современных материалов, использующихся в производстве секс-изделий. Я сделал вид, что устыдился, и моя маленькая оплошность была великодушно забыта. Неоскин так неоскин. Вообще по хуй...

Наталья засандалила Таньке ладошкой по заднице, и та, не выпуская мой болт изо рта, радостно взвизгнула, как поросенок перед кормежкой. Наталья засандалила еще раз, а Вмятина взвизгнула уже два раза. Судя по всему, от третьего шлепка по жопе гражданка Сухомятина провизжала бы трижды, но шлепка не последовало и сие обстоятельство так и осталось для меня тайной.

Вместо удара по худосочной ягодице, Наташка резко навалилась на товарку, уперев руки ей в поясницу, отчего Татьяна рухнула на живот и распласталась на постели, а мой хрен выскользнул из горячего пристанища. Мокрый от Танюхиной слюны, он чувствовал себя неуютно во внешнем мире, посему мне захотелось сунуть стоящий колом агрегат обратно в мокрые пенаты.

Татьяна теперь лежала, придавленная сверху Натальей, которая, беспринципно вжав руками ее худое тельце в кровать, яростно долбила сочащуюся соками дырку и приговаривала:

— Получай, сучка! Получай! Нравится тебе? Нравится?..

Танька что-то нечленораздельно вякала в ответ, закрыв глаза и получая несусветное удовольствие от сновавшего в ней фаллоимитатора. Судя по всему, им обеим было неплохо. Пока я тут простаиваю, находясь в минусе, эти две взрослые тетки с лесбийскими наклонностями кайфуют, потеряв счет времени. Отряд не заметил потери бойца... Но бойца такое положение дел не устраивает!

Решив вернуться в строй, я попытался снова подобраться к Танюхиной голове, стремясь воткнуть ей промеж губ, но светловолосая башка отказывалась впускать в себя инородный предмет. Вмятина сжала зубы и тихо утробно подвывала, захлопнув зенки. Тогда я решил прибегнуть к хитрости, так как с детства отличался смекалкой и сообразительностью: раскорячившись в неудобной позе у кровати, зажал Татьяне нос, и план сработал — оторва раззявила рот!

Ликуя и празднуя победу, уже нацелившись вогнать успевший обсохнуть член туда, где ему сейчас самое место, я возгордился собой, но рано — вредная шаболда, успев набрать воздуха в легкие, громко клацнула зубами, вновь намертво сомкнув челюсть. Я же, вовремя вспомнив о том, что Танька любит кусать живую плоть, аки вампир, отказался от идеи вторгнуться в ее слюнявые закрома.

Ну блядство же, не иначе!.. Полнейшее блядство! Ни фига себе тройничок! Третьего-то потеряли!..

Сокрушаясь о происходящем безобразии и негодующе хлопая себя по ляжкам, я бегал вокруг кровати с торчащим вперед хреном, оценивая под разными углами зрения вновь сложившуюся обстановку. Вмятина вмята плотно, и к ней не подберешься, однако смачная задница моей начальницы почти беззащитна и призывно мелькает, отражая от себя мягкий свет энергосберегающих лампочек, стыдливо выглядывающих из плафонов замысловатой потолочной люстры, которая стоит как половина моего десятилетнего «Фокуса». Спелые булки Натальи Сергеевны всегда притягивали меня, как магнитом. Вот и сейчас я забрался на кровать, плотоядно облизываясь и намереваясь воткнуть Антошку-младшего хоть куда-нибудь, где ему будет хорошо.

Встав в позицию танцора, собирающегося плясать вприсядку, я схватил раскочегаренную боеголовку и начал наводить орудие на позиции вероятного противника. Но цель настолько рьяно мелькала передо мною, что система наведения быстро перегрелась и вышла из строя. Безрезультатно потыкав наугад куда попало, плюнул на гиблое дело, решив поменять ориентиры. Есть ведь еще рот Натальи, а зубы распускать она привычки не имеет, в отличии от некоторых... Значит нам туда дорога!

Встав во весь рост на кровати, я лихорадочно схватил Наталью Сергеевну за уши и повернул ее лик так, чтобы было сподручнее совершать дальнейшие действия. Антошка-младший оказался на уровне женских уст, а я, предвкушая наслаждение райскими кущами, отпрянул задницей подальше, дабы размах позволил прорвать возможное сопротивление, и отчаянно двинул бедрами навстречу удовольствию.

Изнемогший без внимания половой член оказался в сладком и влажном плену. Справедливость восторжествовала, а я вернул себе положение в обществе. Стою, потрахиваю начальственную голову, вполне довольный собой и полный уверенности в том, что дело в шляпе. Но Наталья Сергеевна вдруг воспротивилась такому проявлению любви с моей стороны. Она с силой толкнула меня в бок, отчего я слетел с кровати, шваркнувшись копчиком об пол, и заорала:

— Не сейчас, Антошка! Отвали и не мешай!

