Храним мы фотографии любимых… Дочки-матери

Третий день Лыков не показывался на текстильной фабрике. Он все время искал повод, чтобы остаться в уютном доме Киры. Первый день помешала жара, на второй день – урок английского, а на третий у Сони был день рождения! Чем не повод не ходить на фабрику?

Кира обещала вернуться с обеда, Соня побежала приглашать одноклассников, а Лыков тоже стал готовиться, но по-своему. Он пошел в единственный магазин «Кино-фото», где купил пленок и химреактивов, и лампу-вспышку с аккумулятором. И еще он купил Соне красивое платье с оборками, очень короткое и плиссированное, а на вопрос: «Кому?» Лыков ответил, глупо улыбаясь: «Дочке!».

Соня прибежала, немного огорченная. Никого, кроме Витьки Сафонова, ей найти не удалось, кто-то отнекивался, кто-то уехал, а Витька, хоть и стушевался поначалу, но потом согласился прийти вечером, и даже подарил ей кактус, правда, цветущий. Соня поставила подарок на подоконник и скользящей походкой подошла к Лыкову, который сидел за столом и рассматривал лампу-вспышку с универсальным питанием. «А это что? Светить?», – спросила Соня, садясь к нему на колени.

— Это для фотоаппарата, когда не хватает естественного света, – пояснил Степан.

— И людей можно... снимать? – с придыханием спросила Соня, ерзая на коленях Лыкова.

— Главным образом. Дома ведь никуда не бегут.

— А сфотографируйте меня!

Соня вскочила с колен Лыкова и красиво подбоченилась напротив. Школьное платье ей было мало, коротко, и из-под него розовым язычком высунулась рубашка – вчерашний подарок Степана. Он отложил свои игрушки и вынул из-за спины бумажный пакет.

— Ну-ка, примерь, дочка!

Соня торопливо развязала бечевки, разорвала пакет и запрыгала от счастья:

— Спасибо, дядя Степан!

Она снова подбежала, обняла его за шею и приникла к его губам своими губами.

Все-таки трусы были ей сильно велики. Они снялись очень легко, а все остальное Соня сняла сама. «Ну-ка, снимай меня, дядя Степа!». Она снова красиво изогнулась, заложив руки за голову, и Лыков, поиграв настройками, нажал на кнопку спуска.

Проказница Сонька принимала разные соблазнительные позы. То она тянула грудки за соски, то сжимала их в ладонях, пропустив соски между пальцами, а когда она села на табурет напротив окна и растянула губы пальцами, Степан вдруг пожалел, что он не Витька с цветущим кактусом. А еще он пожалел, что у него не цветная пленка, потому что он впервые в жизни фотографировал крупно девичью целку. Он не знал, получилось ли, потому что руки сильно тряслись, когда он перешел в режим «макро», прикрутив удлинительные кольца. И еще он не знал, чем бы это все кончилась, если бы не пришла с работы Кира.

— Опять вы голые! – воскликнула Кира, деланно всплескивая руками. – Что изучали на этот раз? Анатомию?

Она сразу прошла на кухню, а хитрая Соня быстро натянула новое платье и побежала показывать его матери, отвлекая ее неважной болтовней. Она говорила и кружилась, а плиссе то и дело взлетало, открывая ее круглую попку и нежные завитки волос. Наконец Кире это все надоело, и она Соню с кухни прогнала: «Иди, мой голову. Я воды согрела!».

Степан подхватил таз, кувшин и ведра с водой и решил Соне помочь с мытьем головы. В аппарате он сменил пленку и убрал его в чехол.

Сонька снова оголилась, и не по пояс, а совсем.

— Ну, дядя Степа, лей!

При этом она низко наклонилась над тазом и как бы для устойчивости расставила ноги. Да она меня соблазняет, догадался Лыков, поглядев на ее трещинку, из которой выглядывали другие губки, красные, набухшие и блестящие. И еще она хочет!

Лыков полил себе на руки и густо намылил ладони, хотя ему давно хотелось совсем другого. И Соне хотелось совсем другого, чем то, что ей предложил Степан, намыливая губки. Она держалась за табурет, наклоняясь над тазом, а он неистово тер ее губы, ладонью с мылом, пока ее не затрясло. Соня еле сдержалась, чтобы не закричать, только присела сжалась в комок, держась за все еще немытую голову. Из нее что-то текло на пол...

Лыков зашел спереди, чтобы не соблазняться Соней и стал поливать ей на голову, а намыливалась она уже сама. Потом накинул ей на плечи полотенце и поцеловал в мокрый пробор. «Мне тоже надо вымыть волосы!», – со значением сказал Степан, расстегивая брюки. – «И ты мне в этом поможешь!».

Он и сам не понимал, как можно это так долго выдержать. Соня намыливала его член, ополаскивала его из кувшина остывшей водой, и лишь тогда, когда она сняла с шеи полотенце и принялась осушать головку.... Степан только успел наклонить член вниз, в таз с мыльной водой. Соня внимательно смотрела то на кривящееся Степаново лицо, то на брызгающий спермой член, и только сказала, когда орган загнулся книзу:

— Надо же, удивительно! Только был, как железный, а сейчас, как вареная сосиска!

Она убежала сушить голову на жарком солнце, а Лыков вытер головку полотенцем и задвинул крайнюю плоть на место. Наконец-то ему стало легче...

К вечеру подошли гости: Ганна Денисовна и Витька Сафонов, очень длинный и бледный юноша. Он готовился в МИФИ, выписывал «Квант» и часами корпел над учебниками. Больше подарков он не придумал, а потому пришел с пустыми руками.

Расселись все за столом довольно живописно. Во главе стола, словно на свадьбе, уселись Кира и Степан, напротив, с другого конца, сидела Соня в новом коротком платье, а рядом с ней по обе руки Витька и Ганна Денисовна. Еще два места и два столовых прибора были оставлены в запас.

Сначала были поздравления. После первой пошли разговоры и дурачества. Степан пил мало и щелкал фотоаппаратом со вспышкой. Все позировали: Ганна со стаканом, полным водки, Соня пучила глаза, Кира вздыбливала себе волосы, а Витька изображал роденовского мыслителя. После третьей разговоры кончились и остались одни дурачества. Ганна посадила себе на колени Витьку Сафонова и через силу поила его водкой. Кира толкала Лыкова под руку и мешала снимать. А Соня гоготала во весь голос и рассказывала скабрезные анекдоты. И откуда она их столько много знала?

В двенадцатом часу компания собралась расходиться, потому что у Степана кончились пленки, у Сони – анекдоты, Витька то и дело засыпал, и Ганна Денисовна повела его домой. Но пошла не в сени, а в Сонину комнату. «Ганка, не туда!», – закричала Кира и пошла их направить, но вернулась с удивленным лицом:

— Степка! Они там ебутся! Мальчик спит, а Ганка на его хую скачет. Вот потеха!

Кира села на колени Лыкову и принялась ослаблять его галстук, а когда у нее не вышла, полезла к нему в брюки. Соня была тут как тут, и стала ей помогать.

К утру Степан Дормидонтович Лыков понял, что он очень хочет отлить, что он и сделал в большой горшок с китайской розой, стоявшей у окна на полу. Он был голый, Кира и Соня – тоже, они спали в обнимку, и были так похожи...

На следующий день Лыков проявлял пленки и печатал фотографии, а еще через день он получил документы об увольнении по собственному желанию. Затем он устроился в контрольно-измерительную лабораторию инженером и ходил с Кирой домой обедать. После развода московскую квартиру Лыков оставил Кате и Юрке.