Тетрадь по завещанию. Глава девятнадцатая.

Глава девятнадцатая.

Я стоял, медленно возвращаясь в реальность после слабости в ногах, и тупо смотрел, как тягучая капля спермы стремилась упасть с моего члена. Но Тина не дала ей без пользы кануть в воду таза. Подхватила своей ладошкой и слизала язычком, словно котенок молочко с блюдца.

Аглая подмигнула мне, томно огладила свою кудрявую красоту треугольником меж ног и проговорила:

— Собираться вам нужно спехом!

— Куда? — в один голос произнесли мы с Тиной, полностью вернувшись с райских садов Эдема на грешную землю.

— В капонир. Здесь он, совсем не далеко стоит, одинок и заброшен. Совсем обветшал, нужно его в должный вид привести, пока в него Алиса с тобой, соколик, не попала.

Что капонир, еще одно из названий долговременной огневой точки — ДОТа, я, то ли знал, то ли догадался, но вот как его вернуть в должное состояние, готовое принять бой — информацией не располагал. Конечно, чисто теоретически, понимал, что для этого нужно вооружение, изрядный боезапас, немалый запас продовольствия, возможно даже бетонные работы, поскольку он наверняка был полуразрушен. Но как это осуществить практически, когда у меня нет даже трусов? Задача была просто не реальной.

— Штаны мы тебе найдем, соколик, — прочитав в моих глазах полное смятение и растерянность, ответила Аглая. — Вооружение, боезапас, харчи — неприкосновенный запас, со складов РККА, я туда доставлю. Забью под завязку. Обеспечу вентиляцию и отсос пороховых газов. Но ДОТ небольшой, одноамбразурный, типа «Москит», вспомогательный. Вдвоем, мужчине и девушке там тесновато станет, если они, конечно, не поладят и скромничать не будут.

При последних ее словах в глазах Тины облачком промелькнула ревность, но перечить не стала. Аглая даже совершенно голой, была настолько уверена в правоте и непогрешимости своих слов, что касаемо меня, то я полностью уверовал, что сейчас она достанет из своего укромного места, лохматого кошелька, не только пулемет, но и весь ДОТ, и установит прямо в своей избе.

Но Аглая сделала иначе, тихо произнеся какие-то слова, она взмахнула неизвестно откуда взявшимся в руке платочком и мы с Тиной сначала были окутаны туманом, а когда он рассеялся, оказались в небольшом бетоном помещении с одной узкой амбразурой.

Я огляделся по сторонам, оглядел себя, Тину. Она была в гимнастерке защитного цвета с кубиками сержанта связи, пилотке, ее стройную талию перехватывал ремень на нем весел подсумок с патронами, в руках она держала СВТ, через девичье плечо была перекинута темно-зеленая противогазная сумка на широкой брезентовой лямке.

На мне по-прежнему была форма старшего лейтенанта, но Сухопутных войск РККА. Я огладил пулемет Максим, установленного на специальном казематном станке, огладил как старого друга, с детства знакомого по фильму Чапаев. Он еще пах смазкой, рядом находились стеллажи в небольшой нище, углубления в бетонной стене, и были заставлены жестяными коробками с пулеметными лентами патрон. Отдельно лежал ящик с боевыми гранатами РГД-33 и ящик винтовочных патрон к СВТ — «Светке», как называли красноармейцы самозарядную винтовку Токарева.

По другую сторону стены, была вмонтирована емкость для воды, литров на 200, и плотно закрыта железной крышкой от попадания в нее мусора. Двумя небольшими бетонными выступами на полметра от стены, комната делилась на боевую часть, столовую, и туалетный закуток в дальнем углу. От внешнего мира каземат был закрыт железной дверью и такой же решеткой, из толстых стальных прутьев.

В столовой, в двухступенчатой части комнаты, как на полок бани, были постелены гладко струганные доски. Под ними было что-то вроде бетонного сундука, где хранились продукты, в основном концентраты круп, но попадались и концентрированные супы, сухари в холщевом мешке, керосиновая горелка.

Видимо, плотно сбитые, щитом, доски служили бойцам капонира одновременно и столом и лежанкой. Я много видел в Сети фотографий, разрушенных немцами и временем ДОТов оборонительной линии западных границ СССР времен войны, но сейчас я стоял в одном из них, в форме командира РККА, как бы ни сторонним наблюдателем, а непосредственным участником той страшной войны.

Площадь каземата была небольшой два на два с половиной метра и высотой два метра. Бетон низкого потолка давил на меня, Тине было легче, она среднего роста, без каблуков. Первым, что она тщательно обследовала, был закуток с дыркой в пол.

Меня она не стеснялась и могла легко справить нужду прямо при мне. Знаем, проверено. Но здесь должна была поселиться Алиса и провести со мной в этой тесноте какое-то время! Тина смотрела, фыркала, но молчала. Ее совсем не волновало, что нам с военврачом третьего ранга придется в этой железобетонной «Мине», именно так называли военные инженеры подобные сооружения, принять бой, возможно последний. А вот, что Алисе и мне придется обнажать свой зад и письки в условиях предельной тесноты, Тину действительно взволновало до глубины души.

— К Аглаи у тебя ревности не было — проговорил я, проверяя в кожухе пулемета наличие воды и заправляя в приемник ленту с патронами.

— Да, будете здесь в обнимку, как Анка с Петькой «Щечки» изучать — фыркнула она.

— Боец, Алевтина! Прекратить разговорчики! — шуткой о

тветил я, потому что Тина была права, и я не знал чего и как ей ответить.