И с удвоенным рвением принялась накачивать розовым елдаком уже начавшую визжать подруженцию. На правах эксперта, который не единожды нырял в Танюхины отверстия, я понял, что та кончает. Ее тельце задергалось, а ногами развратная дама начала колотить по постели. «У-и! У-и!» — снова кричала Вмятина на языке поросенка Пятачка.

Милота момента зашкаливала. Я бы и умилился, если бы не чувствовал, как моя жопа начинает дымиться от праведного гнева, грозя вскорости взорваться и унести своего хозяина на околоземную орбиту без всяких ракет и ракетоносителей. Глаза мои налились кровью, а из ноздрей повалил пар.

— У-у, мандавошки! — взревел я по-бычьи, вскочил на ноги и бросился в атаку.

Первой под руку попалась Наталья Сергеевна. Мадам, всегда чувствующая себя хозяйкой положения, не ожидала от меня столь молодецкого напора, поэтому и была сломлена моментально. Я сгреб ее в охапку и подкинул в воздух, не осознавая, что одним махом отправил в полет аж восемьдесят килограмм живого веса. Растележил недоумевающее тело перед собой буквой «ЗЮ» так, чтобы объемная задница смотрела прямиком на меня, а самодовольное лицо — в простыни, и, снова отклячив жопу для необходимого размаха, впендюрил-таки ноющий стержень туда, где тепло и приятно. Благо хоть пояс от страпона, болтающийся на бедрах начальницы, успел съехать в сторону и не помешал протаранить ее скользкую щель.

Натали громко ойкнула, но не двинулась с места, почувствовав в себе чужое движение. Видимо, еще не отошла от полета над кроватью, чем я и пользовался, усиленно работая тазобедренным суставом. Мягкие ягодицы Наташки дрожали и плющились, когда с максимальной амплитудой я, что было сил, долбился о ее тяжелый круп.

Долго ль, коротко ль дело делалось, но концовка близилась. Поняв, что еще несколько фрикций и Антошка-младший забьет фонтаном, я остервенело отпихнул от себя массивный зад Натальи Сергеевны и переключил внимание на блаженствующую Вмятину, которая так и лежала на животе, наслаждаясь жизнью. Понаслаждалась, и хватит!

Удивляясь собственной непреклонности, я подтянул Танюху за голову к краю кровати, перевернул ее на спину и, нацелившись залупой в район губ, снова отпрянул задницей на максимально возможное расстояние для таранного удара. Поморгав глазами, дивчина смекнула — член мой тверд, а намерения серьезны; ежели она не разомкнет челюсть добровольно, то может остаться без передних зубов, поэтому рисковать госпожа Сухомятина не стала.

С минуту помочалив женский рот, спустил туда скопившийся заряд и почувствовал слабость во всем теле.

— Посторонись! — уже беззлобно пробасил я, отпихнул в сторону Татьяну и рухнул спиной на кровать, оказавшись между двух женщин.

Все трое тяжело дышали, но я дышал тяжелее всех — именно на мои, хоть и широкие, но отнюдь не железные плечи выпала основная физическая нагрузка. В комнате пахло сексом: потом, спермой и женским секретом. Запах во время полового акта имеет мало значения, но после него — ароматов хочется других. Я толкнул лежащую справа от меня Наталью и упрекнул:

— Хоть бы окно открыла...

— Офигел что ли? — огрызнулась Наташка. — Сам открой!

— Давайте в «камень-ножницы-бумагу» сыграем, — подала слева голос Вмятина. — Кто проиграет, тот и открывать пойдет.

«Пиздец какой-то...» — подумал я и сполз с койки. Натянул джинсы, вжикнув ширинкой, но напялить футболку не успел — раздался звонок в дверь.

— Кто это там на ночь глядя? — недовольно спросила Наталья Сергеевна.

— Ты у меня спрашиваешь? — повел я бровью.

— Открой, Антошка, окажи услугу, — томно потянулась на кровати начальница. — Видишь, мы голые...

Поплелся к входной двери. Кажется, эти две клюшки уже сели мне на шею... Помыкают и командуют. А главное, вконец охренев, решили исключить меня из любовного треугольника. Как я докатился до такого? Надо срочно предпринимать меры... Раздумывая над тяжкой судьбиной своей, я, не глядя в глазок, щелкнул замком и задвижкой, и распахнул ворота в логово Натали.

За порогом стоял какой-то мужик. Ниже меня на голову, но коренастый. Стоял он, смотрел на меня, и во взгляде его не чувствовалось доброты.

— О, бля... — удивленно пробормотал он. — А ты кто?

— Я? Я — Антошка!

Тьфу ты, на хер... Уже и сам привык к несуразной уменьшительно-ласкательной форме своего имени. Точно качусь в пропасть...

— Ну поздравляю, хули... — сказал мужик, пытаясь заглянуть через меня вглубь квартиры. — Наташка-то дома?

— Ну дома. А ты кто такой и че тебе надо? — посерьезнел я.

