Четыре ночи и вся жизнь-6. Часть 2

В своем месте я уже сказал, что за всю нашу жизнь я с ней объяснился только один раз. Это произошло как раз из – за Пети, которого я не дал отправить в интернат. Тогда – то между нами состоялся приблизительно такой разговор на повышенных тонах.

Вернувшись из Японии и узнав, что ее любимый Петя отнюдь не в интернате, а опять в Синеглазке, Валентина Даниловна фурией влетела в Синеглазку, сбросила манто и пошла возмущаться моим самоуправством.

– Он мой муж! Вы ему никто! – кричала она при детях и при самом Пете, которому в то время было предписано больше лежать. – Вы его лишили профессионального ухода! Была достигнута договоренность!

И я, который, никогда не отвечал ей, какими бы ее выпады не были резкими, в этот раз счел необходимым с ней поговорить.

– Ну, вы ему жена, – спокойно сказал я. И повторил: – Жена. А я ему – зять. Дети ему – внуки. Что дальше?

– Как это "что дальше"?! Я – жена!

– С вами же не разводятся.

Она просто задохнулась:

– Да я ему ЖЕ – НА – А – А!

– Ни у кого из нас нет права им распоряжаться.

– Есть!

– Ни у кого нет. Распоряжаться собой может только он сам. Сначала лишите его дееспособности. Вы для этого и хотели сплавить его в интернат для неизлечимых инвалидов.

– А он дал согласие туда ехать! Это вы поворотили машину!

– Валентина Даниловна, – сказал я беспредельно спокойно, – он туда не поедет.

– Поедет! Я вызову милицию! Мой долг спасти мужа!

И она уже побежала к дверям, чтобы одеться и мчаться за милицией.

– Вы думаете, что участковый на своем газике увезет инсультного больного в интернат?

– Да! – завопила Валентина Даниловна.

– Что ж, вызывайте. Милиция нужна, чтобы разобраться во взятке, которую вы всучили врачу за место в интернате, – вдруг сказал я.

В этом месте разговора возникла пауза. Валентина Даниловна продолжала надевать меховое манто, но, кажется, вспомнила историю с покупкой дома и с нотариусом. После нее обо мне в семье шла слава человека, который кое – что понимает в законодательстве. Я воспользовался молчанием, чтобы пойти в наступление.

– Почему вы хотите избавиться от мужа?

– Я?! Избавиться?!

– Ну да. Зачем вы дали врачу взятку новой курткой – аляской?

– Это был подарок ко Дню медработника.

– Да, всего лишь подарок. Взамен которого вы получили место в интернате. Где людей признают недееспособными.

Снова наступила короткая пауза. По глазам тещи я увидел, что Валентина Даниловна только сейчас осознала, до нее только сию минуту дошло, что она меня недооценивала: я был крепкий орешек. Я был первый настоящий мужчина на ее жизненном пути, который перед ней не отступил. Не уступил ей ни пяди. Я, "инфантильный", сокрушил крепость по имени Замужняя Женщина Валентина Даниловна! Возможно, в этот момент она горько пожалела, что развела свою дочь с "настоящим мужчиной", которого она почему – то называла "инфантильным". Она меня не разглядела. Я оказался неинфантильным.

– Петр Сергеевич здесь, и останется здесь, – сказал я после некоторого молчания.

– Ну, а вы – то по какому праву распоряжаетесь им, если он такой дееспособный? – спросила с вызовом теща.

– Я распоряжаюсь не им, а вами. Место Петра Сергеевича – дома. Вот его семья. Он – здесь, и здесь останется.

Тут вступили в разговор Петя и Паша. Со своим юношеским максимализмом они пошли дальше меня:

– Ба, а почему ты хочешь отправить дедушку в интернат? Ты хочешь от него избавиться?

Залепетала Марина:

– Избавиться? От дедушки? Почему ты хочешь избавиться от дедушки?

Валентина Даниловна не отвечала на эти детские глупости.

На этом наше первое и последнее в жизни объяснение закончилось.

– Вы и детей настраиваете против меня: – вздохнула примирительно Валентина Даниловна, снимая манто. – Злая бабушка, которая не чает избавиться от дедушки, упрятать его в интернат для умалишенных: На самом деле там у него есть хоть какая – то возможность встать на ноги. Давайте его туда отправим! Анну Григорьевну я беру на себя! Я всех девочек на себя беру!

– Об этом даже не помышляйте.

– У него же паралич! Ему нужен постоянный медицинский уход, уколы, процедуры... Петя, ты – то хоть знаешь, что я не хочу от тебя избавиться?

Петя кивнул.

– Ну, хоть он знает: Сказать не может:

*

Может показаться, что я привел пошлое анекдотичное объяснение тещи с зятем. Но я считаю, что спас человека от верной смерти. Кто знает, что ждало бы Петю в далеком, недоступном интернате, среди незнакомых людей? Всех этих нянек, медсестер: Парализованный, мычащий: Не могу себе даже представить его в таких условиях – выздоравливающим. Мне кажется, что тот интернат, как и многие другие в России, место – откуда никто не возвращается.

