Собеседование. Часть 9

Алена только насмешливо улыбнулась в ответ. Разумеется она была намного сильнее меня. Все мои попытки вырваться из ее рук ни к чему не привели – Алена только сильнее задрала мне ноги. Чувствуя себя в этой позе полностью беззащитным, я горько заплакал.

– Как удобно ты его держишь, – улыбнулась Наташа, – Даже нагибаться не надо.

Я с ужасом осознал, что в отличие от сидевшей на корточках Насти, которую хоть как – то скрывали кусты, Алена продолжала стоять, держа меня на уровне груди. Заметив, как на нас оборачиваются другие обитатели пляжа – в основном молодые мамы с малышами – я густо покраснел от стыда.

– Уси – муси – пуси! – хихикнула Наташа, коснувшись пальцами моих яичек.

Вздрогнув от острой щекотки, я непроизвольно расслабился и чуть не пустил струйку.

– Попробуй пониже, – подсказала Настя, бросив быстрый взгляд мне между ног.

– Вот тут, за яичками? – улыбнулась Наташа, снова принявшись меня щекотать.

– Ага, походи пальчиками между мошонкой и дырочкой в попе.

– Сейчас походим, – хихикнула Наташа, – Топ – топ – топ. А теперь побегаем. О, как сразу занервничал. Похоже у него тут самое щекотное место.

Дрожа всем телом от нестерпимой щекотки, я из последних сил боролся с острым позывом писать.

– Что, Сашуля, нравится дрыгать ножками? – насмешливо улыбнулась Наташа, продолжая меня щекотать, – А писять мы когда будем?

– Сейчас пописает, – уверенно сказала Настя.

– Ага, все признаки налицо, – усмехнулась ее старшая сестра, – Даже мне отсюда видно.

– Что видно? – вопросительно обернулась на Оксану Наташа.

– Как что? Его письку, – засмеялась Оксана, – Заметила, как она напряглась?

– Действительно немного надулась, – хихикнула Наташа, – А как дергается. Сережина пипетка тоже перед пописом скакала.

– Скажи, как у мальчиков все просто определяется, – усмехнулась Настя, – Продолжай щекотать. Сейчас мигом пустит фонтан.

Снова щекотно потрогав мне мошонку, Наташа резко отдернула руку после моего громкого пука.

– Может он хочет по большому? – ухмыльнулась она, – Интересно, щекотка с большими делами тоже помогает? Что будет, если пощекотать ему дырочку в попе? Только не пальцем, – 12 – летняя девочка брезгливо поморщилась, – А скажем, травинкой.

Наташа осмотрелась по сторонам и нагнувшись, сорвала пушистую травинку.

– Ого! – улыбнулась она, коснувшись травинкой моей чувствительной дырочки, – Смотрите, как начал дергаться.

Я задрожал от нестерпимой щекотки.

– Так интересно, – хихикнула Наташа, – Сжимается и разжимается.

– Его маленькая дырочка? – улыбнулась Настя, – И вправду прикольно. Кстати, у тебя обе руки свободны. Сорви вторую травинку.

– Ну что, Сашуля? – обратилась ко мне Наташа, сорвав еще один ковылек, – Покакаешь ты или нет, я не знаю, а вот фонтанчика твоего мы уже заждались.

В отличие от Наташиных пальцев травинки были намного щекотнее. Одной девочка дразнила мне дырочку в попе, а второй водила по мошонке.

– Так прикольно крутит попой и пытается увернуться, – засмеялась Наташа.

Разумеется полностью открытый между ног, я никак не увернуться от травинок.

– Пись – пись – пись, – начала приговаривать девочка и я, не в силах больше терпеть острый позыв, пустил сильную струю.

– Вот это фонтан! – засмеялась Настя.

– Наконец – то! – донесся до меня мамин голос, – А как только что всех уверял, что не хочет по маленькому.

Взрослые дружно засмеялись. Я продолжал вовсю писать, слушая их снисходительное обсуждение моей струйки. Хотелось провалиться под землю от стыда.

