Прозревший Эдип (6 часть: Грех свершился)

Как примагниченный, я сидел и смотрел на мамину промежность, на голубоватую, чуть заметно вздрагивающую веточку вены, просвечивающую сквозь белую кожу у самого паха, на массивные раздвинутые ляжки. Её волоски задевали мои пальцы, когда я вытягивал их из влагалища. Меня будто накрыло стеклянным колпаком, под которым остановилось время, и под которым слышен был лишь лёгкий непрекращающийся звон у меня в голове и, иногда, тихий, словно из другой комнаты доносящийся, стон мамы. Внезапно я почувствовал, что характер движений её руки изменился. Теперь я ощущал не равномерное «вверх – вниз» шершавых подушечек её ладони по моему члену, она плотно сжала член и аккуратно, но настойчиво его подёргивала куда – то в сторону. Это заставило меня словно очнуться:

– А? – я взглянул на мамино лицо.

– Ну что, боец? Не пора ли уже?.. – томно, вполголоса проговорила мама, глядя мне в глаза. Мы начали менять положение тел, диван отозвался глухими звуками и легким колебанием своей поверхности. Я поместился между маминых ног, опираясь на вытянутые руки. Сопя и глядя вниз, ткнулся, – мимо цели. То есть, – мимо щели.

– Ну?! Забыл уже, как Маринке вставляешь?! – иронично прошептала мама. Где – то внизу, между наших сложенных тел, червячками зашевелились её пальцы, видимо, решила помочь. Но я уже вскользнул в жидкое тепло. За несколько первых секунд я испытал сложный, многосоставный микс чувств. Возбуждение – какое – то отупелое; вину; капельку стыда, она тут же испарилась; через некоторые интервалы времени возникающее на миг отвращение. Странное дело, но отвращение почему – то не сбивало, а усиливало возбуждение. Это было похоже на то, как в детстве на даче после дождя я плюхался в грязных лужах. Знаешь, что вымажешься, как поросёнок, что ругать будут, что так нельзя – но вместе с тем изнутри наполняешься какой – то упоительной радостью, без запретов, с визгом плюхаясь в теплую коричневую воду, ощущая, как шорты и сандалии наполняются ею, как ладони стискивают месиво грязи и траву, и освобождаешься от правил – «рубашку пачкать нельзя!» Да к чёрту рубашку, она уже и так вся пересвиняченная, я щас еще и на спину плюхнусь! И волосы переляпаю! Плюхх!!! «Нельзя» – вот от того и сладко так по – особенному, что перечёркиваешь это «нельзя». И видишь, как то же самое с восторгом и визгом делают друзья – и веснушчатая Танька – дура, которая, если дать ей конфету, могла показать письку, и Колька, который таскал у отца «Беломор»…

…Я повел член назад, потом снова вперед… Ударившись лобком о волосистый мамин лобок, я ощутил, как стенки влагалища чуть сжались, а от основания пениса по животу моему во все стороны вроссыпь бросились щекочущие мурашки. Бросив взгляд на мать, я увидел, что глаза её закрыты; я перевёл взгляд на стену. Светло – коричневый завиток обойного узора выгибался бесстрастно, часы под «старинные» были заняты своим отсчётом, торшеру тоже было всё равно, что рядом на диване молодой человек энергично сношает свою родительницу. Похоже, я был единственным, кого это беспокоило. Диван ритмично поскрипывал, а я немного запыхался. Опустившись с рук, я лёг на маму. Её большое тело было тёплым, даже скорее горячим. Продолжая двигатьcя медленнее, я услышал щекочущий шёпот около уха:

– Денисочка… Деничка…

Передохнув, я снова встал на руки. Мать подо мной колыхалась от толчков, большие груди, покачиваясь, развалились на стороны, лицо, отвёрнутое на подушке в cторону, раскраснелось. Я взглянул вниз, туда, где наши тела противоестественно – как считается – соединялись, будто не веря самому себе и желая удостовериться, что мои победоносно торчащие 18 лет сантиметров действительно находятся сейчас в половом органе моей матери, и нигде больше. Чувства, испытанные мной вначале, не возвращались. Стыд? Нет его. Отвращение? Тоже нет. Вина? Я испытывал её, потому что мне представлялось, будто я фактом инцестуального совокупления причиню маме физическое страдание. Я понимал, что это иллюзия, но отделаться от неё не мог. Но теперь невозможно было думать, что я делаю маме плохо. Я видел, что, определённо, я делаю маме хорошо. Она сбивалась с дыхания, и как – то неритмично, невпопад, сминая простыню, елозила своим тазом, пытаясь мне подмахивать. Ей нравится, мне нравится… и не я это начал… К черту всё! Выебу, вы – ыебу мамочку, отдеру за милую душу! Я положил правую руку на её вздрагивающую бело – розовую сиську, левой плотно, с шорохом шарил по налитым ляжк

ам, мягкому, как гусеница, животу, подложив ладонь снизу, сжимал в пригоршню мякоть ягодиц.

