ВОЗЛЕ БАССЕЙНА. ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Не мала баба хлопоты – купила порося! - бурчал себе под нос Борис Петрович услышанную когда-то присказку украинских альпинистов, перебираясь от ласковой медсестрички к выходу из палатки.

Не зажигая фонарика, он приоткрыл брезентовый полог и выглянул в плотную, словно агатовый занавес, темноту.

Стрёмное это ощущение для коренного горожанина - непроглядная темень! Словно ты ослеп и не видишь ни зги... Лишь где-то, высоко над головой, в глубине предполагаемых крон (если напрячь зрение), угадывалось что-то совсем крохотное, почти не воспринимаемое звездочкой...

Ветер, что гулял до полуночи, совершенно исчез. Воздух был недвижим. Ни звука в нём, ни шороха, ни всплеска ночной рыбы. Словно нет вокруг ни большого леса, ни близкой реки... Абсолютная, всё поглощающая, до звона в ушах – ти-ши-на...

«Своей дремоты превозмочь не хочет воздух...» - пришло на ум Борису Петровичу.

Вот ведь, как совпали ассоциация нашего героя со случайной строфой из «Полтавы»!

Но не только это погладило сердце расслабленного Большакова. Образ далёкого ловеласа явственно представился Борису Петровичу на чёрном «экране» ночи. С насмешливым прищуром тот, как бы спрашивал: «Ничего не поменялось у девиц после моего ухода? Всё ли у них на месте?»

Да, Алексашка был ещё тот любитель телес современниц! И наш «охранник» лагеря чувствовал себя в его стихии - «безумных шалостью под легким покрывалом.»

А ещё:

«Смешон и ветряный старик, смешон и юноша степенный...»

Сегодня Борис Петрович чувствовал себя юношей, познавшим Натали...

Свет-Наташа! где ты ныне?

Что никто тебя не зрит?

Иль не хочешь час единый

С другом сердца разделить?

«Да здесь она, здесь! За твоей спиной. Приводит в порядок натруженные места... - пробурчал на романтическое настроение патрона недремлющий Петрович. – Иди, уж, куда шёл, а то другую «свет-Наташу» упустишь...»

Большаков было собрался послать ворчливую ипостась на три буквы, но сбоку раздались отчётливые шажки и, почти тут же - женское «ой!». Потом - звук падения и очередное восклицание. Всё - где-то рядом, в нескольких метрах...

...

Придерживая брезентовый полог, Борис Петрович повёл лучом фонарика в сторону звуков. У потухшего кострища и веток хвороста сидела Зоя. Одной рукой она потирала ушибленное колено, а другой – прикрывала личико от слепящего света. По всей видимости, во время «обучения» Натальи, она находилась совсем рядом с палаткой. Любопытствовала. Когда же Большаков стал собираться на выход, запаниковала, кинулась прочь, споткнулась и, как результат – «производственная» травма при сборе информации для охочих ушей лагерного персонала.

Так. Теперь Большакову точно следовало сделать из «разведчицы», шалаву. Иначе та не будет держать язык за зубами.

— Сильно ушиблась? – участливо спросил любитель творческого наследия Пушкина, подходя к сидящей на земле поварихе.

— Не знаю... - сказала пострадавшая. – Но больно...

— Сейчас посмотрим... - Борис Петрович присел на корточки. Отвёл девичью ладонь с ушибленного места. – Похоже, есть царапина... и она кровоточит... - со знанием опытного спасателя, сообщил он притихшей дурёхе. Ощупал в разных местах прикрытую спортивными штанами ногу:

– Так больно?.. А так?

— Ой...

— Надо спуститься к воде и промыть ранку.

— У Наташи есть аптечка...

— Что там? – послышался голос Натальи.

«Вот её-то привлекать в «спасработы» не стоит!» - опередил ответ Большакова своевременной подсказкой Петрович.

