Дембельский альбом. Часть 7

Когда я вхожу в спальню, Эдик сидит в кресле – в шортах, которые я ему два месяца назад в качестве презента привёз из Чехии... шорты, пара рубашек, махровый халат, пара махровых простыней, а также пара комплектов постельного белья – всё это у меня для Эдика есть... да, есть, хотя официально Эдик является всего лишь моим персональным водителем; но это – официально... впрочем, чему удивляться? Сегодня куда ни плюнь – везде параллельные жизни: в сексе, в церкви, в бизнесе, во власти... везде – параллельная жизнь. Qui jure suo utitur nemini facit injuriam. Ага... именно так!

– Ну, Эдик... кто – то попал в поле твоего внимания? – говорю я, появляясь на пороге спальни.

Эдик вскидывает на меня глаза, и я мгновенно вижу – понимаю, что что – то случилось... секунду – другую мы молча смотрим в глаза друг другу... я представить не могу, что могло случиться – произойти за те полчаса, что Эдик был в спальне, и – тем не менее... тем не менее, что – то во взгляде Эдика не так, хотя сам Эдик, сидящий в привычных мне шортах, выглядит, как всегда, спокойно и невозмутимо, – я цепко всматриваюсь в глаза Эдика... вот оно что! – во взгляде Эдика сквозит несвойственное ему любопытство... какое – то совершенно детское любопытство – любопытство – вопрос.

– Я посмотрел все фотографии... – говорит Эдик, причем выражение его глаз не меняется.

– Так... и – что? – спрашиваю я, стоя в дверях спальни – не проходя вперёд.

– Виталий Аркадьевич, я уже видел... – говорит Эдик, неотрывно глядя мне в глаза. – Половину фотографий, которые в вашем альбоме, я уже видел...

– Где? – коротко выдыхаю я; слова Эдика о том, что он видел фотографии из моего дембельского альбома, для меня настолько неожиданны, что я своё "где?" произношу скорее автоматически, чем осознанно... он видел половину фотографий – видел раньше... где он мог видеть их – где и когда?! Такого зигзага – поворота я никак не ожидал – совершенно не предвидел... лихорадочно соображая, что всё это может значить, я неотрывно смотрю Эдику в глаза... черт! Глядя на Эдика, я мгновенно трезвею. – Где ты мог видеть эти фотографии? – спрашиваю я.

– Дома... в альбоме отца... – говорит Эдик. – "Память о службе" – и у вас, и у отца в альбомах один и тот шрифт... и фотографии... на нескольких фотографиях в вашем армейском альбоме – мой отец...

– Как интересно... – растерянно бормочу я... еще бы не интересно! Эдик – сын кого – то из моих сослуживцев... может ли это быть?! Пересекая по диагонали спальню, я стремительно подхожу к сидящему в кресле Эдику. – Ну – ка, покажи мне... покажи мне, где твой отец!

Эдик опускает взгляд вниз – на лист лежащего у него на коленях раскрытого альбома.

– Вот... – говорит Эдик, – на этой фотографии – мой отец.

Я смотрю – вслед за Эдиком – вниз: указательный палец Эдика упирается в фотографию младшего сержанта Васи... не может быть! Вася... что за чертовщина! Вася – один из четвертых сослуживцев, с кем я так упоительно, так обалденно трахался в армии... и этот младший сержант – отец Эдика?! То есть, парень, сидящий в моей спальне... мой персональный водитель, с которым я... Эдик – Васькин сын?!

Я, уже протрезвевший – уже успевший максимально сконцентрировать всё своё внимание на возможности возникновения самых неожиданных поворотов – открытий, на какой – то миг вновь перестаю соображать... но уже в следующую секунду, когда Эдик, вскидывая глаза вверх, вновь устремляет свой взгляд на меня, стоящего рядом с креслом, в котором он сидит, на моём лице нет ничего, кроме лёгкого недоумения.

– Эдик... – говорю я, и голос мой звучит совершенно спокойно... я говорю голосом человека, совершенно уверенного в своих словах; таким голос я порой блефую на деловых переговорах в ситуациях полного форс – мажора. – Эдик, ты ошибся, – говорю я. – Фамилия этого младшего сержанта, если я правильно помню...

