Новая школа. Окончание нелегкого выбора

Съемочная камарилья укатила, и наш дом опустел. Остались только коробки с бельем и одеждой и запах горячего металла осветительных установок. Ну, и девчонки, конечно. Опять одетые в школьные платья, которые с удовольствием копались в этих коробках и время от времени повизгивали от восторга. Мне тоже достался подарочек от Людмилы Тимофеевны: диковинные трусы-стринги из веревочек сзади и мешка для причиндалов спереди. Я их нацепил и немного покрасовался перед зеркалом. Пидор – пидором! Уж лучше без трусов ходить!

Честно говоря, я бы запретил женщинам от шестнадцати до семидесяти ходить в одежде. Насчет мужиков, не знаю, вряд ли. Многие из них обезьяны обезьянами, волосатые и ноги кривые. Пусть в штанах, как минимум ходят. Вот и я, скинув позорные стринги, я надел на голое тело банальные тренники и майку с Кремлем, и в таком виде явился перед девушками. Они как раз докопались до какого-то оригинального белья и теперь над ним хихикали:

— Ой, Катька, а у тебя на жопе прореха!

— А у тебя из дырок сиськи торчат!

— Ой, не могу!

— Ха-ха-ха!

— Ага! - сказал я. - Смеетесь, негодницы! Уж не надо мной ли?

— Да вот! - Катька показала на свои губки, которые торчали из прорехи, и на лифчик с клапанами на кнопках, которые, если отстегнуть, открывали доступ к темным соскам. А у Дашутки таких клапанов не было, и ее припухлости с нежно-розовыми сосочками были просто открыты. Впору сосать, как леденцы. И я сосал. Потому что пока ничего другого не мог. Хотел, но не мог, разве что пальцем.

И трусы на обеих были особенные. Поглаживая девушек, я заметил, что они как-то по-особенному жмутся, словно им что-то мешает или беспокоит. Прихватив Катьку за женское место, я ощутил под рукой что-то твердое.

— Ну-ка, Катенок, покажи дяде Славе, что там у тебя?

И Катюшка показала.

У нее к трусам изнутри была не то пришита, не то приклеена эдакая длинная груша хвостиком вниз, и когда Катя ее из себя с чмоканьем вынула, эта груша была влажной, почти мокрой. А еще у этой груши сквозь трусы прощупывалась кнопка, как у китайского фонарика, и, когда я ее нажал, «груша» ощутимо затряслась.

— Это такой вибратор, Катюша, - пояснил я.

— А зачем он?

— Для кайфа.

— Ага! - сказала понятливая Катя и немедленно надела трусы обратно. Надела и содрогнулась:

— К-кайф!

Нажала свою кнопку и Даша. И тоже затряслась. Они еще немного потряслись и принялись вопить и кончать. Вот такой подарочек оставила нам Людмила Тимофеевна в лисьей шубе на голое тело – неплохую замену мужику в его отсутствие.

Потом я их чуть ли не силой заставил переодеться в нормальное общечеловеческое белье и платья, и мы отправились ужинать.

За ужином, попивая чай, Даша меня рассказать что-нибудь, но Катя меня опередила:

— Лучше мы Вам расскажем.

И я согласился.

Катя начала рассказывать, а Даша – ее поправлять. Что она могла рассказать из своей недолгой жизни? Конечно, про детдом. Ее рассказ начался со школьного возраста.

— Перед первым классом у нас был медосмотр. Его проводили медсестра, пришлый врач в очках и директор Михеев Виктор Иванович, здоровый такой мужчина. Разные, там уколы, прививки, прослушивание – это все понятно. Но когда нас голеньких стали усаживать в страшное кресло и ковыряться ТАМ, многим стало страшно. Нас дефлорировали! Всех! Этим занимался врач в очках и директор. У врача был специальный блестящий инструмент, а у директора – здоровенный хуина. У меня-то все обошлось одним директором, он сунул на раз-два-три и вынул, а вот Дашке резать пришлось. Да, Дашь?