В последние годы появилось столько сообщений о "внезапно горящих" интернатах!"Руководители сгоревшего Камышеватского дома – интерната привлекаются к ответственности", "Экс – директору сгоревшего дома – интерната для престарелых в Белгороде Людмиле Боровской предъявлено обвинение", "Сгорел дом престарелых в республике Коми" : Разве только наивные школьницы верят, что причиной пожара было "короткое замыкание", "горящая сигарета" : Даже внук Кособоковой Герман рассказывает бабушке, когда та к нему приезжает:

– Ты ко мне приезжаешь – и я тебе отдаю свою пенсию. А тут есть больные, к кому никто не ездит. Они пенсию складывают под подушку. Куда еще девать – то? Мы живем на всем готовом. На улицу не выпускают. Надвигается праздник – подходит к одному такому медсестра, укольчик – и нет больного. Зато есть на что медперсоналу выпить и закусить.

А Валентина Даниловна всё со своими "девочками". "Девочки" да "девочки". Достала своими "девочками"! Но она права: ездили в больницу к Петру почти полных четыре месяца – кругом одни "девочки"! Хоть бы один врач – мужчина! Женщины: врачи, медсестры, няни. Не знаю, как в других городах, а у нас в Петропавловске мужчин в больнице мы видели только в охране: на воротах и внутри. Родственников не пускают, если не купишь у них бахилы. Сделали посещение больных платным. Этих охранников кормят больничной едой, бесплатно. Они ненавидят нас, если мы приходим со своими бахилами. Да я бы разорился, если бы каждый день покупал у них бахилы на всю нашу семью!

Вообще в последнее время про социальную защиту, которой принадлежат интернаты, много всякого прочитали. И про сгоревших инвалидов с престарелыми, и про сирот, которых приемные родители утопили в болоте, сбросили с балкона: А она всё со своими "девочками"! Думает, что если у нее кругом "девочки", то они будут решать судьбы мужчин. Пусть сперва повесятся.

Если Петя меня разлюбит, это его дело. Я не буду его держать, падать ему в ноги и упрекать, что вот я тебе жизнь спас, а ты меня бросаешь. Я спас его – и нисколько,

нисколько не сомневаюсь, правильно ли поступил.

*

Возможно, если бы "злой бабушке" удалась ее затея с интернатом, ее жизнь шла бы по накатанному руслу. Валентина Даниловна по – прежнему бы верховодила в доме. Но в жизни Валентины Даниловны наступил решающий перелом – она сама его приблизила, не в меру разогнавшись.

В квартирке на Советской она осталась одна. В Синеглазку я попросил ее приезжать только в моем присутствии. Она восприняла это как суровое испытание, устроенное озверевшим зятем. Война анекдотичной тещи с зятем вступила в открытую стадию. Я не желал волноваться, не зная, что она там делает с Петей в мое отсутствие. Вдруг и в самом деле нагрянула бы в Синеглазку с милицией? Уезжая в представительство, я всегда старался оставить вместо себя Кособокову. И как – то теща действительно нагрянула к нам без меня – Кособокова ее не пустила: не открыла дверь с крыльца, вот и все. Вера Дмитриевна тут же позвонила по мобильному мне, я бросил все и примчался домой. Но Валентина Даниловна уже убежала в гневе от перенесенного унижения. Это был ей урок.

Ситуация с Валентиной Даниловной мне напомнила историю со Львом Николаевичем Толстым и его женой Софьей Андреевной, которую тоже не допускали до больного мужа, хотя она к нему рвалась.

В Токио, куда Валентина Даниловна продолжает регулярно мотаться, Юра Ким тоже не понял ее командного настроя и отказался жить с ней под одной крышей. Но, поскольку Юля все же родила от него мальчика, то Валентина Даниловна выезжает к дочери по – прежнему, но вместе с Кимами не живет. Ей снимают отдельное жилье неподалеку от небоскреба. Она стала "приходящей няней".

Мир, созданный мною в Синеглазке, представляется ей из Токио сказочно прекрасным: по вечерам мы все, окружив любимого дедушку, читаем сказки Пушкина, пьем чай с вареньем... На самом деле мы решаем сотни проблем – с учебой, с едой, со стиркой, с ломкой характеров, с возрастными и невозрастными свойствами, я погряз в ремонте дома: Мир дочери тоже видится ей уютным, пряничным: Юля с Юрой и сыном Никитой в своей квартире на 47 этаже небоскреба воркуют от счастья... И лишь одна она, Валентина Даниловна, в своей съемной квартирке поблизости от небоскреба коротает унылые вечера, и не с кем ей перемолвиться русским словом. И денег у нее своих нет. Что новый зять с дочкой подкинут, с тем и шляется по магазинам:

Чуть не каждый вечер она звонит нам из своего Токио или из Нового Орлеана, куда по делам фирмы вылетают Юля с Юрой и Никиткой (в наводнение их фирма уцелела), и поет несвойственным ей сопрано:

– Алексей Иванович, это Валентина Даниловна:

– Я вас узнаю, Валентина Даниловна.