Я умышленно делаю паузу... и Эдик, меня перебивая, быстро произносит фамилию и тут же, вслед за фамилией, произносит имя – отечество смотрящего на нас со снимка младшего сержанта Васи... всё – один в один! Чёрт... я даже помню – я до сих пор не забыл! – Васино отечество... всё

– так! Один в один... и фамилия, и имя – отчество... всё правильно! Я смотрю на Васькину фотографию – я всматриваюсь в черты лица, изображенного на хорошо знакомом мне снимке, и только теперь я вижу – замечаю, что действительно... действительно есть не явное, но вполне уловимое сходство между Васей и Эдиком – между парнем, весело смотрящим с фотографии, и парнем, сидящим в кресле рядом со мной... фантастика! Сначала пришедший из армии племянник Антон называет мне четыре имени, что побуждает меня достать свой дембельский альбом, который не попадался мне на глаза и который я не открывал лет n, если не больше... а теперь Эдик, держа на коленях открытый альбом, говорит мне, что один из моих сослуживцев – один из моих четырёх сексуальных партнёров – его отец... причём, я сам побуждаю Эдика найти в альбоме фотографию того, с кем я трахался в армии, – глядя на меня, Эдик упирает свой палец в фотографию младшего сержанта Васи... как всё это объяснить?! Я смотрю то на Эдика, то на чуть пожелтевшую фотографию младшего сержанта Васи... да, едва уловимое, но несомненное сходство есть – теперь я вижу это сходство совершенно отчётливо... воистину: нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся, – кто знает вначале, что будет в конце?. . Остаётся ещё один вопрос – вопрос, который никакой принципиальной роли уже не имеет. И тем не менее...

– Не понимаю... – произношу я голосом чуть растерянным... неимоверным усилием воли я уже взял ситуацию под свой полный свой контроль, и потому голос мой теперь звучит так, как должен звучать голос человека, который действительно чем – то озадачен. – Всё так... ты всё сказал правильно. Но... у тебя другая фамилия! И другое отчество... почему?

– Отец ушел от нас, когда мне было всего три года. Мама через год вышла замуж снова... ну, и меня переписали на отчима... хотя, какой он отчим? Он меня воспитал... А о том, что у меня есть отец родной, я узнал в n-надцать лет. Ну, то есть, он обозначился – был по каким – то делам в нашем городе и нас разыскал... пригласил меня на лето к себе в гости... мама не возражала, отчим тоже ничего не имел против, и он летом приехал – забрал на всё лето меня к себе... ну, и вот – там я этот альбом увидел... то есть, не этот, а почти такой же... и надпись – "Память о службе" – точно такая же... и фотографий половина – одни и те же...

Всё так, – думаю я, слушая Эдика... надпись – "Память о службе" – нам всем, как под копирку, писал дивизионный писарь Стасик... точно! – писаря звали Стасиком... а фотографии? Ничего удивительного... мы не просто вместе служили, а были одного призыва, и потому часть фотографий в альбомах – один в один... и не только в наших двух альбомах... всё, Эдик, так, – думаю я, слушая Эдика.

– Вот, Виталий Аркадьевич... – Эдик, говоря, переворачивает несколько листов, – вот! Здесь вы и мой отец стоите вместе... правильно? Вот – вы и мой отец...

Мне совсем не обязательно смотреть – я прекрасно знаю этот снимок: я и Вася крупным планом... перед самым дембелем... опустив глаза вниз, я смотрю на фотографию... кажется, это был конец марта... или даже чуть раньше, потому что кое – где ещё лежал снег... мы стоим около палаток, служба уже катится к завершению – до дембеля осталась пара месяцев... "Пойдём, – просит меня Вася, – до обеда успеем... по разику, бля! Ну... чего ты жмешься? Пойдём... у меня стояк!" Мы стоим на мартовском ветру – в нескольких метрах от палатки, Вася напирает, у него сухостой, он хочет, и хочет сильно, а я только что трахнул в очко Толика, – куда я пойду? Весна, полигон, воскресенье... жаль, что нет такой фотографии!. . А тот снимок, на который мне показывает Эдик, был сделан уже в конце апреля – мы только что вышли из столовой, и на фоне столовой нас кто – то сфотографировал... не помню уже, кто сделал этот снимок, на котором мы, по – "стариковски" вальяжные, стоим на фоне столовой вдвоём – плечом к плечу...

– Фантастика! – говорю я, глядя на фотографию. – В это трудно поверить, но, кажется, Эдик, это действительно так: мы вместе служили – я и твой отец... вот ведь как вышло – какая неожиданность! Ну... и где он сейчас, твой отец? – в моём взгляде, обращенном на Эдика, сквозит совершенно естественный – абсолютно закономерный – интерес.