Учительница. Разговор в поезде

Не так уж трудно учиться, если за тебя все решают родители, их влияние и связи. Гораздо труднее пробивать собственным лбом стену, за которой притаился «Диплом». Но и пытаться обогнуть эту стену тоже ох как непросто. Но Вера Никонова смогла...

Наконец она сдала все экзамены, и когда посчитали баллы и вывели средний, Вера оказалась одной из первых. На предварительное распределение пришел директор Гроссман и с лету предложил ей рекомендации в педвуз. Но она хотела другого. Ей надоело учиться.

— Хочу в деревню, на воздух, – сказала Вера. – На парное молоко. И учить малышню, чтобы из них выросли достойные люди – строители коммунизма.

— И чтобы сортир на улице, и баня по-черному раз в неделю по субботам, и единственное сельпо в округе, где продают прошлогодние соленые огурцы из бочки и ржавую селедку? Что же, достойный выбор! Не смею настаивать.

Наступил день расставания с Москвой и мамой, которая отнеслась к Вериному выбору с пониманием. Миша и Гриша уже уехали, и Веру пришла провожать только Катя. Они даже не целовались, просто обнялись, и Вера на прощание ощутила Катино винно-свежее дыхание и бархатную нежность щеки.

Поезд уже тронулся, а Вера стояла у окна и смотрела на Катю в коротком светлом платьице. Катя все махала платочком, и Вере захотелось плакать, но она сдержалась, просто отошла от окна и села за столик. Ехать ей предстояло около суток по железной дороге, а потом еще автобусом. Гроссман удружил, дал распределение в самую глушь. Какой-то военный с погонами капитана помог ей закинуть чемодан на багажную полку, а рюкзак она подсунула под казенную плоскую подушку. Вот и началась настоящая взрослая жизнь!

Военный, помогавший Никоновой с чемоданом, сел напротив, закинул ногу на ногу и развернул газету «Красная звезда». Прочитал передовицу, свернул и бросил на столик.

— Московский округ – показуха! – сказал капитан и показал пальцем на газету.

— А какой не показуха? – лениво спросила Вера. Утренние сборы и проводы ее утомили, ей хотелось прилечь и уснуть на полчаса.

— ЗабВо – не показуха, и ДальВо – не показуха, там проверок минимум, а службы максимум. Представляете, я месяц ждал назначения, жил у родителей жены, а? Каково? Зато сейчас еду на майорскую должность! А Вы куда?

— В деревню, в глушь, в Саратов.

— Так в Саратов по другой дороге! Меня не обманешь! Я – снабженец!

— Снабженец? Я думала, Вы – герой!

— Я и есть герой, – спокойно сказал капитан. – Без нас, снабженцев, и ракеты не летают, и танки не ездят, и пехота не бегает. Так-то, девонька! А Вы куда? Если не секрет, конечно.

— Тоже незаметная должность, – с не меньшей гордостью сказала Вера. – Учительница младших классов.

— Тоже сказала – незаметная! Без учителей мы бы...

Он так и не придумал, как закончить фразу, и вместо этого потянулся за фуражкой.

— Пойдемте в ресторан, а? Я позавтракать не успел.

Он оправил китель, надел фуражку с малиновым околышем, поправил козырек по уставу и представился: «Капитан Селиверстов Сергей Петрович». Вера тоже встала, поправила белый берет, и тоже представилась:

— Никонова Вера Сергеевна. Остальное Вы знаете.

В вагоне-ресторане было две женщины в белом, одна, толстая, скучала за буфетной стойкой, а другая, худая, сидела в зале и читала газету «Гудок». При виде капитана и его спутницы худая встала, а толстая из-за стойки так и не вышла. Она ждала часа пик. Капитан занял столик возле тамбура и испытующе посмотрел на официантку.

— Здравствуйте! – сказала та, показав крупные, как клавиши у рояля, зубы.

— Здравия желаю! – поприветствовал официантку капитан. – Что имеете предложить?

— Меню, но оно пишется, – сурово сказала официантка. – Есть комплексный завтрак: каша овсяная, яйцо под майонезом, кефир или сметана и чай.

