Четыре ночи и вся жизнь. Часть 3

Но я все равно спустил ему прямо туда, как он мне. Хотя мой член из его жопы выскользнул, но я не мог отойти от него, и стоял, прижавшись плотно своим лобком к его жопе, обхватив руками его огромные ягодицы, поросшие золотым пушком. Мне нравились его выпуклые шары. Я смотрел на них сверху. Сверху взирал на его широкую спину... Я не мог заставить себя выпустить этого человека из своих объятий, гладил его по ягодицам, по спине, потом опустился на колени, извернулся и стал из – под жопы лизать его яйца, сосать его член. Я никогда еще так подробно и близко не видел хуя с такого ракурса. Я даже не хотел, чтобы он встал во весь рост и повернулся ко мне лицом.

Я изо всех сил, подлезши снизу, целовал его крупные яйца, поросшие кудрявым черным волосом, лизал его член от яиц до залупы и от залупы к яйцам, засасывал в себя его каменно твердый член, сосал толстую сладкую шкурку, потом выпускал член и, боясь, что он изменит позу, бросался лизать ему промежность и то самое очко, до которого вчера не мог достать языком, но которое сегодня так хорошо трахал. Оно у него порозовело. Мужик все время стоял раком, потому что чувствовал, что мне так нужно. И мне это действительно было нужно: был нужен весь он. Его член, его яйца, его лобок, густо заросший шерстью, и жопа, поросшая шелковым и длинным волосом, и очко, которое от ебли порозовело. В изнеможении я упал на спину. Он стоял надо мной, расставив ноги, улыбался. Я видел теперь его снизу – и не мог наглядеться на этого красивого человека. Вода из душа хлестала ему по спине и по моим ногам. Мужик опустился громадной жопой мне на живот – и я сам потянул к своему рту его стоячий член. Жадно, но с большой нежностью засосал его. Мужик оперся на руки и трахал меня в рот со всего размаху. Теперь кричал от наслаждения я.

Кричал, захлебываясь залупой его хуя, водой, но больше счастьем: мой член непроизвольно стрелял спермой. Он кончил, загнав свой член мне глубоко в глотку. Я дышал носом, чувствуя, как внутрь меня по гортани медленно сползает его густая сперма. Восторг меня охватил просто сумасшедший. Я дышал носом – и даже сдавил горло, чтобы не отпускать его залупу из моей грудины. Но она все же выскользнула. Мы оба лежали на полу, на нас лилась вода из душа.

Мы первый раз лежали рядом, как в кровати. Но, правда, на горячем кафельном полу. Я перекинул ему под голову руку, чтобы ему было не твердо лежать. Он сказал: "Ты научился. Но дотрахал меня все – таки не до конца". Тут мы, полежав немного и набравшись сил, стали меряться хуями. Действительно, они у нас были почти одинаковые. Мой был только чуть – чуть короче, но толщина у нас была равная. Он назвал наши хуи "оковалками". "Видишь, у тебя у корня очень толсто, – говорил он. – Поэтому ты в меня и не влез до конца. Я в следующий раз расслаблюсь больше. Я тебя до конца отътрахал, потому что вгонять надо смело, сильно, не жалея чужой жопы. Раз ебешь, еби до конца".

Четвертая ночь была самой лучшей. Днем еще стало известно, что "Русь" стоит у причала и посадка назначена на завтра в 10 утра. Мы встретились в одиннадцать вечера, снова прямо в душе, заперлись. Целовались одетыми. Думаю, он испытывал то же, что и я: за весь день мы друг по другу соскучились. Я его любил безмерно, безумно, всем моим существом. Его язык занимал весь мой рот, горячий, мягкий, толстый язык. Он, этот язык, мне сам по себе так нравился, что я то и дело отрывался и целовал его, покрывал его поцелуями. Мужик вдвигал язык в себя – и я губами входил ему в пасть. "Люблю, люблю", – повторял я. "Любишь?" – "Люблю, люблю, на всю жизнь!" – "Я тебя тоже люблю". – "Делай со мной все, что захочешь". – "Все – все?" – "Все! Все!" – "Тогда раздевайся"... А потом, под душем, он меня трахал несколько раз, под его напором я закончил два раза. Я ему сосал, он мне сосал. И все мне казалось новым. А потом он мне стал ссать в рот. Никогда

