Основной инстинкт. Часть 11

11. Дочки – матери.

Этот забавный эпизод произошёл где – то в середине девяностых. Мне удалось, наконец, устроиться на хорошую работу в частную фирму, причём, (о, чудо!) по своей инженерной специальности. Фирма серьёзная, не ларёк какой – нибудь торговый, а СП с участием иностранного капитала, связанная с монтажом и эксплуатацией довольно серьёзного оборудования. Опуская подробности скажу, что был я послан руководством в деревню производить надзор за монтажом одной нашей установки в тех краях. Вообще – то этот населённый пункт имел гордое звание "посёлок городского типа", но был, по сути, настоящим селом с единственной заасфальтированной улицей, административным зданием в центре, совмещавшим также функции почты и магазина, у которого вечно крутились полупьяные мужички. Был там и типичный сельский клуб, в котором дважды в неделю крутили индийские мелодрамы, а по субботам были танцы. В тени яблонь мирно паслись козы, а кумушки часами обсуждали местные новости у водяной колонки. С первыми криками петухов пастух гнал на пастбище стадо коров, а вечером пригонял обратно. Коровы протяжно мычали, отчаянно мотали хвостами, отгоняя насекомых, и оставляли на дороге свои визитные карточки. Было впечатление, что я попал лет на десять в прошлое. Кроме нашей "стройки века", единственной приметой нового времени был коммерческий ларёк, предлагающий сигареты, пиво и всякие "диролы" и "сникерсы".

Ввиду полного отсутствия в тех патриархальных краях какой – нибудь гостиницы, я был определён на постой в частный дом. Дом мне сразу понравился: большие окна, сад во дворе, гараж. Хозяйка Валентина Ивановна, угрюмая и неразговорчивая вдова лет около сорока, имела типичную среднерусскую внешность: серо – зелёные глаза, прямые русые волосы, полная грудь и крепкие мозолистые руки, привыкшие к тяжёлому труду. Впрочем, широкое лицо с правильными чертами было не лишено привлекательности, а плоский живот говорил об умеренности в еде. Жила она вдвоём с дочкой, смешливой веснушчатой Санькой, худенькой девчушкой лет четырнадцати – пятнадцати с волосами, выгоревшими на солнце и чёртиками в зелёных глазах. (Заведи себе русскую виртуальную любовницу – давалку! – добрый совет)

Валентина Ивановна неодобрительно покосилась на мои шорты, но ничего не сказала и повела показывать мне комнату. Широкая металлическая кровать с высокой спинкой была застелена вышитым белым покрывалом. В изголовье высилась пирамида подушек в кружевных наволочках. Гобелен на стене изображал сцены из королевской охоты. За окном склонила ветви большая яблоня. Всё чисто и по – деревенски уютно. Я сразу договорился с хозяйкой об использовании пустующего гаража (к тому времени я уже неплохо зарабатывал и поменял, наконец, свой Рекорд на пятёрку BMW, который хотелось понадёжнее спрятать от местных луддитов) и уплатил вперёд на месяц, что вызвало одобрение хозяйки.

Надзор за монтажом оборудования, ради которого я был послан в это богом забытое место, заключалась в ежедневном контроле над бригадой рабочих на объекте. Образно говоря, что я выполнял роль той щуки, что обеспечивает бессонницу карася. Впрочем, мне повезло: бригада попалась опытная и, как не странно, почти непьющая. Работяги снисходительно посмеивались, глядя как я каждое утро произвожу необходимые замеры, но относились ко мне подчёркнуто уважительно. В конце концов, длительность моего ежедневного пребывания на объекте сократилась до пятнадцати – двадцати минут. Лето выдалось жарким, и всё остальное время я с превеликим удовольствием жарился на солнце, плавал в колхозном пруду или ловил в нём карпов. Провести лето, отдыхая от городской суеты, дыма и смрада, да ещё за счёт фирмы... Ближайшее будущее представлялось в самом радужном свете, меня переполняло ощущение счастья и любви ко всем окружающим. Единственной проблемой оставалось вынужденное воздержание.

Столовался я у хозяйки. К столу всегда подавалась свежая зелень с огорода, овощи, яйца от собственных кур и сколько угодно свежего молока. Желая как – то наладить отношения с немногословной вдовой, я стал покупать продукты, но она неохотно принимала подарки. Зато неунывающая Санька с удовольствием уплетала сладости, которые я таскал ей из магазина. Она называла меня "дядя Костя", и завидев мою машину тут же бежала открывать ворота, смешно вскидывая длинные загорелые ноги. После ужина я обычно садился в тени с бутылочкой пива и читал книгу, а она возилась где – нибудь неподалёку. Вскоре мы окончательно сдружились. Я рассказывал ей разные забавные и поучительные истории, случившиеся со мной, с моими знакомыми, а то и просто выдуманные, а она слушала, буквально открыв рот. С подступающими сумерками мать отправляла девочку спать. После ритуальных уговоров разрешить ей послушать дядю Костю ещё немного, Санька, вздохнув, уходила. Я обычно читал до тех пор, пока можно было различить буквы, а потом откладывал книгу и тоже шёл спать. А на утро меня будил ласковый солнечный лучик, я долго валялся в постели, блаженно потягиваясь, баловал себя традиционным утренним онанизмом, сбрасывая напряжение вынужденного воздержания, и вскакивал навстречу новому дню, счастливый от мысли, что он пройдёт так же замечательно, как и день вчерашний.