– М – мх!.. – сквозь зубы промычала мама и схватила меня за плечи, царапнув ногтями.

Вагина начала почавкивать, а я, как ни отвлекался – сдерживался всё это время, почувствовал назревание сладкого зуда в паху и в глубине уретры.

Нет, я не хочу, чтоб все так быстро кончилось! Я замедлил движения, а потом и совсем остановился.

– Х – хыхх! Фу – у… – выдохнул я. Спина у меня, наверное, блестела от пота. Член предоргазменно подергивался внутри мамы.

– Ну? Ну?! – разочарованно воскликнула мама, открыв глаза. – Что остановился? Всё, что ли, уже?

– Не – ет… Давай позу поменяем… – выдохнул я.

– О Госсподи… А что, так не нравится? – мама приподнялась на локте, я уже сполз с неё.

– Да нет… просто… давай сзади…

Полежав, отдыхая, несколько секунд, мама перевернулась на бок и начала вставать на колени. Я, встав одним коленом на край дивана, подрачивая член одной рукой, смотрел на пышную белую плоть, меняющую положение, а другой рукой прикасался и поглаживал, где успевал. Вспомнилось, что часа два назад я точно так же ставил раком Валентину Михайловну. Будто отозвавшись на мои мысли, с кухни донёсся звук скрипнувшей двери. Интересно, чем там Валентина занимается, дав нам уединиться?

– Давай! – мама, похоже, утвердилась: лицом к ковру, мясистой кормой своей – ко мне. Почему у пятидесятилетних женщин жопы такие огромные? Нет, я не возражаю против огромных жоп, но я просто на секунду умозрительно увидел изящную попочку моей молодой супруги – тут задница, и там задница, но при этом большая разница.

– Мам! – позвал я, размашисто, как малярной кистью, поглаживая её ягодицы и между ними тыльной стороной ладони – почему – то именно так мне было приятно.

– Что?

– Внутрь – то можно кончать?

Мама хмыкнула и деланно – недовольным тоном объявила:

– Давай! Не рассуждай! Начал, так доводи до конца…

Я расценил это как разрешение кончать внутрь. Проникнув в тёплую глубину, задвигался, ударяясь животом о мамин зад. Придерживая её за бёдра, я смотрел на коричневую родинку на её спине, и меня вновь пронзило: трахаю собственную мать. Ту, которую обнять – то толком обычно стеснялся, ту, с которой никогда о сексе не разговаривал, ту, которая такая правильная, всеми уважаемая и главный бухгалтер солидного учреждения. Втыкаю во влагалище, из которого двадцать пять лет назад выдавился с писком. Немыслимо! Всё, что я о подобных вещах читал и знал раньше, всегда было как – то далеко и нереально, я был убеждён, что меня лично это безусловно не коснётся. А теперь – вот: гладкая розоватая спина – но не при выходе из ванной, когда остальная часть туловища закутана полосатым полотенцем; с детства знакомая родинка – но не на пляже; привычный запах – но не при объятиях на восьмое марта… а вот в таком вот ракурсе, при давно желанном, но не жданном – и «легитимном» – сексе! Слегка «осевшее» возбуждение снова стало нарастать…

– Дениса… Давай поцелуемся… Ещё ни разу маму не поцеловал… – жалобным тоном произнесла мать, обернув голову. Я вообще – то не любитель целоваться, но почему – то возможность целовать мать не просто в щёку, по – сыновнему, а в губы, как любовницу, да ещё и во время секса с ней, сейчас взвинтила меня. Я вытянулся по маминой спине, потянулся к её лицу, ладонью, как чашечкой, поймав снизу мамину покачивающуюся грудь, и припал к её рту. Мы присосались так, как никогда не бывало с моей женой Маринкой. О – о, как же это возбуждающе – неприлично: мокро, тесно лобзаться, проникать и сливаться с мамой вверху, ртами, а внизу одновременно с этим находясь своим оттопыренным отростком в мокрой чмокалке! Мой движок ходил в матушке безостановочно, и мы оба начали задыхаться – и от темпа, и от того, что рты были заняты, и от возбуждения.

– Мм!.. М!!!

Я так разошёлся, что, наверное, в пылу укусил маму в губы. Тяжело дыша и не в силах сдерживать рычащий звук, я притормозил, вцепившись в мамины ягодицы. Из моей пушки внутри маминого влагалища выбрызнул мощный выплеск, член, раздуваясь и не знаю, как только не разрываясь, дёргаясь внутри, продолжал выхлестывать струю за струёй, словно превратившись в трубопровод, который из меня в маму прокачивал семь – восемь миллиардов сперматозоидов – если верить медикам; сам я, понятно, не считал…

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)