не знал, что это такое наслаждение, когда мужик ссыт. Его мочеполовой канал открывался, выпуская мочу, и я мог, захлебываясь его мочой, языком буравить его обжигающе горячее отверстие, затыкать струю, а потом отпускать язык – и струя била мне в лицо. Потом ссал ему в лицо я, но он схватил всю мою залупу в рот и языком то затыкал мне струю, то отпускал – я ссал ему прямо в глотку. Когда мой член встал на третий раз, то он повернулся ко мне спиной и велел мне его трахать на полную катушку, пока он не кончит. И я его трахал. Я ему рвал его жопу своим толстым корнем, мне было все равно, что он вскрикивал от боли – я трахал его, потому что я должен был достать до его простаты. И я достал, и я ее трахал, прямо ее, и он отпрыгнул к стене кабинки, как от ожога, и стал спускать, потому что я забил его простату, но я его догнал своим хуем и врезался в него еще раз, на полную. И кончил в него – мы содрогались оба. Я держал его обеими руками за соски, а он обхватил мои ляжки обеими руками и притягивал к себе. В эти мгновения мы сделались просто одним целым. Это произошло на ту четвертую ночь. Я знал, чего он от меня ждет, и я понял, что он хочет от меня. Я хотел, чтобы он меня трахал, он хотел от меня того же. Я хотел, чтобы он у меня сосал – и ему это тоже было нужно. Но главное – мне нужно было чувствовать его рядом с собой, иметь возможность прижаться к нему, любить его, ласкать руками, целовать его рот, потом сразу затрахать его, этот рот, потом засосать очко – и вогнать в него свой член. И он мог делать со мной все, что захочет. Даже ссать на меня, даже пробовать трахать меня в ноздри, в уши – куда только он захочет. Мне было от этого только приятно. Это было моим счастьем. А еще в ту четвертую ночь он показал мне ласки, настоящее мужские ласки, о которых я, мужик, никогда не знал. Он велел мне лечь на спину на горячий кафельный пол, раздвинуть ноги, занести ему на плечи. Его голова очутилась у меня между ног. Он пальцами нежно отодвигал мои яички от ляжек и медленно, протяжно лизал эти промежности – от очка до лобка. С чувством лизал мое очко. Мы поменялись местами – и я так же лизал его промежности между яичками и ляжками. Брал в рот и обкатывал каждое его здоровущее яйцо. Я никогда не знал, что в такой позе открывается очко. Перед моим лицом было его очко, к которому я все эти дни пытался подобраться сзади. Теперь оно было передо мной. Припухшее от напряга, розоватое. Я лизал его, сосал его, наконец, не вытерпел и вогнал в него свой оковалок, и я от всей души трахал это очко, пока не спустил, но уже мой канал охуел от спермы: мне было больно спускать. Член потом все время стоял, но я спускать уже боялся – канал был обожжен частыми спусками. Мужик меня снова положил на спину и снова ласкал языком яички, мое очко, а потом и он меня вытрахал в такой позе. И кончил в меня. А я лежал, упершись головой в стенку кабинки, болела шея, но я задирал свое очко выше, чтобы ему было удобнее вогнать свой коренастый член в меня до конца. Моя простата тоже заболела – мужик в ту ночь трахал меня три или четыре раза. Это было слишком. Но когда он кончил, то я понял, что теперь могу просто любить его – обнять, прижаться к нему, целовать, сосать член, сколько захочу, лизать, где захочу. Мы нежились с ним до самого утра... Впервые за эти четыре дня и ночи я спокойно заснул у него на плече. Мы спали вместе, в горячем душевом зальчике, под шум воды. "Теперь ты почти генерал", – сказал мне мужик, проснувшись часа через полтора. Его имени я тогда еще не знал. "Почти?" – переспросил я. "Полным генералом станешь тогда, когда я скажу" – "Но я тебя сегодня оттрахал?" – "Оттрахал, оттрахал. Не знаю, смогу ли просраться"... А потом мы погрузились на "Русь" и в 16. 00 отчалили.

Что с нами было потом, расскажу, если меня об этом попросят читатели. На этом наши приключения не закончились. Они, как оказалось, только начались.