Однажды я предложил Сане поехать со мной купаться. Девочка с восторгом согласилась. В машине она всем шумно восторгалась, трогала всякие блестящие кнопочки, без конца поднимала и опускала стёкла, потом включила магнитофон на полную мощность, направила на себя струю воздуха из кондиционера и, закрыв глаза, с блаженным видом откинулась в кресле. Я невольно покосился на её бронзовые от загара ноги, которые не мог скрыть подол слишком короткого уже платья, на ссадину на левой коленке, на тонкий девичий стан, на облезший от солнца носик, на веснушки, усыпавшие милую мордашку, и вдруг почувствовал, что я безумно хочу эту девочку. Я перевёл взгляд на дорогу и включил передачу. Такие мысли надо безжалостно гнать! Она сказала, что закончила восьмой класс. Значит ей сколько? Пятнадцать? А мне вдвое больше. Это же педофилия! Да? А сколько было Ольге, когда я её первый раз трахнул? Да, но мы были ровесники! Вот пусть её тоже ровесники... Но, блин, как же хочется! Нет, об этом нельзя даже думать! Зазевавшаяся курица с кудахтаньем выскочила из – под колёс и отвлекла моё внимание. Я уставился на дорогу. Но, удивительное дело, чем больше я старался отогнать от себя грешные мысли, тем сильней притягивали мой взгляд эти загорелые ноги, с невинной детской непосредственностью вытянутые во всю их соблазнительную длину.

На берегу Саня стащила платье через голову и осталась в голубом купальнике. Я впервые имел возможность рассмотреть фигуру девочки и поневоле улыбнулся умилённо, глядя на её худенькое тело, ещё совсем маленькую грудь, укрытую чашечками купальника, острые ключицы, впалый живот, рёбра. Когда – то и я мог похвастать плоским животом, а теперь... может быть стоит поменьше пива пить? Я вздохнул, и принялся расстилать на траву полотенце, в то время, как моя юная подружка с хохотом понеслась вниз к воде.

День прошёл великолепно. Санька оказалась отличной пловчихой. Мы несколько раз сплавали на противоположный берег, а потом долго баловались на мелководье, боролись, поднимая тучи брызг, топили друг друга... А потом валялись на травке, подставив солнцу свои мокрые тела, и я безуспешно пытался отогнать воспоминания о том, как в пылу борьбы обнимал эту девочку, какая у неё гладкая кожа, какая она хрупкая, беззащитная... Санька не взяла с собой полотенце и теперь нам приходилось делить одно на двоих. Мы лежали так близко, что она прижалась ко мне своим горячим от солнца плечом. Я не утерпел и чуть подвинул ногу, как бы невзначай коснувшись её. По телу побежал горячий ток желания. Дёрнулся и начал выпрямляться мой дружок в плавках. Я вздохнул и перевернулся на живот...

Вечером, поставив машину в гараж, я первым делом отправился в туалет и отправил в дырку деревянного туалета струю спермы, накопившейся за день от созерцания этого юного создания. Вечером того же дня я дождался момента, когда девочка отправится спать, обошёл дом, подкрался к окну её комнаты и спрятался за кустами крыжовника. Санька налила в таз воды, добавила кипятка, разделась догола, и, стоя в тазике поливала себя водой из ковшика. Тюлевые занавески на окнах очень мне мешали, но они не могли скрыть, что низ живота девочки уже украсил курчавый завиток... Я досмотрел представление до того момента, как Санька, закончив купание, надела ночную рубашку до пола и несла тазик с мыльной водой к выходу. Я покинул свой наблюдательный пункт и отправился в туалет, чтобы второй раз за вечер сбросить накопившееся напряжение. С того дня у меня вошло в обыкновение подглядывать украдкой за ежевечерними водными процедурами девочки, а потом, с наслаждением онанировать где – нибудь в туалете или под кустом или просто, лёжа в постели и теша себя бесплодными мечтаниями.

