Прозревший Эдип (4 часть: Бредовый сюр)

Это была потрясающая картина, и я никогда не думал, что могу стать персонажем подобной картины! В обычной городской «хрущёвке», в зашторенной комнате на диване раскорячилась на четвереньках голая пятидесятилетняя женщина, за ней, прижимаясь к её заднице, пристроился на коленях молодой парень, а рядом, в трёх метрах, стояла его родительница и смотрела на всё это.

Первой нарушила молчание Валентина Михайловна.

– Ну что скажете, братцы – кролики? – она отлепилась от меня и, охнув и поморщившись, приподнялась и слезла с дивана. И пошла мимо матери – наверное, в ванную. Я был в шоке от случившегося, и голова у меня совсем ничего не соображала. Мать все так же стояла. Лицо у неё было слегка покрасневшее, будто распаренное, из под шапки неопрятно вылез завиток волос. Губы её были плотно сжаты и слегка выдвинуты вперёд, а брови приподняты и одновременно нахмурены, и это придавало возмущённое выражение её лицу. Может быть, потому, что всё произошло слишком быстро, а может, потому, что она вела себя абсолютно спокойно, или потому, что всё равно уже ничего нельзя было скрыть, – я совершенно не стыдился своего вида. Голый, потный, я соскочил с дивана и – а что делать? – взяв заранее приготовленную Валентиной тряпочку, стал под взглядом матери вытирать мокрый болтающийся член. Понемногу возвращалась способность думать. Что всё это значит? Почему так произошло? Где – то глубоко в сознании маячила мысль, что, очевидно, Валентина Михайловна всё это подстроила, а кто же ещё? Но, чёрт возьми, – зачем?! Меня пронзило – она такая правильная, что хочет из женской солидарности наказать меня за измену жене, но решила дать мне шанс перевоспитаться, донеся на меня не жене, а матери? Мол, теперь не погуляешь – мамочка знает, но она сыночка не выдаст, пожалеет, при условии, если он возьмётся за ум и перестанет чужих тёток трахать. А не возьмётся за ум – … Нет, нет, зачем ей меня закладывать? Она же сама хочет продолжать со мной… А вдруг не хочет?! Наигралась со мной – и решила при расставании, напоследок подгадить, сука…

– Ну что застеснялись, любовнички? – весело произнесла Валентина Михайловна, вернувшаяся из ванной. Я натягивал джинсы, опустив голову.

– Оль, ты чё, всё ещё одетая?! Давай раздевайся, чай сейчас будем пить… я тортик испекла… Твоему – то подкрепиться надо, он же тут так трудился! – с усмешкой сказала она. Хотя лицо матери сохраняло, как мне показалось сначала, возмущённое выражение, на нём мелькнуло что – то вроде улыбки. До сих пор не шелохнувшаяся, она повернулась и вышла в прихожую. Я услышал, как вжикнула «молния» её сапог. Блять!.. Нелепейшая ситуация… Щёки мои стали наливаться горячей краской. Мы что, сейчас и правда будем пить чай за одним столом – я, она, и мать?! Я подумал: может, оденусь сейчас и, ни слова ни говоря, свалю отсюда? Захлопну дверь за собой, вздохну свободно, выйдя из подъезда, уйду куда – нибудь, а потом всё обдумаю, как мне быть? В самом деле – взрослый мужчина, и напрягся, дожидаясь, что меня сейчас будут воспитывать, как маленького мальчика? Но мои мысли прервала мать.

– Пойдём… – она кивнула в сторону кухни, где шипел чайник и брякала посудой моя пожилая любовница. С другой стороны, надо все – таки выяснить, что всё это значит. Ничего страшного, если поговорим… Чего бояться, что они, съедят, меня, что ли?

– Ну, давайте! Проходите, садитесь… – обернулась к нам от плиты Валентина Михайловна, вытирая руки о передник. Я сел на стул. Слева устроилась мать. Я, напряжённо поджав ноги, искоса поглядывал на неё. Валентина села напротив. На столе стояла бутылка наливки. Вот ещё! Что за дурь! Нашла повод! Будто ничего особенного не произошло, и вообще – словно встреча добрых друзей! И тон этот её развязный… Да и мать ведёт себя странновато, чересчур спокойно, будто в гости приехала. Я даже фыркнул. Может, еще и чокнуться предложит?! Именно так и произошло. Вино булькнуло шесть раз – по два раза в рюмку каждого из нас, Валентина подняла её и сказала самым благожелательным тоном:

– Ну, давайте чокнемся!