— Пустяки. Мы скоро вернёмся и, если понадобится, воспользуемся перекисью водорода и пластырем из твоей аптечки, – сказал заботливый Борис, помогая Зое подняться.

Придерживая податливое тело за талию, искуситель повёл «раненого бойца» реке, где, усадив на песок, деловито стянул с попы пострадавшего товарища и приспустил до икр его спортивное трико. Открыл пространство для изучения «травмы».

— Песок холодный, - пожаловалась Зоя.

— Теперь можно и стоя, - согласился врачующий.

Он помог, обалдевшей от повышенного внимания Зойке, принять вертикальное положение, а сам встал перед полуобнажённой женщиной на колени. И, как вы догадались, при свете затухающего фонарика, принялся осторожно оглаживать то одну ножку, то другую. Со всех сторон. То повыше, то пониже...

— Надо в сравнении убедиться, что нет опухали или вывиха... - пояснял свои действия дрожащей девушке «спасатель».

Действовал он практически в темноте (гаснущий фонарик лежал на песке). Наощупь. Давая волю охочим до женского тела рукам. При этом подпирал слабеющую «больную» головой, давая той возможность опереться тёплым животиком о благородный лоб врачующего.

Догадывалась ли Зоя Александровна, какие планы зреют в патлатой голове физрука, которую она приняла, как дополнительную точку опоры?

Не нам гадать.

А было в той голове (кроме трёх ипостасей) - ясное представление - как вскоре окажутся эти ножки на широких плечах физрука и разведёт он их вверх и в стороны, открывая «малышу» прямой доступ в райское лоно верной жены очередного рогоносца...

...

После икр и коленей Борис Петрович - двинулся вверх, «исследуя» девичьи бёдра. Надавливая и обхватывая эту самую привлекательную (с его точки зрения), мышцу женской ноги всей пятернёй, как при массаже. Всё время заботясь:

— Тут не больно? А тут?..

Малышку натурально трясло. Бёдра были напряжены. У бедолаги появилась икота.

— Нервное потрясение, - пояснил врачующий «травматолог». – Скоро пройдёт...

Однако, сравнение» ножек затянулось.

— Я что, ик... так и буду стоять ик... со спущенными штанами? – с нервным смешком спросила икающая Зоя.

— Есть ранка. И её надо промыть водой... – невозмутимым голосом сообщил Большаков.

Поскольку батарейки фонарики рождали свет на последнем издыхании, Борис Петрович буквально тыкаться носом в близкое «райское». Близость женских прелестей завораживала мозги, усиливала похоть.

«Во даёт! – радовались ипостаси. – Только что отымел одну и уже готов трахать очередную! Повезло нам быть его опекунами...»

— Сейчас пойдём в воду... - сказал Борис Петрович. - Брюки мочить не стоит. Их надо снять совсем... И кроссовки тоже...

На ощупь он легко расшнуровал обувь, потянул складки материи к подошвам Зойкиных лодыжек, и та, покорно перешагнув через не нужный атрибут спортивного костюма, застыла плотно сжав внутренние бёдра.

Причина тому понятна - женщина была скованна сознанием, что стоит перед чужим мужчиной полуголой, в постельных трусиках, а не в купальнике. И это совестливое состояние замужней недотроги не скрадывал факт, что свет умирающего фонарика на её теле едва уловим... Близкое присутствие породистого самца, запах его волос и уверенное прикосновение шероховатых пальцев творили помутнение.

Бедняжка начала ощущать знакомое каждой замужней женщине зудение и едва сдерживала желание почесать низ живота. «Хотя бы пальчиком...» Ждала момент сделать это быстро и незаметно, едва потухнет сволочной фонарик.

А Борис, едва ли не носом, «изучал» уже не царапину, а полупрозрачные трусики с угадываемой под ними растительностью. Предательское пятнышко в промежности подсказывал соблазнителю, что девушка начинает чувствовать в нём не «врача», а мужчину. И это было то, что он хотел знать в первую очередь перед решительным наступлением.