Я могу поклясться, что никогда не воспринимал эти мечты всерьёз, никогда не думал, что в один прекрасный день им суждено воплотиться в жизнь. Точнее, это было прекрасное утро. Валентина Ивановна ушла на ферму. Я, как обычно, валялся в постели на грани сна и бодрствования и наслаждался прекрасным июльским утром. Утренняя эрекция придавала моим полуснам – полумечтам эротический уклон. Накануне вечером я внял уговорам Саньки и посетил местный клуб. Девушки, пришедшие в тот вечер на танцы, не очень соответствовал моему идеалу прекрасного пола, и я, к Санькиному восторгу и зависти подружек, весь вечер с успехом разыгрывал из себя галантного кавалера. Санька, очень мною гордилась, танцевала только со мной, а после танцев неожиданно поцеловала меня в губы. Вспоминая этот наивный детский поцелуй, я сладко потянулся. Была бы эта девочка чуть постарше... Хотя... узкая юбка, прозрачная блузка, немного косметики... она вчера выглядела старше своих пятнадцати. Я снял трусы и принялся фантазировать, с восторгом ощущая, как трётся головка о шершавую простыню. Эрекция достигла своего предела, я готов был уже начать дрочить, когда вдруг скрипнула дверь. Я замер, притворяясь спящим. Стоп! Куда я бросил трусы? Лежат рядом. Она же их сейчас увидит! И всё поймёт! Какой позор.

– Дядя Костя!

Нет, не откликаться, я сплю!

– Дядя Костя, вы же не спите, я знаю.

Что делать? Нет, буду продолжать притворяться.

– Дядя Костя, а можно я рядом лягу?

Милый наивный ребёнок! Как я мог допустить даже мысль о чём – то низком и грязном по отношению к созданию столь чистому, что даже не видит ничего зазорного в том, чтобы лечь со мной в одну постель. Вот также и я когда – то любил поспать в родительской постели... Но я не должен позволять ей... Надо сделать вид, что я проснулся. Впрочем, она, кажется, не собирается ждать разрешения. Я слышу, как скрипнула кровать, край одеяла отогнулся и... к моей спине прильнуло тёплое детское тело. Я чувствую под тканью ночной рубашки её маленькие твёрдые грудки, её живот, колени... Её рука легла на моё бедро, скользнула дальше... Я замер, не в силах поверить в происходящее. Узкая девичья ладонь плотно обхватила ствол моего члена и потянула кожицу вниз... вверх... вниз... вверх. Я лежал ни жив, ни мёртв, принимая наивную ласку девочки, и пытаясь решить, что же мне делать. Я должен немедленно это остановить! Но как же это сладко! Вниз – вверх, вниз – вверх. А она знает толк в таких манипуляциях! Кто же интересно её научил? В голове проносятся какие – то неясные образы: бессмертная набоковская героиня... курчавый треугольник, подсмотренный из – за окна... статья Уголовного кодекса о совращении несовершеннолетних...

– Дядя Костя, хотите, я пососу?

Я лежу, старательно изображая спящего, хотя понимаю, как это глупо. Уверенным движением Санька откидывает одеяло и переворачивает меня на спину. Ещё через секунду я чувствую, как горячий влажный ротик смыкается вокруг головки и быстрый язычок принимается за работу. Я слишком возбуждён, чтобы растягивать удовольствие и менее, чем через пять минут Санькин рот наполняется моей спермой (с благодарностью отмечаю про себя, что девочка не отстранилась, а аккуратно проглотила всю порцию).

Мы молча лежим рядом, и я пытаюсь разобраться в своих ощущениях. То, что только что произошло, было, без сомнения, очень приятно. Но имею ли я право позволять этой маленькой шлюшке так поступать? Впрочем, она ведь это сделала только для меня. Сама – то она не кончила. А это уже с моей стороны свинство! Я – взрослый мужик, умею доставлять женщинам радость. Надо же иметь элементарное чувство благодарности. Я поворачиваюсь к Саньке и вижу её смеющиеся глаза.

– Дядя Костя, вам понравилось?

– Ещё бы! А ты как же?

В ответ Санька лишь беззаботно пожимает плечами.

– Сними рубашку, я хочу тебе тоже сделать приятно.

Санька проворно стаскивает через голову ночную рубашку и ложится навзничь. Меня переполняет благодарность и я решаю показать этой девочке всё, на что я способен. Я нежно касаюсь губами мягкой шелковистой кожи на шее, опускаю цепочку поцелуев к груди, осторожно беру губами маленький сосочек, тереблю его языком, потом второй, опускаюсь ниже, целую плоский живот, бёдра, колени, пальцы на ногах, опять поднимаюсь к бёдрам, мягко раздвигаю их, целую их внутреннюю сторону, постепенно приближаясь к заветному сокровищу. Я касаюсь нежных губок языком, провожу им от самого низа, почти от дырочки ануса, до маленькой пуговки клитора наверху, отрываюсь на секунду, и снова снизу вверх, слизывая капельки выступившей смазки, обхватываю губами клитор и начинаю щекотать его языком, и снова вниз, раздвигаю языком губы влагалища и засовываю его как можно глубже...

Я вылизываю пещерку моей юной нимфетки уже минут десять. Она возбуждена до предела, но заставить её кончить я не могу. Наконец, я понимаю, что тактику надо менять. (В далекие годы СССР с молоденькой девушкой разлекался главный герой! – прим. ред. )

– Что мне сделать, чтобы ты кончила?

– Я не знаю.