— Давайте все, и в двух экземплярах! – благосклонно сказал Селиверстов. – Есть хочется!

— Вам что? – спросил он у Веры. – Кефир или сметана?

— Сметана, – быстро сказала Вера. – И еще булочку.

Пока официантка исполняла заказ, капитан предложил Вере прослушать старый, но к месту анекдот.

— Сидит стриженый под машинку новобранец в столовой и что-то ищет в борще. Ротный командир, летеха, крутится тут же:

— Иванов, что-то не так?

— Товарищ лейтенант, а мясо в супе положено?

— Положено, ешьте!

— Так ведь не положено!

— Не положено, не ешьте!

Вера не хотела смеяться, но по-кошачьи фыркнула, а Селиверстов смеялся долго, утирая салфеткой слезы.

Тем временем официантка принесла заказ. Поскольку она поняла все буквально, завтраков оказалось четыре. Сначала капитан удивился, но тут же спросил:

— Вера, мы справимся?

И та кивнула утвердительно:

— Справимся!

В купе они вернулись в очень благодушном настроении. Там капитан предложил выпить коньяка, но Вера решительно отказалась.

— Крепкое мне по мозгам бьет! – сказала Вера.

— Тогда и я не буду.

Селиверстов с сожалением посмотрел на бутылку и убрал ее в портфель.

— Все зависит от места производства, – пояснил Селиверстов, развивая Верин тезис о мозгах. – Дагестанский, да, бьет, куда ноги принесут, неизвестно. От грузинского в пляс тянет, а вот армянский, наоборот, мозги прочищает и толкает на философию.

— А московский? – спросила Вера, вспоминая Картузова. – Ведь есть и такой.

— Поскольку в Москве виноград растет только на ВДНХ, да и то плохо, в московском намешано всего понемногу. Тут и подвиги, и танцы, и размышления. То есть, вечером танцы, ночью подвиги, утром тягостные размышления о бренности всего сущего.

— Простите, меня, товарищ капитан, но не слишком ли Вы умны для армии?

— А Вы думаете, что в армии должны одни дубы произрастать? – обиделся Селиверстов. – Хотя отчасти Вы правы. Я в армии по любви!

— К чему? – улыбнулась Вера. – К сапогам и погонам?

— К женщине. Я ведь, когда пошел представляться родителям моей будущей жены, учился в Менделеевке, хотел химиком стать. Но будущий тесть, кстати, генерал-майор, хотя человек на вид мягкий и деликатный сказал только одно:

— Я полагал, что моя холоднокровная дочь если и выйдет замуж, то только за военного человека. И тут и тещенька подоспела, стоит, смотрит в упор и поддакивает.

— Красивая?

— Кто, теща? Да так себе, местами.

Вере хихикнула. Ей захотелось встать и взъерошить на капитановой голове гладко причесанные волосы.

— Я про жену!

— А вот смотрите.

Селиверстов полез во внутренний карман кителя и достал большую записную книжку, а оттуда – фотографию, наклеенную на картон. Вера взяла и посмотрела.

Если бы ее попросили кратко охарактеризовать лицо на фотографии, то Вера бы сказала:

— Снежная королева! Очень красивая и очень холодная.

Капитан подождал немного, пытливо глядя в лицо Вере, затем отобрал фото и бережно спрятал вместе с записной книжкой.

— А у Вас муж, дети?

— Нет ни мужа, ни детей. Пока еще нет.

— Планируете?

Вера разозлилась.

— Не планирую. Просто живу.

Жаль, что нельзя спрыгнуть с поезда и пойти, куда глаза глядят, подумала Вера, или разбить капитану морду. Или сначала разбить, а потом спрыгнуть. Или хотя бы расцарапать. Или...

— Дайте-ка еще раз фотографию Вашей жены! – неожиданно для самой себя сказала Вера. Она достала пудреницу и терпеливо ждала, пока капитан Селиверстов достанет свою драгоценное фото.

— Хотите ее попудрить? – съязвил Селиверстов, отдавая фото Вере.

Она открыла пудреницу и взглянула в зеркальце.