Зоя Александровна Коляда (так она значилась по паспорту) вздрагивала от каждого прикосновения чужих пальцев и таяла от горячего дыхание именно там, где всё было напряжено и пылало. А тут ещё острая память напомнила подслушанное у палатки и «рисовала» возню двух разгорячённых тел. Их объятия. Страстное проникновение, громкие оргазмы подруги. И слова! Слова, сопровождавшие это совокупление. Как они безжалостно будоражили грязным смыслом семейную скромницу даже через стенку брезентовой палатки! Распаляли взволнованное сердечко неправильным желанием - быть там, в палатке, на месте падшей Наташки...

И это неправильное желание становилось совершенно невыносимым. Замужняя женщина пыталась им возражать, создавая «барьер» из случайных сомнений. Не стойких, но ещё присутствующих:

«А что, если он рискнёт... И что тогда? Я ведь десять лет, как замужем... Нет! Это не может быть со мной... Это только кажется... О, господи! Он целует меня ТУДА!!!»

Зоя вся вздрогнула от прикосновения к месту, которое уже не зудело, а жгло. И это не были пальцы. А именно касание губ! Она догадалась. Пальцы не могли быть такими жаркими. Даже через трусики низ живота словно взорвало, вызывало стремительное движение навстречу обжигающему.

Многие сочинители романтического жанра называют это - «порханием бабочек». Они даже не догадываются, как далеки от истины!

Автор этого изложения никогда не будет на месте женщины, но часто бывал в ней. Потому знает, что говорит. Не из-за «бабочек» раздвигаются женские ножки, а от нестерпимого желания погасить это жжение. И потому, ничего не оспаривая, скажет по-солдатски прямолинейно – бабе захотелось ебаться. Здесь и немедленно!

Даже то, что, жена Коляды твердила, что «она не Наташка!» что «честнее её!», что «не уступит!» - ничего не меняло.

Зоя Александровна врала.

Нет, она искренне верила, что говорит правду. Но замужняя недотрога так устроена. Врёт сама себе один раз. После чего свято верит, что говорит мужу искреннюю правду. Иначе нельзя. Засомневайся в себе - будешь разоблачена. А ей это нужно?..

...

И развязка стремительно приближалась!

«Мужики, она потекла!», - «воскликнул», понявший момент истины, довольный своей догадливостью, Борик.

— Что вы делаете! Не надо так... - женские ладошки упёрлись в шевелюру старшего физрука. – Не надо...

Упереться Зоя Александровна сумела, А толку? Совладать с таким «Шварценеггером», в одиночку хрупкой женщине, разве по силам?

«До чего же одинаково упорствуют бабы, прежде чем раскинут ноги», - усмехнулся Борис Петрович, продолжая работать не только губами, но и языком.

Он просунул ребро ладони между девичьих коленей и теперь, устраняя зажатость ног, двигался к намеченной цели.

Зоя попыталась пятиться. Но хитрец, предвидя такое отступленье, свободной рукой подпёр ягодицы, лишив бедолагу манёвра к отступлению.

— Отпустите, пожалуйста... - просила повариха и, тихонько охнув, затихла. Лицо блядуна зарылось во влажную промежность её трусиков, а протиснутые меж бедер пальцы достигли лобкового симфиза.

Когда же рука на попе, подкравшись со спины, двумя пальцами отвела в сторону границу ажурных трусиков и тронула выступающие губки, влагалище Зои Александровны судорожно сжалось и начало пульсировать. Тело выгнулось от острого приступа первого оргазма. Ночное безмолвие нарушил протяжный, как выдох стон:

— Ох... Борис Петрович, я так не могу...

— Можешь, милая, можешь, - зарывался в шелковистую бязь наш охальник, - ещё как можешь...

«А не можешь, мы научим!» - вставил свои пять копеек ужасно счастливый Борик.

...