– Ну ты вообще кончала когда – нибудь? – с изумлением замечаю, что юная соблазнительница начинает густо краснеть. Ага, вот оно в чём дело! – Скажи, а когда ты мастурбируешь, ты кончаешь? – Санька в смятении отворачивается к стене, – Ты часто дрочишь? Посмотри на меня! Я, например, очень люблю дрочить.

– Я знаю.

Вот так номер! Выходит, не только я за ней подглядываю, но и она за мной. Но ничего, главное не выдать моего смущения.

– Все люди этим занимаются, ты уж мне поверь! Ты как это делаешь? Пальчиком?

Красная от смущения, Санька молча кивает.

– Покажи мне!

Не отрывая взгляда от стены, девочка кладёт руку между ног и начинает теребить клитор. Наблюдаю за её манипуляциами с удовольствием. В памяти всплыло воспоминание из далёкого детства. Моя первая любовь Ольга тоже поначалу не могла кончить. Свой первый оргазм она поучила, когда мастурбировала, сидя у меня на лице. В голове уже созрел план.

– Сашенька, я хочу, чтобы ты кончила мне в рот. Садись мне на лицо. Вот так. Продолжай дрочить!

Я припадаю ртом к заветной дырочке, наблюдая, как прямо перед глазами мелькает её пальчик с обгрызенным ногтем. По тому, как она сразу засопела, понимаю, что девочка хорошо знает, как довести себя до оргазма. Мало – помалу она всё больше распаляется, всё быстрее мелькает её пальчик, теперь она уже не просто сидит, позволяя моему языку вылизывать её сладкую пещерку, она раскачивается, прижимается ко мне, размазывая свою всё прибывающую смазку по моему лицу... Я обхватываю ладонью свою вновь восставшую плоть и присоединяюсь к юной онанистке. И тут же, мелко задрожав, девочка до боли стискивает бёдрами мою голову и начинает кончать. Я едва успеваю проглатывать её ароматный сок, а она, тихонько подвывая, ни на секунду не прекращает натирать пальчиком клитор, заливая моё лицо всё новыми порциями. Наконец, она со стоном валится на кровать и затихает.

– Дядя Костя, вы такой... мне так хорошо было... мне так никто раньше... ну... хотите, я вам ещё пососу? Или можете мне засунуть... Хотите?

Ого! А девочка – то уже вовсе не девочка! Значит, оральные ласки – это так, для разминки... Пока я раздумываю над ответом, Санька берёт инициативу в свои руки:

– Ложитесь на спину. Я всё сама сделаю.

Девочка садится на меня верхом и ловким движением заправляет мой агрегат в горячую влажную дырочку. Чуть морщится, ерзает худенькой попкой, приноравливаясь к его размерам, насаживается во всю длину, так что я упираюсь во что – то в глубине, и начинает самозабвенно раскачиваться, сильно прижимаясь лобком. Я с восторгом ощущаю, что влагалище юной нимфетки ещё такое по – детски узкое, что член плотно сжат его стенками. Все мои любовницы за последние три или четыре года были уже зрелыми дамами, имевшими кто по одному, а кто и по два ребёнка. В результате отверстия этих дам не всегда могли создать трение, достаточное даже для моего кола, который из – за своих размеров является тайным предметом моей гордости. Недостаток этот чаще всего приходилось компенсировать анальным сексом. Санькина же дырочка была столь узка, что вполне могла соперничать с задними проходами некоторых поклонниц этого вида секса. Я чувствую, как каждое её движение отзывается во мне сладкой мукой, как быстро приближается момент развязки... В моём мозгу, затуманенном похотью, лениво шевелится мысль о том, что, пожалуй, не должен кончать в неё.

– Санечка, девочка моя, я сейчас кончу.

– Кончайте, дядя Костя, можно, у меня ещё менструации не было ни разу, – она чуть запинается на слове "менструация", но всё же выговаривает его правильно.

Ну ничего себе! Она же ребёнок совсем! Ну я и подлец! Впрочем, развития эта мысль не получает. Меня как океанской волной накрывает приближающийся оргазм. Ещё секунда, и, плотно сжимаемый стенками узкого, почти детского влагалища, мой боец разряжается залпом прямо в горячие глубины этой удивительной девочки – женщины.

Мы лежим, обнявшись. Саня задумчиво перебирает завитки волос на моей груди. Я решаюсь задать мучивший меня вопрос:

– Саня, а кто тебя этому всему научил?

– Брат, – она отвечает спокойно, ровным безразличным голосом, так, как будто трахаться с братом – это самое обычное дело.

– Брат?!

– Ну, двоюродный. У меня тётка есть, в Зуевке живёт, тётя Галя, её сын, Вовка. Он меня старше на пять лет. Он ещё до армии меня... ну, это... я, в общем, у них тогда жила всё лето, ну он увидел, что я себя сама... пальцем... Ну, пришёл ночью, сказал, что если я ему тоже не подрочу, он всем расскажет. Я говорю: "я не умею", а он говорит: "ничего, я научу". Ну, научил. Каждую ночь приходил. А потом заставил сосать... А из армии пришёл – я к тёте Гале тоже пришла, ну, встреча там, выпили. Он напился и ночью ко мне полез. Я хотела

прогнать, а не могу, Тётя Галя проснулась бы от шума. Ну, он меня и это... в общем туда... ну, женщиной сделал. Простыню потом спрятали. Не знаю, тётя Галя догадалась или нет. Ну, она вообще – то никому не скажет. Так что, мамка не знает.