— Ага, – подхватила Дашутка, принимаясь за бублик. – Меня врач резал скальпелем. Напрыскал туда чего-то, и мне стало совсем не больно. Медсестра потом сказала, что у меня было сплошное заращение, и все равно с первой менструацией пришлось бы резать.

— В восемь лет нам поставили спирали, – продолжила Катя, отхлебнув чая. – Всем. Троечницам – серебряные, хорошисткам – золотые, а отличницам – платиновые. Так сказал директор. И меняли каждую четверть.

— А потом нас стали трахать, – снова подхватила Даша. – Сначала подпускали мальчиков, кто постарше, а потом за нас принялся сам директор со своей елдовиной. После бани в субботу вечером он приходил, вызывал за занавеску только отличниц, а до остальных дело у него не доходило. Остальным доставались бутылки.

— Неудовлетворенным отличницам выдавались бутылки из-под молока с широким горлом, хорошисткам – с узким, а троечницам – из-под пива. Вот так мы и жили, – добавила Катя.

— Так нас готовили к взрослой жизни, – закончила Катя. – Самое главное, чтобы бутылка была без сколов.

— Ну что, никто ничего больше не хочет? – спросил я, вставая из-за стола.

— Я хочу! – без ложной скромности сказала Даша. – Я так толком и не кончила.

— Тогда Кате мыть посуду! – тоном, не терпящим возражений, сказал я.

— Нам надо собаку завести, – предложила Катя. – Она все вылижет!

Честно говоря, я не люблю, когда меня лижут и сосут, но тут Дашкин минет был как раз кстати. Киношники на меня дурно повлияли, что ли, но он никак не хотел вставать, но под ее ласками как-то приподнялся вполсилы, и Дашка его оседлала. Она так старалась, что член то и дело выскакивал из ее нутра, а один раз чуть было не сломался, когда пошел вкось. Но ничего, как-то обошлось, Даша кончила и прилегла рядом. И вскоре уснула. В доме стало совсем тихо. Уснул и я...

А утром, едва рассвело, произошло вот что. Я почти проснулся сам, и девчонки меня дотрясли.

— Вставайте! – кричали они. – Кто-то в дом ломится!

Из моей комнаты, если скособочиться как следует, можно увидеть крыльцо, и того, естественно, кто ломится в дом. Я едва продышал в замерзшем стекле проталину, как увидел Кристину Ковальчик в желтой новой куртке и с желтыми же в тон куртке двумя сумками.

— Это Кристина вернулась! – доложил я девушкам и побежал по скрипучей лестнице открывать, даже толком ничего надеть не успел, кроме попавших под руку пидорских трусов, так спешил.

— Ничего не говори! – промолвила Кристина, когда я отодвинул засов и распахнул дверь. – Я сама все расскажу, когда согреюсь. И отойди, а то простынешь. Возись потом...

Я отошел, и Кристина втащила сумки в прихожую.

Оправляя волосы перед зеркалом, она спросила как бы между делом:

— Ты что, не один был?

— Я и сейчас не один. Вот ты вернулась.

— А это чьи пальто?

— Это пальто наших первых воспитанниц: Кати и Даши. Их привезла матушка игуменья, просила приютить. Ты ее еще не забыла?

— Хорошая тетка, – заметила Кристина. – Ой, писать хочу!

Она ускакала в туалет, а в дверь из гостиной просунулась Даша.

— Это Ваша жена вернулась? – спросила она.

— И тут же поменяла тему:

— Какие на Вас трусы забавные!

— А что купила? – спросила из глубины Катя.

— Девушки, одеваться! – снова скомандовал я. – Школьную форму, и накрывайте на стол, и сумки занесите, если не тяжелые.

В прихожей от вешалки к туалету протянулись мокрые следы: Кристина то ли описалась, то ли снег с сапог таял.

Не так уже плохо, что Крыся вернулась, подумал я, втроем веселее.

Кристина – молодец, она много чего полезного купила, например, яичный порошок и сухое молоко, а также разнообразные консервы. Так что никакой зомби-апокалипсис нам был не страшен!