Надавив головой в податливый живот молодой женщины, он заставил её оказаться на песке и, не вынимая проникшие в влажной вульвы пальцы, стал покрывать поверженную жертву жадными поцелуями. Страстно, как последний раз в жизни. Попробовал на вкус пухлые губы. Мягко скользил языком в приоткрытый рот, трогал прикрытые глаза, «жевал» мочку уха, искал нежную складку на шее. Многолетний опыт подсказывал, где ждут касания эрогенные зоны пробуждения истинной женщины.

Старания ловеласа не остались без награды. Поцелуи за ушком увели бедолагу в восторг до перебоя в дыхании. Новый протяжный стон стал тому сигналом.

Да, мой друг, в любовном деле главное – здравый смысл и трезвый расчёт!

Наш герой знал женское тело, как свои карманы – где, что лежит и как этим сдует пользоваться. Даже в предрассветной темноте, тиская упругие титьки, он представлял, ореолы Зойкиных грудей сжавшимися, а соски торчащими. Два пальца готовили уютное гнёздышко для «малыша»...

Под столь профессиональным натиском «крепость» просила пощады:

— Не надо... Борис Петрович... не надо...

Остановить солдата, когда он близок к победе? Отвести разящее орудие в момент его наведения? Отменить восторг адреналина, что накатываются волнами, а ягодицы сводят судорожные «убеждения» близкого трофея? Как?

И не пытайтесь!

«Шеф, не так шустро. Не обгони эякуляцию...» - шептал предупредительный Петрович.

«Чего медлишь?», - торопил патрона Борик.

«Не холодном песочке для дамы чересчур... - хмурился Петрович.

«Меняй диспозицию. Неси её в воду...» - сориентировал страстный Я.

Большаков снял с безвольной женщины никчемные трусики, сдёрнул маечку, поднял, словно пушинку, взбрыкнувшую добычу и, как был в отечественном «Адидасе», зашёл с умоляющей о пощаде женой Коляды в глубину лагуны.

Вода была тёплой, как парное молоко. (Ох уж эти штампы, но куда от них денешься!)

Голенькое, дрожащее от перенапряжения существо, обхватило Бориса Петровича руками и ножками. Само сползало на торчащую булаву. Но Большакову хотелось совершить первое проникновение по-иному – лёжа на спине и со «всадницей» на хуе.

Он вернулся на неглубокое место, повалился широкой спиной в воду, так, чтобы голова оказалась на кромке пляжа, приподнял Зойкино тело над торчащим «малышом» и велел Зое Александровне садиться.

Коляда послушно пошарила под собой, нашла, что требовалось и, обжав торчащую ялду маленьким кулачком, осторожно сгибая колени, стала садиться. Ялда полезла в нетронутое чужаками супружеское лоно.

Тело Бориса Петровича отозвалось приятной волной предвкушения. Особенно острым, от сознания, что замужняя женщина садиться на его хуй самостоятельно. Причина Зойкой измены, его не интересовала. Он выполнял своё жизненное кредо – превращал чужую жену в станок для сексуального наслаждения. И процесс этого перевоплощения верной супруги неведомого Борису Петровичу Коляды, начался с позы наездницы.

Погрузив раскрытую мохнатку на короткую часть толстого фаллоса, наездница, оперившись на плечи лежащего под ней самца, приподнялась, дав залупе с чавканьем выскочить наружу, а затем, затаив дыхание, повторила погружение.

Происходящее с ней было новизной во всём: в размерах члена, в позе проникновения. И в том, что под ней лежал распластанный красавец, которого ОНА брала своей мандой! Сама рулила, как часто двигаться, как глубоко садиться.

От понимания, что она САМА ебёт постороннего мужчину (возможно даже чужого мужа), от тёплой, приятной воды, что в сопряжении с незнакомым телом, помогала привыкать к раздвигающему её таз давлению, движения Зои Александровны по двадцатисантиметровому монстру постепенно углублялись. Но до контакта с мошонкой отдающегося её попа ещё не добралась.

