Пучай-река да Калинов мост. Глава 11: И снова в Тридесятое Государство

— Ром! — я лежал в кровати, Наташка сидела рядом — Тебе придётся ехать одному.

...

Когда мы въехали и ворота за нами закрыли, Наташка, отправив Ромок в баньку, спросила — Что сказал Филин?

— Отправил к Велесу — коротко ответил я.

— И всё?

— И всё!

— А как к нему попасть, не сказал?

Я увидел, как наполнились слезами глаза Миранды, как застыла Алёнушка и, тяжело вздохнув, отвернулся Черномор.

— Через Карлу

На меня навалилась апатия и безразличие ко всему. Увидев, что Ромки вышли из баньки я молча пошёл к ней.

Наташка хотела со мной, но я закрыл дверь перед её носом.

Помывшись и напарившись, вышел и долго стоял, всматриваясь в ночное небо. Когда жёлтый глаз луны выглянул из-за горизонта и потянуло ночной прохладой, пошёл во дворец.

Женщины сидели на кровати.

Я пододвинул столик, развернул скатёрку и заказал лёгкий ужин: кефир и белый хлеб.

Поели в молчании.

Наташка выпроводила Алёнушку и Миранду, и мы остались вдвоём.

...

Меня это нисколько не удивило.

— Ну что ты молчишь?

— Спать хочу — и я отвернулся от неё.

Наташка, молча, улеглась рядом и обняла меня.

Так мы и заснули.

Под утро настроение улучшилось, и я стал тискать и щупать Наташку, тычась в неё возбудившимся членом. Наташка повернулась жопой, задрав её к моему лицу, и я целовал ягодицы и вылизывал анус, а когда мой язык скользнул по промежности, она дёрнулась и, перевернувшись на спину, раздвинула ноги. Я впился в разбухшие срамные губы, проталкивая язык во влагалище, а она вдавливала меня, сжимая голову ногами. Я лизал и сосал клитор, пуская слюни, мои руки мяли её груди, пальцы впивались в соски, Наташка тяжело задышала и потянула меня, выгибаясь и принимая член, и когда он погрузился в горячее и пропотевшее влагалище, опустилась с протяжным стоном, и я двигался, совершая фрикции, всматриваясь в её закрытые глаза и, когда она приоткрыла их, впился в её сочные, алые губы, и она ответила мне жарким поцелуем взасос, просовывая язык в мой рот и наши губы слились, как и наши тела и поцелуй длился до тех пор, пока я не извергнулся спермой!

Она сжимала меня, покрывая поцелуями, а я гладил её волосы и сдвигал завиток, упрямо закрывавший её ушко. Страсть схлынула и мы, отделившись друг от друга, лежали рядом.

В дверь опочивальни постучали!

Наташка встала — Ты отдохни, Ром.

Она оделась и вышла в коридор, закрыв дверь на ключ.

Я усмехнулся — «Наташка заботилась о моём целомудрии женатого мужчины» — закрыл глаза и не заметил, как уснул.

...

Иванушка уже третью ночь сидел в засаде, в кустах.

Русалки, откинув ласты, водили хоровод, играли в прятки, пели песни и ходили в кусты, но втроём, вчетвером. В первую ночь Иванушка пялился, как они садятся и справляют нужду, во вторую смотрел уже вполглаза, а в третью просто лежал на траве.

— Я быстро!

Иванушка встрепенулся — это была его белобрысая.

Она шла к кустам.

Русалка присела и Иванушка приготовился.

Ему повезло дважды: блондинка села срать и громко, при этом, пердела!

Он неслышно подкрался, что было совсем нетрудно, с учётом сказанного выше и, зажимая ей рот, обхватил поперёк и поволок в чащу. Свалившись вместе с нею в траву и, продолжая зажимать рот, придавил собою.

— Аналина! Аналина! — это подружки, возвращались, не дождавшись девушки.

Дойдя до кустов и, увидев свежую кучку говна, но не найдя Аналины, они насторожились.

Иванушке повезло в третий раз: он негромко, но очень похоже, зарычал по медвежьи и русалки, с визгами, убежали прочь.