– Ты только с братом?

– Ну, у него кореш один есть, Юрка. Он тоже в Зуевке живёт. Он меня подловил и говорит: "Я, говорит, знаю, что ты Вовке хуй сосёшь. Ты мне тоже пососи".

– А ты?

– Ну, пососала. А что с меня убудет, что ли?

– Один раз?

– Не – а, несколько раз. Он ещё мне хотел засунуть, а я Вовке сказала, он ему морду набил. Ну Юрка и отстал. Только говорит, я тебя всё равно выебу. Подкараулю и выебу.

– А с Вовкой у тебя как?

– Ну как... я когда у тёти Гали ночую... он это... ну, я же не могу его выгнать...

Ничего себе кузен! Буду надеяться, что он, по крайней мере, здоров. А то намотаю на винт от этой соплячки!"Не могу выгнать... ", "от меня не убудет... "! Эта блядовитая Лолита, по всей видимости, вообще отказывать не умеет. Так её так скоро полдеревни будет трахать! И вообще, хватит валяться! Я здесь не в отпуске, у меня работа есть. Но Саня протягивает руку и кладёт её на моё опавшее хозяйство, которое тут же начинает оживать под её умелыми пальчиками. Через пять минут девочка уже стоит раком, упершись руками в металлическую спинку кровати, а я вгоняю в неё свой безжалостный поршень. Все благие пожелания забыты, в голове только одна мысль, только одно желание...

С того памятного утра моё пребывание в этом гостеприимном доме стало значительно приятнее. Каждое утро, дождавшись, пока мать, покормив поросёнка Борьку, не уйдёт на ферму, Санька забиралась ко мне в постель. Мы без устали экспериментировали, перепробовали множество разных поз. Однажды я даже попробовал с ней анальный секс. Зачем? Не знаю. Её влагалище было настолько узким, что эксперименты с задним проходом были явно излишними. Наверное, мне было интересно, как она прореагирует. К моему удивлению и радости, она прореагировала нормально, только пожаловалась, что сначала было больно. Я подумал, что неутомимый Вовка уже протоптал и эту тропинку, но Санька отвергла моё предположение. По словам девочки, я был первый, кто побывал в её прямой кишке.

Впрочем, несмотря на наши многочисленные эксперименты, Санька по – прежнему кончала только в одной позе – сидя у меня на лице. Поэтому при первой же возможности она, спросив предварительно моего разрешения, карабкалась наверх и занимала свою любимую позицию.

Разумеется, наш безумный роман тщательно скрывался от мамы девочки, Валентины Ивановны. Я очень боялся, что Санька проявит неосторожность, и наша тайна станет известна. Но я напрасно беспокоился: ни словом, ни взглядом, ни жестом моя юная любовница не давала повода что – либо заподозрить. Мало – помалу я успокоился. Впрочем, опасность подстерегала нас с другой стороны. Убедившись, что я не алкоголик, не бандит и не хиппи, а вполне добропорядочный член общества, а, главное, исправный плательщик, Валентина Ивановна сменила гнев на милость. Оказалось, что под маской мрачной необщительной ведьмы скрывалась добрая и заботливая женщина, просто чуть замученная неустроенным бытом. Морщины разгладились, и мне даже показалось, что она помолодела. Рискуя снова потерять благосклонность хозяйки, я всё же спросил о её возрасте. Ответ поверг меня в лёгкий шок: Валентине было всего тридцать четыре. Точнее сказать, должно было исполниться тридцать четыре в ближайшую пятницу.

Я съездил в город и купил там цветы и флакончик французской туалетной воды. Вечером Валентина накрыла на стол. Гостей было немного – её сестра Галя из соседней Зуевки, да соседка тётя Маша. Хозяйка предстала перед гостями в приталенном платье с вырезом на груди и туфлях на каблуке. После бесформенных одеяний и тапочек, являющихся её обычным гардеробом, видеть хозяйку в нормальной одежде было необычно. Я с удивлением открыл, что у неё, оказывается, хорошая фигура: стройные ноги, тонкая талия, высокая грудь. Ради такого случая Валентина сделала причёску, чуть подвела глаза и подкрасила губы, и я вдруг увидел перед собой красивую молодую женщину. Теперь мне уже не казалось, что она выглядит старше своих лет...

Вечер прошёл замечательно. Мой подарок растрогал Валентину до слёз. Особенно её умилили цветы, которых, по её словам, ей не дарили уже много лет. Мы выпили за здоровье именинницы и это привело её в ещё лучшее расположение духа. Вскоре тётя Маша отправилась домой, пошла спать и Санька. Мы остались втроём. Валентина была весела, много шутила, улыбалась, а я смотрел на неё и не мог понять, как это я раньше мог считать её хмурой и нелюдимой.