Последний дюйм дался особенно нелегко. Полусогнутые ноги красавицы едва держали, тридцатилетняя пизда сжалась, хватая залупу в замок. Но вовремя отпустила. Прорыв в раскрытую матку состоялся!

За ослепительной вспышкой явилась пауза понимания – что, собственно, произошло. И, тут же - секундное: «Прости меня, Коленька! Я не хотела...»

— Ты такая узкая, - сказал лежащий под ней с одобрительной интонацией мужчина. – Давно не еблась?

— Перед отъездом в лагерь... Коля старался... - сказала Зоя Александровна с продухом.

— Коля это кто?

— Муж...

— Ну и как, в сравнении?

— Куда ему... до твоего... Садилась, думала лопну...

— А сейчас как?

Зойка слегка привстала. Осторожно подвигалась:

— Кажется - ничего...

— Тогда нехер рассиживаться! Ебись, как положено русской бабе. Вперёд и с песнями!

Окрик был грубый, но не обидный. Соответственный обстановки.

Озернувшись по сторонам Зоя Александровна начала неторопливое - туда-сюда, прислушиваясь к глубинных ощущениям. Состояние было бесподобное. Что-то похожее на щекотание. Хотелось смеяться. А когда задвигаясь по-настоящему, заговорила вслух... Обалдеть!

Это был белый стих, похожий на импровизацию.

Начальная строка стиха сопровождалась движение женщины по члену вверх, до сочного выхода его из пизды. Следующая – движением вниз, до шлепка голой жопы о ноги поверженного красавчика. То есть – «поэтесса» садилась по самые яйца.

- Моя душа, мой Коля, - Космос!

Она как север!

Запад, юг, восток!

Она верна тебе,

Мой глупый Коля!

Верна всегда,

Но только не сейчас...

Сегодня твоя Зоя - шлюха!

Ебусь, и не жалею, что даю,

Что хуй не твой во мне гуляет!

И хорошо, что он другого!

Тебя же мельком вспоминаю.

Довольна еблей с чужаком...

Которого сама имею,

Как захочу.

Ведь я... ведь я... О, блядь! Сейчас...

Нет сил терпеть!

На нём, конча-а-а-а-а–а-юююююююююю...

...

Никогда Борис Петрович не трахался с поэтессой. (О чём его ипостасям к слову сказать - следует подумать). Сам он стихи различных классиков симпатичный дурёхам, конечно, почитывал. Любил применять этот метод расслабления кокотки в «конфетно-букетный» период ухаживания. С красивой лирикой доверчивые жёнушки охотнее шли к падению в пучину разврата. Было дело. И не раз. Но, чтобы читали ему... Да еще в процессе скачек... Никогда!

Вот и гадайте после этого - случайно ли мистический образ Александра Сергеевича привиделся сегодня нашему «ДонЖуану» на «экране» ночи!

Сказать, что Большаков охренел от заведённой наездницы – значит ничего не сказать. Он даже спускал в Зою Александровну дольше обычного.

А ту трясло в экстазе. В нанизанном состоянии, она выгнулась назад, коснулась спиной воды, выдохнула в небо нечто, по-волчьи протяжное, и упала вперёд, прижав большими титьками грудь лежащего перед нею любовника.

В предрассветных сумерках её глаза были расширенными, как у Врубелевской царевны-Лебедь. Огромные и светящиеся...

Надо же, как глубокая любовь преображает женщину!

Она не имела блядского опыта. Заменяла неопытность внезапной страстью. Отдавалась полностью. Зная, что где-то в городской постельке спит её глупый и жадный мудак Коля, променявший верность жены на дополнительный доход под бэушный «жигуль». И не её вина, что впервые в жизни сев на случайный хуй, поняла, ка это – сладко, быть по-блядски выебанной охочим ебли чужаком...

— Откуда стихи, - спросил Большаков, когда Зоя Александровна вернулась в стойкое состояние.

— Отсюда, - сказала «поэтесса» и указала на пизду...