Иванушка глубоко вздохнул, рывком перевернул русалку и убрал руку от её рта.

— Ты?! — Аналина смотрела на него широко распахнутыми глазами.

Иванушка удивился ещё больше, чем она — Ты, меня знаешь? Откуда?

Русалка хмыкнула — Да Хозяин все уши про тебя прожурчал — и она залепила ему звонкую пощёчину!

Иванушка тёр щёку, пялясь во все глаза на девушку.

— Ну, и чё пялишься? Веди домой! Или прям здесь трахать будешь? Или потрахаешь, да отпустишь?

Иванушка, не отъебавший ни одну женщину, захотел «прям здесь» и повалил русалку на траву.

— Постой — упёрлась она ему в грудь — анал хочешь?

Иванушка, Камасутру не читавший и, от неожиданного успеха мероприятия, и на радостях, забыл о чём говорил ему Водяной в шалаше у Филина, и с удивлением пялился на Аналину.

— В жопу хочешь?!

Тут Иванушка вспомнил — Ты же срать ею ходишь?

— Аааа! — оскалилась русалка — Дай-ка!

Она схватила руку Иванушки и, чуть повернувшись, прижала его средний палец к анусу, а потом медленно вдавила в жопу! Вытащила и отпустила руку — Ну?

Иванушка поднял палец — он был чистый.

— Да ты понюхай?

Иванушка поднёс палец к носу и нюхнул: пахло водорослями, чистой водой и немного болотом! Он улыбнулся.

— Ну?!

— Что?

— В жопу?

— Ага! — и, повалив русалку на траву, перевернул её на живот...

— Да подожди ты! Надо вот так! — и Аналина встала раком!

У Иванушка уже стоял, хоть он ещё ни разу на бабе и не был, и задрав исподку, и спустив портки, пристроился к жопе русалки и ткнулся залупой в анус.

— Оооох! — выдохнула девушка, тоже ещё ни разу не имевшая анального секса.

Они сопели и кряхтели, Иванушка неумело и грубовато просовывал толстый, как сук, член в жопу Аналине и кончил, едва залупа преодолела сопротивление анального кольца!

Естестно, русалка, никакого удовольствия от новой формы секса, так её манившего, не получила! Всё произошло слишком быстро и неумело, со стороны неопытного в сексе Иванушки.

Но!

Но неопытность то, как раз и заводила! И русалка, вставая и подтирая травой, сочащуюся по ляжкам сперму, спросила — Ну, чё? Завтра в это же время на этом же месте?

Иванушка, весь погружённый в ощущения от первого в его жизни секса, угукнул и Аналина, чмокнув его в щёку, ушла, напевая — Ты скажи, чё те надо, скажии чё надо, може дам, може дам, чё ты хошь!

...

Наташка вернулась.

Принц спал.

Надо было его будить, но Наташка медлила и, осторожно присев на край кровати, всматривалась в спящего.

На этот раз он уходил один, впрочем, как и в первый. И тогда она и предположить не могла, что тоже будет втянута в игру. Возможно ли повторение? Возможно ли, что в Тридесятое Царство они попадут оба?

«Нет!» — Наташка такой возможности не допускала, хотя и не была до конца уверена в том, что это абсолютно исключено.

Наташка вздохнула — Роом! — и тронула принца за плечо.

В перемётной сумке, притороченной к седлу, огниво и скатерть-самобранка. Я в седле, в шортах и тельняшке, босиком. Под седлом Серко, старый и надёжный друг!

Ворота распахнуты и крутятся от нетерпения кони под Ромками, они проводят меня до камня.

Провожатых больше: стоят рядом сёстры богатырши, Настасья и Василиса, Черномор, Алёнушка, дядя Лёша, Миранда и Наташка.

Наташка уже попрощалась со мной во дворце и сейчас подходит Миранда, смотрит в мои глаза и что-то говорит одними губами. Смотреть в её глаза, полные тоски, невозможно и я, тронув повод, разворачиваю Серко.