Да, сравнение было не в пользу Веры. Жена капитана словно светилась холодным неоновым светом, Вера просто смотрела, неравнодушно, но зло. Да и типы лиц у них были разные: у Веры – словно лепешка из белого теста, а у жены капитана – уже созревший пропеченный пирожок. Ну, и ладно! Она встала и оправила на себе серое дорожное платье из тонкой шерсти. Бедра у меня хороши, подумала Вера, и грудь очень даже неплоха! Она так старательно обтянула бедра, что обозначились замки на чулках от пояса, и Селиверстов крякнул.

— Я пойду покурить, – сказал он и накинул китель себе на плечи. – Не скучайте!

Едва Селиверстов исчез за дверью, Вера легла поверх одеяла, подогнув одну ногу, а подол она подтянула намного выше колен. Теперь посмотрим, какой ты, товарищ капитан!

Кажется, девчонка меня провоцирует, думал Селиверстов, прикуривая вторую сигарету от первой, если я ей вдую, то будет ли это измена, и будет ли это измена себе или своему слову, если он такого слова не давал. Он так и не понял, но решил действовать по обстоятельствам.

Едва капитан вернулся в купе, обстоятельства бросились ему в глаза. Плутовка, лежа на полке, подтянула подол так, что стали видны не только замки на чулочных резинках, но и ослепительно белая кожа выше чулок. У Вас юбочка задралась!», – тихонько сказал Селиверстов. – «Разрешите поправить?».

— Да уж поправьте!

Капитан щепотно ухватил Верино платье и принялся тянуть на себя, а Вера соскользнула с подушки вниз и обнажилась еще больше, показав белую ткань трусов с ясно видимым углублением посередине.

Селиверстов не зря всюду носил фотографию своей жены. Он пытался влюбиться в нее второй раз. Она разочаровала его с первой ночи, просто лежала под ним и смотрела в потолок, как бесчувственная кукла. Он кончил, в первый раз исполнив свой супружеский долг, отвалился и задумался: «А что не так?». Она, не меняя позы, просто сдвинула ноги и уснула, почти не дыша.

И еще. Она жила по расписанию. Вставала ровно в шесть, принимала холодный душ, после легкого завтрака, состоявшего из ломтика подсушенного хлеба и слабого чая без сахара, выходила на пробежку, потом снова принимала душ, сушила феном волосы и, поцеловав мужа в щеку, уходила на работу к девяти. Ровно в половине седьмого она снова целовала мужа в щеку и садилась ужинать. Снова хлеб и чай, редко йогурт. Потом в третий раз душ, и сон, глубокий и спокойный. И отдавалась она ему только вечером с субботы на воскресенье, с одиннадцати до двенадцати ночи. Потом смыкала ноги и засыпала на спине. Кажется, у нее не было менструаций, и никогда не болела голова.

Капитан, тогда еще старший лейтенант, начал тихо попивать и незаметно погуливать, а жена словно не замечала. Теща замечала, глядела косо, тесть замечал, пару раз серьезно разговаривал, Селиверстов на время остепенялся, а потом начинал все снова. Тесть досрочно сделал ему капитанское звание, и Селиверстов решил снова в нее влюбиться, как в первый раз. Получилось не очень, а тут еще эта Вера подвернулась, крепенькая, как боровичок, и судя по всему, совсем неравнодушная к мужскому полу.

— Трусики лучше снять! – сказал Селиверстов, расстегивая пуговицы на форменных брюках. – А то замараешь!

Остаток дня Вера провела как в аду. Сергей Селиверстов выплеснул на нее всю нерастраченную мужскую силу, а время для молодой учительницы превратилось в смену ярких цветных кадров: капитан стоял над Верой, а его член качался у нее перед носом, потом она обнаруживала, что лежит носом в подушку, а низ живота гудит и пульсирует, как колокол. Последнее, что запомнила Вера Никонова, это офицерская сперма во рту и полупустая бутылка, из которой она пьет коньяк, словно минеральную воду.

Рано утром капитан Селиверстов помог ей выйти из поезда на низкую деревянную платформу и опустил чемодан и рюкзак, а сам поехал дальше к месту назначения. Светало...