И вытянула перед собой рюмку. Мать нерешительно подняла свою. Нет, это уж слишком! Я одним глотком проглотил содержимое своей рюмки и поставил её на стол. Мать взглянула на Валентину.

– Ну ничего, еще чокнетесь! И чокнетесь, и на брудершафт выпьете с поцелуем… – утешающе кивнула она маме. – А мы с тобой… – и она звякнула своей рюмкой о мамину. «Да вы, по – моему, уже чокнулись, клуши старые!» – подумал я. Происходящее начало меня раздражать. Я не понимал Валентининого поведения, не понимал поведения матери.

– Ешь тортик, – подвинула Валентина ко мне тарелку. Я реально разозлился. Если она хочет меня «перевоспитать», наказать (а за что?) – к чему весь этот спектакль?! Ну, подстроила, ну, застукали меня на месте преступления – что теперь устраивать это… вот это…

– Вы поговорить хотели… Давайте говорить, – голос мой от раздражения прозвучал глухо. Мне хотелось побыстрее выяснить, что произошло, и убраться отсюда.

– Вот! Вот это настоящий мужчина! С таким любые вопросы можно решать, и без проволочек! – с ироничной одобрительностью воскликнула Валентина, показав на меня ладонью. Снова повисло молчание. Валентина облокотилась о стол, сложив руки, как первоклассник за партой, и опустила глаза. Потом подняла их, посмотрела на мать:

– Что делать будем? – теперь её интонация была серьёзной. – Сама ему скажешь, или мне?

Мать кашлянула, улыбнулась:

– Давай ты начни… как – нибудь…

Валентина перевела взгляд на меня и сказала:

– Денис, ты выслушай сейчас меня спокойно… – она сделала паузу и продолжила:

– Может, надо было как – то иначе, я не знаю… А как иначе? Я думала, – может, сначала ему без тебя всё рассказать, подготовить, – обратилась она к матери, – а потом… ладно, как вышло, так вышло. Денис, твоя мама знает… о твоих склонностях.

– О каких склонностях? – хрипло спросил я и откашлялся.

– О том, что ты интересуешься этой темой… когда мама и сын…

Когда она

произнесла слова «когда мама и сын», я будто получил оглушающий удар по голове. Сердце мое бешено заколотилось внутри. Стыдно! Но, чёрт, – это – то тут при чем?!

– И она, – Валентина запнулась, подбирая слово, – она… сочувствует тебе.

Она сделал паузу, и торопливо закончила:

– Она хотела бы помочь тебе.

Я молчал, переваривая смесь эмоций и ощущений. Какой странный поворот! Я почти уверовал в версию о том, что Валентина подстроила всё это, чтоб наказать меня за измену жене, приготовился к тому, что обе они начнут укорять и упрекать меня, наставляя на путь истинный. И вдруг вот такое! Кровь гуляла во мне, будто я пробежал стометровку и… и, между прочим, я ощущал лёгкую эрекцию… «Помочь тебе!» Ёлки – палки… Чем дальше, тем страньше и чудесатее…

– Что молчишь? – спросила Валентина.

– А что говорить?

– А я немножко догадывалась… и в детстве, и когда взрослый стал… но не задумывалась особо об этом… – подала голос мать, кивнув. Интонация её была умиротворённой, будто она обсуждала с подругой хобби своего любимого дитяти, как он там лобзиком вышивает или крестиком выпиливает.

Я не знал, что мне сказать, но немного расслабился – то ли их естественный тон меня успокоил, то ли алкоголь начал действовать. Происходящее казалось мне каким – то сюрреалистическим видением.

– Ну, про детство ты говорила, а когда взрослый… как? Как ты поняла? – спросила Валентина. «Она что, ещё и детство моё с ней обсуждала?» – подумал я.

– Вы откуда знаете друг друга? – воткнул вопрос я, поскольку осмелел, почувствовав, что, с какой бы целью ни были подстроены наши посиделки, но обрушиваться на меня с праведным гневом никто не собирается, и можно подавать голос, не боясь спровоцировать новый приступ раздражения.