– Ну, как вы поживаете? А вы сегодня мне разрешите поговорить с Петром Сергеевичем?. .

Или испуганно съязвит:

– Кособокова сейчас у вас? Хозяйничает?

Словно бы Вера Дмитриевна по моей злой воле замещает ее, законную бабушку. Мне бы ее пожалеть, но я не хочу забыть, как она угрожала мне милицией. Она мне напоминает подстреленную Татьяну Ефимовну Никитину: та тоже вела себя просто по – бандитски, пока я не применил к ней силу и не сбросил со стула. Она мне предлагала сесть напротив нее, поговорить по душам и забрать свои ботинки!

Петя мне объясняет:

– Да нет, твоя Ефимовна – это одно, а Валька очень хорошая баба. Просто она еще никогда не сталкивалась с моей болезнью. Привыкла к тому, что я всегда на ногах. Я видел по ее глазам, что она перепугалась больше моего. Я лежу пластом, пошевелиться не могу, мычу, сказать хочу, но не получается:

Валентина Даниловна щебечет ему из Токио:

– Вот какая у нас с тобой жизнь, Петруша: ты – с внуками, я с внуком... Кто знает, увидимся ли еще?

Петя отвечает:

– Да мы же с тобой совсем не старые, Валь. Как там внук Никитка?

– Я тебе его фотографию послала. Попроси Алексея Ивановича, чтобы он открыл твой почтовый ящик, мы с Юленькой специально для всех вас наснимали целый альбом:

*

А Вера Дмитриевна действительно больше времени проводит у нас, чем у себя. Чаще просто приезжает и сидит, рассказывает что – нибудь из жизни Петропавловска, завода, первой приносит известия, кого еще убили или "расстреляли в упор". Она знает, что я не люблю, когда она стирает или готовит еду, – я все делаю сам.

Ее горе – ее внук.

– Вся время просится домой, а я не знаю, забирать его из больницы или нет? Врач говорит, что у него психика неустойчивая. Знаете, Алексей Иванович, кошки, которых он погубил, мне снятся. Снятся! Обступают со всех сторон! Господи, я же его боюсь, Германа: Вот только и езжу к нему, чтобы забрать пенсию. Может, этим и спасаю?. . Если бы не ваша Марина, я бы совсем, наверное, рехнулась. А что буду делать, если она после школы надумает поехать в Москву или во Владивосток?

– Не будем заглядывать так далеко, Вера Дмитриевна.

– Далеко: Вот бы ваша Юлька еще кого – нибудь вам подкинула:

По Пете теперь и не скажешь, что был у человека инсульт. Сидит за рулем. Он снова работает в порту. Прибавка к его пенсии солидная. Правда, инвалидность с него почему – то не снимают.

Петя и Паша все – таки вместе уехали во Владивосток. Петя – в Морской государственный университет имени адмирала Г. И. Невельского – в бывшее Высшее морское училище, на факультет эксплуатации водного транспорта и судовождения, а Паша поступил на факультет журналистики Дальневосточного гуманитарного университета. Ссорились на этой почве целый год. Даже временами не разговаривали. Петя хотел ехать учиться в Санкт – Петербург на факультет журналистики, а Паша слышать не хотел о литературе и мечтал стать капитаном. Намерены были даже разлучиться. Мы с Юлей и бабушка с дедушкой едва – едва уговорили их не совершать этой ошибки.

Марина заканчивает шестой класс, стала почти девушкой. Она самая красивая девочка в школе. Учится только на пятерки. Учителя ей обещают отличный аттестат. Несколько раз летала в Токио к маме, но однажды тоже внезапно к маме остыла. В чем дело? Почему у детей такая странная реакция на Юлю? Каждое лето предлагаем Марине лететь в Токио – она отказывается. В точности повторяется история со старшими братьями. Они маму не видели с детства, и как – то не скучают.

Но хуже всех, наверное, мне: я без Пети не могу прожить и часа, совсем надоел ему своими телефонными звонками.

*

Но не только Вера Дмитриевна живет ожиданием будущего. Я тоже. Через несколько лет мы с Петей останемся в Синеглазке одни. Предчувствую, какая жизнь у меня наступит: я смогу, не боясь, не оглядываясь и не вздрагивая от каждого шороха, делать то, что мне захочется. Прикасаться к нему, прижиматься, обнимать: Мы будем каждый вечер ложиться с ним в одну кровать и засыпать в объятиях друг друга.

Даже не верится, что такое время когда – нибудь наступит.

Мы друг без друга не можем. Наше счастье бесконечно.