«С такой чувихой, надо поделикатней, - «охнул» Петрович. – Творческие люди непредсказуемы...»

«Баба, как баба, если манда у неё не поперёк», - «изрёк» «поумневший» Борик.

«Ставь раком и еби «поэтессу», как обыкновенную суку, пока есть возможность...» - буркнул Я, который не ожидал от поварихи такого неординарного поведения.

— Чувствуешь, себя нормально? – спросил Борис Петрович, затихшую Зойку, всё ещё сидящую на нём. – Не жалеешь о случившемся?

— Нет. Всё когда-нибудь кончается. И скучная жизнь - тоже...

— Решила побыть блядью?

— Ага.

— Тогда продолжим на песочке. По-офицерски! Знаешь, как это?

— Неа, - ответила Зойка с бесшабашным задором.

— Научим, - пообещал Большаков, укладывая партнёршу спиной на её спортивный костюм и поднимая девичьи ножки себе на плечи...

Раскачивая эту послушную конструкцию разёбанной многостаночницы, Борис Петрович не забывал обучать постанывающую повариху премудростям блядского лексикона.

И как только покорная «ученица» себя при этом не называла, на какие только условия будущего разврата не соглашалась! Балдела от новых познаний житейских «премудростей».

А ещё умилялась насколько приятно быть сукой! Ебаться с настоящим мужиком, знающим как оглаживать буфера, крутит соски, покрывать доступные места поцелуями, дрючить тугое влагалище без устали.

«С Вами, Николай Иванович, такое и не дождалась бы!» - слала невидимые флюиды Зоя Александровна в сторону спящего в городе мужа.

Растворяясь в очередном оргазме, не сразу заметила, как снова оказалась по пояс в воде, а «клубничка» фаллоса раздвинула центр расслабленного сфинктера.

Только и успела боязливо воскликнуть: «Нет!», а физрук уже сбил её прерывистое дыхание, заколбасив, чуть ли не на половину свою дубину!

Даже Коленька не проник в девственное очко Зойки ни до замужества, ни после.. Видимо сердствовал слишком деликатно. А нужно было, оказывается, вот так - сразу!

В воде это получилось на удивление просто. Острая и, тут же -затухающая боль. Пауза внимательного партнёра. Новый толчок и вот – жопа гражданки Ковтун уже не целка!

Зоя Александровна даже пукнула, одарив светлеющуюся лагуну пузырями с характерным запахом. Всё получилось естественно и санитарно: тут тебе и клизма, и подмывание одновременно...

«И минет после такой «ванной» сделать можно», - думала Зойка о том, что ещё не делала, но слышала от подружек, рассказывающих, как надо сосать мужские члены... А вспомнив, проявила инициативу. Попробовала, как это – мужицкая «кукурузина» за щекой? Оказалось – ничего страшного. Даже забавно. Как горячее эскимо.

«Вот уж, действительно, выходные не прошли даром!»

Это была удивительная, для вчерашней скромной труженицы советского общепита Зои Александровны мысль, и совершенно не справедливая по отношению к её рогатому мужу...

Старший физрук дрючил свою пляжную подругу во всех позах до самого рассвета. Уж очень охочая до ебли оказалась лагерная повариха. Да и наш герой не слабаком. Заполнил струями малафьи освоенные отверстия, но вафлить с проглотом не стал. Приберёг запас прочности на групповичок в палатке.

«В любви несвоевременность есть грех непоправимый» - одобрил решение сексуального труженика расчётливый Петрович. – Всему - своё время, мой шеф!»

Борику было не до «разговоров». «Парень», что называется, дорвался...

Третья же ипостась «планировала» будущее:

«С этой блядью будет чем заняться Сенечке, когда он приведёт на Косу первую партию пионеров. Надо лишь посоветовать обратить на неё внимание, шепнуть, что безотказная. Зойка «кудряшу» даст и у того появится интерес к походам... А у патрона - дополнительное время для освоения его жены, Томочки.»