Разошлись мы заполночь. Я лежал в своей постели, сняв трусы и поглаживая своего дружка. Я пытался сконцентрироваться на образе моей юной любовницы, сладко спящей сейчас за стеной. Но, удивительное дело, память вновь и вновь подбрасывала образ раскрасневшейся от выпитого Валентины, в сотый раз подносящей к носу флакончик моей туалетной воды, стройные ноги без чулок, складку между грудей в разрезе платья... Я пытался думать о тёмном курчавом треугольничке на лобке Саньки, и тут же в голову приходил вопрос: "Интересно, а как там у Валентины?" Я пытался вызвать в памяти, как Саня "навинчивается" на мой агрегат двигая своей худенькой попкой, а вспоминал вновь и вновь о роскошных ягодицах её матери... Я и сам не знаю, о ком из них двоих я мечтал, онанируя под одеялом той ночью. Может быть, об обеих, ведь каждая из них была по – своему хороша.

На другой день, как всегда по субботам, Валентина топила баню. Праздничное платье уступило место халату, на ноги вернулись традиционные тапочки. Весело потрескивали сухие дрова, подогревая каменку, термометр показывал уже, что можно начинать париться. Как всегда, Валентина пригласила сначала меня. Я вошёл, неся в руках пакет с мылом, мочалкой, полотенцем и сменой белья. К моему удивлению, Валентина ещё не закончила свои дела и теперь возилась в предбаннике. Я потоптался в дверях и прошёл в полутёмную комнату. Женщина выпрямилась и внимательно посмотрела на меня. Мне показалось, что она чем – то смущена.

– Константин, я... если хотите, я могу... у меня вот тут веник... берёзовый... вы скажите, если что, я могу вас веником попарить, – голос становился всё тише, – у меня хорошо получается.

– Спасибо.

– Так я приду?

– Ну... да, приходите, чего уж.

С довольной улыбкой на лице Валентина исчезает. Это мне что, в плавках, что ли париться? Ерунда какая – то. Нет, посмотрю, в чём она одета. Если потребуется, прикроюсь полотенцем. И чего это она выдумала?

Я лежу на животе, когда скрипнув дверью, в парилку входит Валентина. Так, прикрываться полотенцем мне не придётся – она абсолютно голая! Кожа ровная, только на животе растяжки, но их немного, они её совсем не портят. Талия тонкая, ноги стройные, длинные. Полные грушеподобные груди висят, лишённые поддержки лифчика. В низу живота – буйная растительность. Очевидно, что волос на лобке ни разу не касалась бритва или воск. Валентина явно смущена, хотя и не подаёт виду. В руках у неё веник.

– Ну, как парок? Может добавить?

– Добавь, – я решаю, что "выкать" в парилке просто глупо. Судя по всему, Валентина со мной согласна.

– Переворачивайся. Начинать надо с живота и груди.

Ну что ж, переворачиваться, так переворачиваться. Ложусь навзничь, закинув руки за голову.

– Э нет, руки опусти и прикрой яйца. Я же зацепить ненароком могу. Жалко же будет.

Замечание резонное, я с готовностью подчиняюсь. Валентина действительно знает толк в обращении с веником: сначала она машет надо мной, нагоняя пар. Я чувствую, как меня обдаёт жаром. Потом – мягкие шлепки, постепенно сила ударов возрастает, и вот она уже лупит меня изо всех сил. Однако, веник летает в её руках строго вертикально, без нахлёста, чтобы не оставлять следом на распаренном теле. По команде Валентины переворачиваюсь. Теперь она обрабатывает мою спину, ноги, ягодицы. Скашиваю глаза и вижу прямо перед собой лобок, заросший густой растительностью. Ниже, через курчавые волосы угадывается необыкновенно крупный клитор, который, как маленький член, возвышается над входом во влагалище. Валентина тем временем хлещет веником мои ягодицы. Это очень приятно, ощущать увесистые шлепки по заднице, и разглядывать в десяти сантиметрах от себя половую щель своей мучительницы. Я чувствую, как дёрнулся и зашевелился мой дружок между ног. Вот те раз! Никогда бы не подумал, что у меня может встать в бане! Но факт остаётся фактом: я лежу на полке, температура в парилке выше ста градусов, а у меня сильнейшая эрекция! Валентина уже немного устала. Она предлагает мне отдохнуть в предбаннике. Я встаю, украдкой поглядывая за её реакцией. Реакция же самая откровенная: женщина с восторгом рассматривает моё восставшее достоинство:

– Ого, молодец какой!

Я выскакиваю в предбанник и опускаюсь на деревянную скамью. Что происходит? Кажется, меня хотят соблазнить. Это интересно: сначала дочь, потом мать. А я что? В памяти всплыла картинка: большие тяжёлые груди раскачиваются перед моим лицом в такт ударов веника. Член, начавший было опадать, вновь наливается кровью. Ладно, надо быть честным перед самим собой: я очень хочу эту похотливую суку. Вот ведь странно: немолода, внешность хоть и приятная, но далеко не красавица, обычная деревенская баба, а у меня стоит как волка на морозе... Открывается дверь в парилку, на пороге стоит Валентина.