Я не стал беспокоить девушек (или женщин?) приготовлением завтрака. Я просто смешал яичный порошок с сухим молоком, залил кипятком и вывалил на сковороду, обильно политую подсолнечным маслом. Докторскую колбасу я жарить не стал, а просто положил ее, порезанную на толстые ломти, на куски хлеба, черного и белого. Пока я все это делал, Кристина сидела на том самом порнодиване, и мило беседовала с Дашей и Катей, одетыми в советскую школьную форму. «Девушки! – позвал я. – Завтракать!».

В кухне мне места не хватило, я сидел в дверях на табурете, отполированном до блеска временем и чьими-то задницами, пил кофе из большой кружки, и слушал рассказ Кристины о своем белорусско-украинско-российском анабасисе. И девушки тоже внимательно слушали, иногда переспрашивая о чем-то непонятном. Ведь их приютский мирок был несравненно меньше, чем наш – мой и особенно, Кристинин. Конечно, Кристина опустила кое-какие детали, но в основном ее рассказ совпадал с тем, что она рассказала мне.

Мы позавтракали, и Кристина предложила немного прибраться. Я сходил в сарай за ведрами, принес из туалета воды, потом сидел и смотрел, как женщины быстро и ловко орудуют шваброй и тряпками. Как написал когда-то классик: «Позвать гладкую бабу и заставить полы мыть. Она моет, ты сидишь на лавке, разгораешься... Крепче вина это...». Вот и я разгорелся.

Сначала хотел пойти в туалет и банально спустить, но потом передумал. «Кристина, – позвал я. – Надо поговорить!». Она вздрогнула, как лошадь, которую ужалил овод. Потом выпрямилась и отдала тряпку девушкам.

— Я ждала этого, – сказала Кристина. – Пойдем наверх.

Наверху, в нашей спальне я сел на кровать, а Крыся сначала уселась напротив, на стул, но я взял ее за руку и усадил рядом. Наверное, она ожидала другого вопроса, но не этого.

— Как там Сергей?

Она опять вздрогнула, сильнее, чем внизу.

— Он пошел на юг.

— Пешком?

— Да.

— Дала бы ему. Чуть-чуть.

— Я дала. Только ему деньги не помогут. Знаешь, Славка, он бесплоден.

Кристина всхлипнула и приникла к моему плечу.

— Мы в Ясногорске прошли экспресс-обследование. Спермограмма, там, гормоны.

— Мы? И ты тоже?

— И я.

— И?

— Я тоже бесплодна, как девочка или столетняя старуха. В этом доме есть курево?

— Вряд ли.

— Жаль. Я бы закурила. Ну, ладно, нет, так нет.

— И что, ничего нельзя сделать?

— В Германии лечат облученных. У нас нет. В медицине развал полный.

— Ну и ладно, давай жить так.

— Ты меня не бросишь, такую калеку не бросишь?

— Нет. В крайнем случае, возьмем кого-нибудь из приюта.

— Так у нас к осени будет целая школа! – сквозь слезы улыбнулась Кристина. – И брать никого не надо!

— Мы возьмем десять человек: пятерых парней, и пять девушек, научим их жизни, а если кто и родит, усыновим. А, как план?

— Хороший план! – похвалила Кристина. – А я кого буду учить? Мальчиков?

— Ты мальчиков, а я девочек.

— А с этими двумя нам что делать? С Дашей и Катей?

— В институте благородных девиц была такая категория практиканток: пепиньерки. Они после окончания института набирались опыта у классных дам, набирались опыта, то-се. В общем, были на подхвате, чтобы потом самим стать классными дамами. Вот пусть они, Катя и Даша, тоже станут пепиньерками.

— Тогда к ним, к пепиньеркам с грязными тряпками?

— Пошли!

Мы шли вниз, в гостиную, откуда доносилась музыка. Девушки домыли полы и сидели рядом, покачиваясь в такт песне:

— Море грез не окинешь взглядом...