— Всё! — делаю отмашку рукой, мы выезжаем за ворота, и я пускаю Серко рысью.

Сегодня день пасмурный и низко нависшие туч

и скрывают солнце. Дует сильный восточный ветер, размётывая пыль из-под копыт наших лошадей.

Я скачу не оборачиваясь, чтобы Ромки не увидели слёзы на моих щеках.

Камень показался ещё больше и ещё чернее. Надписи были перепутаны, впрочем, это не имело значения.

Я обнял Ромок — Берегите матерей и ждите меня!

Мальчишки были серьёзны, и я долго чувствовал, как их взгляды, тянулись за мной, словно нити.

В Тридесятое Государство, день первый в пути

Серко был молчалив, не хотелось говорить и мне. Небо всё также было затянуто тучами и два сокола сопровождали меня, то стремительно улетая вперёд, то возвращаясь.

И лишь, когда солнце, перед тем, как скрыться за горизонтом, выглянуло через разрывы туч, они, взмыв выше облаков — исчезли.

Я спешился и отпустил Серко. Он подошёл к Маре и стал пить, шумно фыркая.

Я пошёл в лесок и стал собирать сушняк и, вдруг, снова неясное видение и невнятное бормотание призрачного духа.

Див!

Я застыл, скованный неведомой силой, напрасно пытаясь разглядеть его и понять, что он бормочет.

Видение исчезло, наваждение спало, и я вернулся к берегу Мары. Разжёг костерок, развернул самобранку и поужинал. Не стану утомлять вас, расписывая яства, но четушка Путинки была!

— Серко, не уходи далеко — я разбросал и затоптал угольки и, постелив скатёрку, улёгся на неё и...

И проснулся!

Солнце уже приподнялось над верхушками деревьев на другом берегу Мары. Есть не хотелось, только пить и, напившись из Мары, я оседлал Серко, и мы двинулись в путь.

В Тридесятое Государство, день второй в пути

Всё те же тучи, нависшие над головой, всё тот же ветер, упруго бьющий в лицо, только сегодня я один и нет соколов.

Мара почернела, и сильный ветер всё гнал и гнал волну против течения. Серко сам переходил с рыси на шаг и обратно и, за весь день, только раз и молвил — Пить хочу, принц!

Я соскочил и пошёл вперёд, а он, подойдя к воде, жадно и много пил, шумно отфыркиваясь. Догнав меня, шёл рядом. Так мы прошли в молчании версты две.

— Так и будем пешочком топать до морковкина заговенья? — Серко остановился

— Тебе же даю отдых

— Да я и не устал совсем

Я сел в седло, и он пустился галопом.

И опять, к вечеру, мы остановились на ночлег в том же месте, где останавливались и в первый раз.

Серко щипал траву, а я приканчивал четушку, закусывая «Докторской» и всматриваясь в весело трепыхающийся на ветру костерок.

Затоптав угли и дождавшись, когда они остыли и не обжигали приложенной к земле руки, я расстелил скатёрку.

— Ты, наверное, спрячься в лесочке — сказал я Серко, укладываясь спать.

Даже не знаю, почему я это сказал, но Серко, послушно и молча отошёл к берёзовому околку.

Принц спал, закутавшись в скатёрку.

Когда темень достигла состояния, о котором говорят — хоть глаз выколи — явились три волколака.

Ветерок тянул к лесочку и Серко насторожился, учуяв оборотней, но запах не нёс угрозы, и он успокоился.

Матёрый всматривался в принца, поблёскивая фосфоресцирующими зенками.

— Может полакомимся коником? — подал голос оборотень помоложе.

— Велено сторожить принца, дурень! — хрипло просипел Матёрый и улёгся.

Они ушли перед рассветом, бесшумно растаяв в тумане, плывущем от Мары.

В Тридесятое Государство, день третий в пути

Я проснулся от того, что продрог. Густой молочный туман окутывал всё вокруг и Мары не было видно, хотя до воды, всего лишь несколько шагов.

Я сел — Серко!

— Здеся я, принц — его морда, словно высунулась из тумана.