Она отставила винтовку в сторону, к двери, сделала шаг ко мне, прижалась, я снял с нее пилотку цвета хаки, обнял.

— Хочешь, твой сегодня стану? — подняла она на меня свои зеленые глаза со слезинками на ресничках.

У меня защемило сердце, наверное, вот так же тысячи, десятки, сотни тысяч ребят и девчат навсегда прощались друг с другом в тот суровый 1941 год. Наверное, впервые, я, бабник, циник и эгоист, серьезно задумался о значимости простых слов: «люблю», «жду», «надеюсь». Как было важно их услышать бойцу от самого близкого, дорогого ему человека, девушки, жены, находясь на пороге вечности.

Все это во мне говорили человеческая мораль, устои, традиции, менталитет, неизвестно откуда взявшееся в мой голове правильное воспитание, а инстинкт природы моего здорового молодого организма без стеснения оттопырил мне штанину и вызвал улыбку на лице Тины. Не отрывая от меня своих зеленых глаз, она стала расстегивать пуговицы на гимнастерки, я снимать с нее ремень.

Из-под хлопчатобумажной ткани защитного цвета выпрыгнула ее девичья грудь, оказалось, под формой у бойца связи Алевтины совсем ничего не было, как и под юбкой. Добравшись до растительности между ее ножек, я обнаружил там лишь влагу желания и скользкий весь в выделениях слизи бугорок клитора. Тина охнула, пытаясь снять штаны-галифе и с меня. Они спали до колен, избавиться от них совсем мешали яловые командирские сапоги.

— А как же ознакомительный период с ограничениями? — когда Тина до штанов спустила с меня и армейские трусы.

Рысь на моей груди не царапалась, более того медальон стал проявляться, появилась серебреная цепочка вокруг моей шеи, на ней оберег с изображением прототещи Алевтины, она мне улыбнулась и подмигнула поощряя и одобряя.

— Пусть это будет единственная кровь в этом каземате, проговорила Тина, садясь на край щита из досок и широко раздвигая ноги, открывая мне доступ к своему розовому персику.

С одной стороны она говорила о желании, чтобы здесь больше не пролилась ни чья кровь, а с другой — Алиса тоже была девственна и не ее ли девственную кровь она имела в виду? Произнося свои слова, как заклинания. Тина снова меня перехитрила, сняв один запрет, она тут же наложила на меня другой. Но думать, анализировать, я уже был не в состоянии.

Шла война, и нужно было пользоваться тем, что само идет мне в руки. Пошло, да пошло! Я снова рассудил как бабник, циник и эгоист. Во мне по-прежнему жили два человека, очень плохой и очень хороший, и то, что я это понимал — уже для меня плохого было жирным плюсом.

Ну, а когда мой возбужденный член коснулся мокрой вульвы Тины, я уже абсолютно ничего не понимал. Провел оголенной головкой по ее истекающей соком щели. Чуть потерся об ее персик, приоткрывая его и медленно входя. Чем глубже, я в нее проникал, в зеленых глазах Тины зрачки становились крупнее, как две черные бездонные воронки, они поглощали мою душу, всасывали в себя, как и мой член, ее вульва.

Я чуть отпрянул, выходя из нее. Окровавленный член на половину покинул ее вульву, тонкая струйка крови маленьким пятнышком расплылось на досках, я снова вогнал свой поршень до придела, вызывая у Тины стон, но это уже был стон не боли – наслаждения.

— Еще! Еще! — шептали ее передохшие губы, девичья грудь прыгала, пружиня небольшими яблочками с возбужденными сосками в такт моим ритмичным ударам.

Руки Тины захватили край деревянного щита, пальцы побелели от напряженного сжатия. Вдруг они резко разжались, она чуть проехала по доскам попой от моего очередного толчка, выдохнула и обмякла. Я снова подтянул ее к краю и всунул как можно глубже, чувствуя членом пульсацию ее вагины. Этого оказалась достаточно, чтобы бурно оросить ее лоно потоком спермы.

Я рычал от удовольствия, а Тина по-прежнему безвольно лежала на спине и только вибрация вульвы и мелкое сотрясание груди, плеч, губ, безразличные, смотрящие в потолок глаза, говорили мне, что она все еще кончает множественным оргазмам. Лишь его окончательный аккорд вырвался у нее наружу сильным вскриком. После чего она сползла с моего опадающего члена и, свернувшись калачиком, в состоянии полной неги замерла на досках.

Я услышал девичий смех вне каземата, это сюда шла Алиса, шла вместе со мной. Нужно было срочно что-то предпринять.

— Что, соколик, заметался? – послышался голос Аглаи откуда-то сверху. — Я вас с Тиной для чего в каземат отправила? Для того чтобы ты не чурался незнакомых стен. Все ж военный, хоть и летчик, а представление об оборонительных сооружениях иметь должен. А вы с Тиной, чего удумали?! Два раза кончила, пока смотрела, любовалась на вас, больно трогательное прощание вышло. Ну, давайте, голубки, собирайтесь обратно ко мне в избу да смотрите не забудьте чего важного в каземате. И дверь приоткрой, она изнутри заперта.

Едва я успел выполнить все приказания Аглаи, взять на руки голую Тину, как снова оказался перед очами Аглаи, она снова была совещено голая. Я тоже стоял перед ней обнаженным, Тина в моих руках совсем не изменилась, она все еще душой летала в райских садах. Обняв меня, мирно посапывала и улыбалась какому-то своему, прекрасному сну удовлетворенной женщины.