Позади меня послышался шорох, а затем производитель шороха голосом Вмятины промурлыкал: «Антош, чего там?..» Глаза мужика, едва он услышал любопытное женское сопрано, резко налились кровью, прямо как у меня пятнадцатью минутами ранее. И точно так же, как у меня, из ноздрей его пошел пар, а с тыла полночного гостя повалил густой дым, испускаемый подгорающим седалищем. «Подражатель, что ли?» — подумал я.

Но додумать мысль коренастый не дал. Он наклонил голову вперед, руки отбросил назад, и с криком орангутанга, которому зажали яйца в тисках, бросился вперед, желая пробить своей чугунной тыквой мое мягкое подбрюшье.

Он протащил меня вдоль всего коридора и впечатал спиной в стену. «Откуда в таком маленьком мудаке столько силы?» — успел я подумать, прежде чем сверху, с какой-то ниши, на голову мне посыпались кастрюли, старые электрические чайники и рулоны неиспользованных при ремонте обоев.

Сбоку завопила Вмятина, обернутая в простыню. Она осыпала столь эффектно появившегося гостя проклятиями, и я только в этот момент сообразил, что коротыш — тот самый Сережа, который ранее бросил Таньку, чуть позже вернулся к ней, а не далее, чем вчера поставил ей под каждый глаз по фофану. Все, цирковая труппа в сборе...

— Ах ты, сучка горемычная! Задушу! — завопил Сергуня, слез с меня и кинулся на Танюху.

Вмятина вскрикнула и оба тела пропали из моего поля зрения. Но мне было наплевать на все происходящее вокруг. Я сидел на полу, держал в руке кастрюлю и думал о вечном. В частности, о том, что жизнь моя проходит зря... Мог бы ведь осваивать безграничные космические пространства или исследовать таинственные глубины мировых океанов. Мог бы стать пилотом и управлять огромным воздушным судном, перенося из одного конца планеты в другой благодарных авиапассажиров. Мог бы писать музыку, книги или картины. Мог бы! Однако же вместо всего этого я связался с Натальей Сергеевной Черновой и ее подругой Вмятиной, и сижу теперь на полу в коридоре, усыпанный ненужным домашним скарбом с ниши, слушая как в соседней комнате разыгрываются шекспировские страсти: Отелло-Сережа пытается задушить Дездемону-Татьянку.

Отбросил в сторону опостылевшую кастрюлю, краем уха услышав, что в разборки между Отелло и Дездемоной вклинился Яго в лице Наташки. Орут и орут, ироды... Заебали. Настроение испорчено в ноль, а на душе скребут кошки от осознания собственной никчемности. Встал на ноги, потер ушибленную спину. Подумал немного, подхватил кастрюлю поувесистее и отправился в зал, где продолжались разборки.

Сергунок ревел, как разбуженный посреди зимы медведь, и грозился порешить всех, кто попадется ему под руку. Вокруг него скакали полуголые мадамы, пытаясь увещевать разбушевавшегося не на шутку хлопца. Решив, что концерт пора заканчивать, я взял предмет кухонной утвари обеими руками, и решительно вклинился в водоворот событий.

Первый удар кастрюлей по бестолковке Сережа выдержал, от второго поплыл и заткнулся, а третий свалил его с ног. Крики прекратились, и я, отомстив обидчику, посчитал свою миссию в этой квартире выполненной. Под режущую уши тишину прошел в спальню, одел футболку и подобрал остальные вещички помельче, принадлежащие мне.

— Антош! — позвала Вмятина. — Антош! Он чего это?.. Лежит и не шевелится!

Не шевелится он... Я бы тоже не шевелился после такого опиздюления. Но проверить все же надо...

Перевернул лежащего на пузе Сергунка на спину и похлопал по шекам. Сохатый завращал глазами, после чего начал слабо материться и даже сфокусировал взгляд на моей персоне. Жить будет.

— Нормально все, не ссыте, — успокоил я притихших подруг. — К башке приложите ему что-нибудь похолоднее... А я пошел.

Сказал и направился к выходу. Пока обувался, услышал, как Сергуня рычит на Вмятину, требуя от нее не прикасаться к нему руками, и у меня отлегло от сердца окончательно. Точно не помрет.

В коридор выскочила Наталья, одетая лишь в труселя. Не стесняясь распахнутой настежь входной двери, она уперла руки в бока, с подозрением наблюдая за моими действиями.

— Ты куда это?

— Домой.

— Почему?

— Потому.

— Завтра подъедешь утром?

— Нет.

— Почему?

— Потому.

— Достал... Почему «потому»? — руки Натали опустились вдоль тела.

Я накинул куртку, подошел к испытующе взирающей на меня женщине, приобнял ее, поцеловал в щеку и ответил:

— Потому что не хочу. Все, пока.

Улица встретила меня ночной прохладой и запахом весны. Я с удовольствием раскурил сигарету, выпустил дым из легких и забрался в машину. Завел двигатель, приоткрыл окно и включил радио. Из колонок звучал низкий голос Цоя. Он требовал перемен.