— Как же мы поедем-то? — озадачился я — чего доброго в Мару забредём

— Сейчас ветер поднимется и разгонит туман — Серко помолчал и добавил — ночью оборотни приходили, сторожили тебя!

— Карла послал, наверное — я задумался, вглядываясь в туман, колыхавшийся и скрывающий, так казалось, то ли опасность, то ли... — но об этом думать не хотелось.

С противоположного берега Мары потянул ветер и разметал туман, разрывая его клочьями.

В горле пересохло и я, напившись воды и свернув скатёрку, подошёл к Серко.

— Ну, что, в путь?

— Я готов!

Где-то через полчаса туман окончательно рассеялся и... небо над головой было без облачка, и над лесом, на противоположном берегу Мары, поднималось солнце.

На душе стало веселее и я даже начал припевать — Скажите, девушки, подружке вашей, что я ночей не сплю, о ней мечтая, что всех красавиц она милей и краше, я сам хотел признаться ей, но слов я не нашел...

Серко шёл крупной рысью, меня потрясывало, и я перестал петь.

Всадников, мы увидели одновременно!

Серко сбавил бег, а потом и вовсе стал.

Всадники были ещё далеко и сосчитать их не было возможности. Я соскочил на землю и тронул Серко — Давай-ка дружок, отойди на безопасное расстояние — но он медлил — Давай, давай! — похлопал я его и Серко, развернувшись, потрусил, удаляясь от меня.

Всадники приближались и вот я уже смог сосчитать, и насчитал восемь.

Восемь всадников для меня не представляли опасности, я расслабился и пошёл навстречу.

Всадники были вооружены, но луки в налучьях, притороченных к сёдлам.

Когда я уже мог разглядеть их лица, скакавший впереди, полуобернувшись, что-то бросил следовавшим за ним и они, перейдя на шаг, развернулись.

Он соскочил с коня, шагнул ко мне и протянул руку — Тугарин — я с удивлением на него смотрел — Младший — добавил он с усмешкой, и я пожал его руку.

Тугарин-Младший был статен и хорош собой: чуть раскосые карие глаза и кожа, цвета слоновой кости, выдавали азиата. Чёрные, вьющиеся волосы, стянутые чёрной повязкой, ниспадали на плечи.

— Карла Петрович выслал?

— Да! — и он свистнул, подзывая Серко.

Серко подошёл к жеребцу Тугарина, и они ткнулись мордами — поздоровались или познакомились?

— Отдохнёшь принц или в путь? — спросил Тугарин

— Потом отдохну, едем!

Мы ехали шагом, наши кони шли рядом.

Тугарин взглядывал на меня, словно собираясь о чём-то спросить.

— Спрашивай! — не утерпел я

— Дозволь, Роман свет Григорьевич, просить руки твоей дочери? — Тугарин-Младший внимательно на меня смотрел.

Он меня ошарашил?! Не то слово! Я, наверное, впал в состояние ступора, даже Серко прянул ушами и, поворотив морду, косил на меня глазом.

— Ты коноплю нюхал, Тугарин?

— Так тебе разве не сказали в Тридевятом?

Я лихорадочно соображал, вспоминая кого и куда трахал в Тридесятом.

— Царевна-Лягушка родила тебе дочь. Ты разве не знал, принц?

— Так, аа... как же Иван-Царевич? Он же вроде стрелу пускал? — спросил я совершенно невпопад, на что Серко уже откровенно фыркнул!

Тугарин-Младший тоже заулыбался.

— Я сватался к Забаве, но она только тобою бредила, принц.

Я встрепенулся — А давно Забаву похитили?

— Полная луна и шесть дён прошло, как — ответил он

— Так что ответишь, принц? — видя, что я молчу, снова обратился он ко мне

— Тугарин, дружище, дай хоть на дочь взглянуть сначала, что ж ты насел то на меня?

Тугарин улыбнулся и больше мы не говорили.

Тридесятое возникло перед моим взором, будто из-род земли выросло.

Без колдовства тут, явно, не обошлось!

14.08.16 20:00
продолжение следует