– Все? – улыбнулась Наташа, когда я прекратил писать, – Сейчас проверим

.

Пушистая травинка снова скользнула мне за яички и я, вздрогнув от нестерпимой щекотки, тут же пустил тонкую струйку.

– Надо пописять до конца, – сказала мне n – летняя девочка, продолжая меня щекотать.

Наташа мучила меня щекоткой еще пару минут, заставляя брызгать из письки короткими струйками.

– Хватит! – сжалилась надо мной Настя, – Посмотри, ему уже нечем писать.

– Почему? До сих пор из писюльки брызгается, – возразила Наташа, тем не менее прекратив меня щекотать, – Правда по большому так и не сходил.

– Просто дразнить дырочку мало, – сказала Оксана, – Вот если б померила температуру...

– В попе? – уточнила Наташа

– А где еще? – улыбнулась Настя, – На Сережу действует безотказно. Правда, Оксан? Особенно если термометр намылить.

"Разумеется, сейчас и термометр найдется" – с тяжелым вздохом подумал я, но таинственная создательница моего мира решила меня пощадить.

После головокружения и темноты в глазах меня ждала новая обстановка и новый возраст. Так, от одной ситуации к другой, и приходилось мне жить в этом странном мире, населенном курносыми девушками и маленькими мальчиками. К головокружениям, темноте в глазах, и другим сопровождающим смену обстановки неприятным ощущениям я кое – как привык – но не к унизительным ситуациям, в которые меня постоянно ставила загадочная женщина – режиссер. Самое обидное, как только я начинал приспосабливаться к новой обстановке, она ее тут же меняла.

Напоминало все смену декораций во время спектакля: закрывается занавес, гаснет свет и в кромешной тьме слышна возня за сценой. Через полминуты открытие занавеса – и совершенно другая обстановка. Разумеется я вместо возни за сценой слышал загадочный голос "режиссера" – фразы типа "Кстати... " или "Ах да, совсем забыла, что... ". Приводили эти "кстати" и "ах да" к ситуациям, которых я ожидал меньше всего. И разумеется перезагруженным "воспоминаниям". Подсознательно я знал, что они были искусственными, но логически ничего объяснить не мог. Мое логическое мышление было на уровне моего нового – детсадовского возраста. Не говоря уже об эмоциях.

Постепенно я начал замечать, что мой возраст перестал меняться. И смены обстановки похоже закончились. "Режиссера", которой принадлежал загадочный голос "за кадром", явно удовлетворял конечный результат. Я решил провести инвентаризацию своих новых "воспоминаний", пытаясь понять мир, в котором мне предстояло жить. Мне было 7 лет. Маме – 25. Папы не было – возраст мужского пола был ограничен четвертым классом. Возраст женского был от 12ти до 35ти. Откуда брались дети, кто строил дома и пек хлеб, "режиссера" моего мира похоже не сильно волновало. Все это безусловно было, но где – то "за кадром".

Относились взрослые ко мне в семь лет, как к ясельному малышу: если ходить на горшок, то у всех на виду, подмывания и купания при посторонних – добровольных помощниц у мамы всегда хватало, на пляже только голышом... Не говоря уже, как со мной обращались детские врачи и медсестры в поликлиниках и больницах – для них вообще не существовало разницы между годовалыми и семилетними. И такие же бесцеремонные детсадовские воспитательницы с нянечками. Школьный персонал оказался ненамного лучше. Практически любая взрослая обитательница этого мира могла под благовидным предлогом раздеть меня догола. Разумеется 12 – летние девчонки тоже считали себя "взрослыми".

– О чем задумался? – послышался мамин голос.

– Ни о чем! – раздраженно ответил я.

– Перестань мне грубить! – строго скала мама, – И почему молоко не пьешь? – мама кивнула на стоящую передо мной большую чашку с молоком, – Булочку сразу съел, а к молоку даже не притронулся.

– Там пенка! – пожаловался я.