– Я с твоей мамой познакомилась уже полмесяца назад! – объявила Валентина, вставая к плите за чайником. – Морочил, морочил ты мне голову про матерей и сыновей, я и подумала – пусть его мать знает об этом! Что он настолько этим увлечён, что готов жене изменять, семью разрушать… Парень вроде хороший, а вот, бзик такой… – подливая чаю в наши чашки, сказала Валентина.

– Парень хороший, всегда его и в школе, и в училище хвалили, – вздохнула мать, глядя на меня.

– Во – от, я и подумала – может, больной? Тем более мать должна знать! С подругой посоветовалась, она медик, так она мне и про Фрейда, и газетки про всякие такие дела. Будто я сама про Фрейда не знаю. Просто не думала, что до такой степени это всё…Первый раз на старости лет с таким столкнулась в жизни.

Я перестал волноваться, но выслушивать то, что говорилось в кухне, мне было очень странно. Поставив чайник на плиту, Валентина уселась и, подперев голову рукой, обратилась ко мне:

– Ну что? Пришёл в себя? А то весь, наверное, изнервничался, когда со мной на диване маму увидел?

– Я сама – то только – только отошла!.. Переволновалась… – со смехом сказала мать.

– Волноваться не надо, твоя мама любит тебя… – сказала Валентина.

– Руки – то вон холодные какие… перенервничал… – произнесла мать, взяв мою, действительно холодную, ладонь, своей – сухой и горячей.

– Ну ничего, согреется… с мамой – то любимой… Правда, он тебя так любит, – обернулась Валентина к матери, – вот и сегодня, как заговорили об этом, прям загорелся весь, и дрожит, и дышит, и там… – она неопределённо качнула головой, видимо, надеясь, что слушатели сами догадаются о местоположении «там». Мама засмеялась, открыто и весело, запрокинув голову. Меня колотила дрожь. Нет, это невероятно… Я никогда не мог себе представить, что моя мать, да ещё в моем присутствии и в присутствии чужого человека может выслушивать такие вольные разговоры, и участвовать в них!

– Ну чё ты как застыл?! – воскликнула Валентина. – Я ж сказала – твоя мама любит тебя, и готова тебе помочь! Ты что, маленький, что ли?!

– Подожди, он, может, еще не очухался от шока… – остановила её мать.

– Слушайте, ребята, может, я вас оставлю одних? А то, может, он стесняется… – сказала Валентина, приподнимаясь из – за стола.

– Не – ет уж, не уходи!.. – мать со смехом схватила её за рукав.

– Обними маму, – сказала Валентина. Я сидел, не шелохнувшись. Валентина встала из – за стола.

– Да я не ухожу! – выдернула она руку, когда мать снова схватила её.

– Ну что же ты… пробормотала Валентина, обошла мать, подошла ко мне, крепко взяла мою правую руку… и насильно прижала её к маминой груди!

Мама замерла, глядя в пространство перед собой. Я попытался отнять руку, но Валентина, смеясь, не отпускала.

– А – а – а! Что испугался? Мамину титьку испугался?!

Я всё – таки вырвал руку.

– Ну перестань, перестань… – мама отстранила Валентину. Та села на место.

– Мам… Что это значит? Объясни… – ошеломлённо выдавил я.

– Она же тебе объяснила, – кивнула на Валентину мама.

– Ёлки – палки… это что, правда?

– Правда.

– Правда, правда! Говорю ещё раз русским языком, прямым текстом – тебе не надо бояться, стыдиться, твоя мама приехала для того, чтобы вы могли сделать с ней то, о чём ты мне всё время твердил. Мы с ней когда познакомились, я ей всё рассказала, мы немного попереживали, но потом вот так вот всё решили, – сказала Валентина.

– Не верится? – с улыбкой спросила меня мать.

– Конечно, не верится! Будто сон какой – то… – воскликнул я. Я был поражён, удивлён, возбуждён, но что бы я ни чувствовал – всё происходящее происходило на самом деле, и с этим невозможно было не считаться! Ситуация была в моем понимании абсолютно невероятной, но она происходила не с кем – нибудь, а со мной, и не где – нибудь далеко, а здесь, на этой кухне! Потрясённый происходящим, я не выбирал выражений:

– Что, – ты правда приехала сюда, чтобы заниматься со мной сексом?! – воскликнул я.

Мать качнула головой. Потом произнесла:

– Да… Если ты, конечно, хочешь этого, – добавила она.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)