– Ну что, красавец, попаришь меня веником? – взгляд скользит вниз и, не таясь, останавливается на моём торчащем, как кол, члене, – а ты настоящий жеребец, не то, что наши деревенские алкоголики!

Ходить голым с эрегированным органом неудобно. Ещё труднее что – нибудь делать, например, махать веником. Член раскачивается из стороны в сторону, яйца напряжены, низ живота слегка побаливает. Валя лежит ничком, повернув голову ко мне. Сознание того, что член качается всего в нескольких сантиметрах от её лица возбуждает. Синевато – розовая головка раздулась и оголилась почти полностью. Не в силах сопротивляться своему желанию, я чуть подаюсь вперёд и касаюсь членом губ женщины. Похоже, моя самонадеянность меня подвела: Валентина отпрянула, бросив на меня сердитый взгляд, но промолчала. Ладно, подождём. Я продолжаю прерванное занятие. Веник хлещет по белым ягодицам, заставляя их колыхаться от ударов. Интересно, а в попу эта сучка даст? А что, если лечь сейчас сверху, зажать одной рукой рот, раздвинуть эти половинки и... Член отзывается на эту мысль ещё более сильной эрекцией. Это понятно, что я сегодня поимею это тело, но когда и где? Здесь, в бане? Или после? Ладно, в конце концов, это она решила меня трахнуть, так что предоставим ей самой проявлять инициативу.

Валентина не стала ничего предпринимать в бане. Больше того, моя попытка ускорить события привела к обратному результату: теперь женщина старалась даже не смотреть в мою сторону. Мало – помалу моя эрекция сошла на нет и член безвольно повис. Мы закончили париться, обмылись, оделись, не глядя друг на друга, и пошли в дом. Дома уверенность вновь вернулась к Валентине. Она быстро накрыла на стол на веранде и достала из холодильника запотевшую бутылку. К концу ужина, слегка пьяная, Валя, смущаясь и краснея, заявила, что, если я хочу, кровать у неё двуспальная, и вообще, я могу, если, конечно, хочу... ну и так далее... Я обнял женщину, поблагодарил за приглашение и заявил, что хотел бы им воспользоваться прямо сейчас... Наши губы слились в поцелуе.

Это была ночь безумного секса! Изголодавшаяся по мужской ласке, Валентина сорвала с себя халат, лифчик, трусы, и упала на постель, увлекая меня за собой. Я вошёл в неё легко. Широкое, не в пример дочке, влагалище было обильно смазано. После первых же фрикций она застонала, заёрзала подо мной, а ещё через минуту затряслась судорогами первого в ту ночь оргазма. Потом, почти без перерыва её накрыл второй, третий... Вскоре кончил и я, выплеснув в её жадное лоно тягучую струю своего наслаждения.

Я откинулся на подушку, отдыхая, но Валентина прильнула ко мне, обняла руками и ногами, принялась тереться грудью, жарко целовать... Не прошло и пяти минут, как мой боец начал проявлять интерес к происходящему, а ещё через пять Валентина буквально втащила меня на себя. К огромному удовольствию Вали, второй раз был намного дольше. Кончала она непрерывно, с криками и подвываниями, закидывала мне ноги на спину, царапала спину, даже плакала... Кончив, я задремал, но вскоре был разбужен и снова тишина ночи была потревожена звуками её оргазмов, следующих один за другим.

Той ночью мне так и не удалось выспаться. Вновь и вновь будила она меня, требуя уделить ей внимание. К утру я окончательно обессилел, и на заре, в очередной раз разбуженный неутомимой любовницей, долго гонял своего утомившегося дружка в её мокром влагалище под аккомпанемент петушиных криков, но так и не смог спустить. Впрочем, Валентину это не смутило: она с успехом кончила ещё один раз.

Итак, под маской синего чулка скрывалась страстная женщина, способная своим бурным темпераментом свести с ума любого. Единственное, что мне не нравилось, это то явное предпочтение, которое Валентина отдавала миссионерской позе "мужчина сверху". Ко всем остальным позициям она относилась с явным подозрением и всячески их избегала...

Кончив подо мной в очередной раз, Валентина встала, деловито оделась и, несмотря на воскресенье, отправилась по каким – то своим крестьянским делам. Я в блаженстве отворачиваюсь к стене, рассчитывая хорошенько выспаться. Моим мечтам не суждено осуществиться: лёгкой утренней тенью под одеяло скользнула Санька. Я едва сдерживаю стон. Меня слишком утомила мать, чтобы я был в силах заняться дочкой.

Похоже, пикантность ситуации девочку ничуть не смущает. Заметив, что я нахожусь не в лучшей форме, Саша трётся об меня своими маленькими твёрдыми грудками, целует в шею, опускается ниже, вот она пощипывает губами соски, целует грудь, живот, и, наконец, губы дочери смыкаются вокруг моего поникшего члена, мокрого ещё от выделений матери. Я думаю о том, что Санька узнала только что вкус сока матери и теперь старательно облизывает его с моего члена. Эта мысль очень меня возбуждает, член дёргается и начинает распрямляться под умелыми толчками горячего язычка...

Оставшиеся до конца моей командировки недели я катался, как сыр в масле: ночи проводил с мамашей, а утром приходила дочь. Я даже похудел, обслуживая сладкую парочку, лицо приобрело благородную бледность, а под глазами появились круги. Стараясь как – то разделить по времени секс с мамой и дочкой, я стал всё чаще приглашать Саньку на прогулки и трахал девочку то в стогу сена, то в кустах, то на берегу пруда, а то и в машине. Это ей очень понравилось, но свои утренние визиты она не прекратила. Через пару недель я чувствовал, что близок к половому истощению, но... всякий раз молодость и здоровье побеждали, и мне удавалось не обманывать ожиданий моих необыкновенных любовниц.

Мелькали дни календаря. Занятый любовными утехами, я не замечал бега времени. Впрочем, очень скоро мне об этом напомнили мои рабочие, заявившие, что монтаж оборудования будет закончен через неделю. Было грустно расставаться с гостеприимным семейством, но я был вынужден объявить о своём скором отъезде. Санька убежала куда – то, пряча от матери слёзы, а та подошла ко мне, обняла, прижалась лицом к груди и затихла...

Оставшуюся до отъезда неделю Валентина была особенно нежна со мной. Она теперь торопилась с фермы домой, готовила всякие вкусные блюда, не спрашивая моего согласия выстирала все мои вещи. Наши ночи стали менее бурными, страсть уступила место нежности. Саша тоже уже не скакала на мне каждое утро, как безумная наездница, а тёрлась, ластилась, как котёнок. Во всём чувствовалось скорое расставание.

И вот наступил последний день моего пребывания в этой деревне. Всю ночь мы провели, занимаясь любовью, а в перерывах Валентина несколько раз плакала. Закончив финальным аккордом ранним утром, она отправилась на ферму, а её место заняла дочь. Секс с Сашей тоже был какой – то грустный. Мы оба понимали, что занимаемся этим в последний раз. Мне очень хотелось сделать девочке приятное и я предложил ей забраться мне на лицо. С трогательно грустным видом Саша заняла любимую позицию и принялась теребить клитор, предоставив мне работать языком.

Как мы не услышали шагов?! Наверное, были слишком заняты друг другом... Валентина вошла, когда первые судороги уже сотрясали худенькое Сашино тело. Она испустила истошный вопль и кинулась на нас. Девочка тут же куда – то испарилась, и я остался один на один с разъярённой тигрицей. На меня посыпались удары. Уворачиваясь, прикрываясь одной рукой, я метался по спальне, собирая одежду. Наконец, женщина устала от борьбы и рухнула на стул, захлёбываясь от рыданий. Используя затишье, я смог всё – таки одеться и собирал теперь вещи под аккомпанемент её проклятий. Да, я очень многое узнал в то утро о себе, и слово "подонок" было, пожалуй, наиболее мягким из данных мне характеристик.

Оказалось, что Валентине удалось отпроситься с работы, чтобы помочь мне собраться, приготовить обед и проститься. Увидев свою Сашеньку, сидящую верхом на моей козлиной морде, она прокляла день, когда я перешагнул этот порог, не перенесёт такого вероломства и вообще, за совращение несовершеннолетней мне недолго осталось гулять на свободе и соблазнять таких же дурочек... Я побил все рекорды по скоростным сборам: через пять минут бежал по направлению к гаражу, а ещё через пять уже выезжал из ворот дома, ставшего мне за эти два с половиной месяца почти родным... Я нажал на акселератор, пришпоривая все сто восемьдесят лошадей под капотом моей BMW, чтобы оказаться как можно дальше от этого места и старался не думать о том, какая судьба меня ждёт в самое ближайшее время.

Больше я никогда не видел ни мать, ни дочь. Разумеется, Валентина не осуществила своих угроз. Я месяц трясущимися от страха руками открывал почтовый ящик, ожидая увидеть повестку, но в конце концов понял, что мне ничего не угрожает и успокоился. Вскоре я уже с юмором вспоминал об этом происшествии. А спустя ещё некоторое время воспоминания о сладкой парочке снова заняли своё место в череде моих сексуальных фантазий, и я с удовольствием вспоминал о худенькой попке девочки и полных грудях её матери, онанируя по утрам. Я даже намеревался нанести им визит вежливости. Конечно, я никуда не поехал. Валентина вряд ли простила бы моё вероломство, а блядовитая Санька уже наверняка нашла себе приятеля. А вот теперь пишу, предоставляя читателю самому решать, был ли я действительно таким мерзавцем, как говорила обо мне расстроенная мамаша, либо я просто оказался жертвой обстоятельств.