Начало или Приходи в четверг - 6

— Парни, хватит с меня приключений с одной Калининой! Получил опыт, и хватит! Не хочу я другой женщины. Тем более — жены замполита! Хотите, чтобы я закончил штрафбатом? — сопротивлялся Большаков на «совете» трёх ипостасей.

«Совет» проходил на территории временно пустующего спортивного городка, что располагался между казармой и плацем.

Боря пришёл в городок немного потренировать слегка ослабевшие после оформительской деятельности мышцы. Подтянулся одиннадцать раз на турнике, прокачался на параллельных брусьях и присел на скамеечку передохнуть. Расслабился, вспомнил пережитое в библиотеке...

Тут в его голове и начались рассуждения трёх ипостасей: рассудительного Бориса Петровича, пошленького юмориста Борика и целеустремлённого Я.

— Мы не «парни», а ипостаси, которые существуют лишь в твоём воображении, - заявила первая ипостась Борис Петрович. - И не заставляем, а советуем, как поступать. Ты вправе, выслушав нас, принимать решение, которое считаешь нужным.

— Одна женщина для настоящего мужика, с работающим «малышом», погоду не делает! - выкрикнула вторая ипостась Борик.

— Лично мне хватило одной! Забыли, как после её траха, всю ночь коллективно бздели? - огрызнулся Большаков.

— Эти страхи из-за первого раза. Мы были неопытными, как и ты... Теперь чему-то подучились. И прежнего гусарского наскока не будет, - успокоил Большакова Борис Петрович. — Женщина для мужчины сорванный цветок. Азиатская мудрость гласит: «Один цветок ещё не букет!» Мы тоже азиаты, «с раскосыми и жадными очами!»

— Про жадные очи мне очень нравится. - заметил туповатый Борик. - Так бы жадно и употреблял всех этих молоденьких жёнушек.

— Александр Блок имел ввиду иное! - Большаков демонстративно отвернулся в сторону плаца, где отделение солдат готовилось заступать в караул. - Если бы вы знали, - сказал он с досадой, — как я не удовлетворён происходящим...

— Чувство неудовлетворения и досады живут на неудовлетворенных потребностях и желаниях! - не преминул вставить начитанный Борис Петрович.

— Без тебя это знаю! - отмахнулся Большаков.

— Позволь напомнить, что именно из глубин ТВОИХ знаний вытекают мои советы, - не смолчал Борис Петрович.

— Но наш патрон забывает ими пользоваться, и потому приходится, ему же, о них напоминать! - развёл «руками» Борик. - Однако, хватит гнать пургу! Скоро сюда народу набежит не меньше роты. Давайте решать, каким образом будем окучивать балерину?

— Объект сложный, - напомнил Борис Петрович. - Возможна осечка. Но попробовать можно.

— Не можно, а нужно! - поправил первую ипостась Борик. – Слишком хороша эта Нина Георгиевна, чтобы не дать ей вкусить яблоко разврата! Большак, признайся, что ты на неё уже запал?

— Красивая... - согласился Большаков.

— Вставил бы? - уточнил Борик.

— Не самая лучшая идея, что я слышал сегодня...

— Ой, не крути, патрон! Конечно, вставил бы! Только, боязно тебе жену полкового комиссара портить, вот и придумываешь отговорки. А ты, чего молчишь? - вспомнил Борик о третьей ипостаси.

— На данном этапе мне сказать нечего, - отозвался Я. - Пусть сначала наш умник Борис Петрович найдёт ключик к этой столичной фифе.

Присутствующие на «совещании» согласились, что Я предложил разумное.

— Патрон с капитаншей угадал, - размышлял Борис Петрович. - Калинина хотела ребёнка, Большак её и накачал. Обе стороны довольны. С комиссаршей так не получится. У неё уже есть двойня. Надо определить её хотелку и на этом сыграть.

— Может, элементарно, напоить? - предложил Борик. - Пьяную бабу уговорить - раз плюнуть! Почти все этим пользуются.

— Чистоты игры не будет, - возразил Я. - Верная жёнушка должна подставится сознательно, изменить мужу, понимая, что совершает прелюбодеяние, граничащее с блядством. Алкоголь, наркотик, насилие — это удел озабоченных неудачников и маньяков. А вот лёгкий шантаж, интриги, уговоры, соблазны, склонение к пороку - наш метод. И - полная добровольность «верной» жены принять «малыша» с его начинкой. Только такая измена любимому супругу, может считаться победой и доставить патрону истинное удовольствие. Разве не так, патрон?

— Послушать вас всех, так, и... слов, нужных, не нахожу. Но, мне её на самом деле хочется. Тем более, что обещал окрутить.

— Вот это — другой разговор! – воскликнули в один голос все три ипостаси.

— Тем более нас есть «троянский конь», - напомнил Борис Петрович. - Елена Павловна...

— Скорее, объезженная лошадка, - хихикнул Борик.

— . .. С её помощью, - продолжал размышлять Борис Петрович, - организуем встречу Большакова и Бестужевой. А для начала, Боре придётся проштудировать литературу о балете, музыке, живописи. Подготовиться к светским беседам об искусстве. Нина Георгиевна женщина интеллигентного воспитания...

— Ага, как наша библиотекарша! - съязвил Борик.

— . .. с амбициями на лидерство, - поморщилась на вставки глуповатого Борика, первая ипостась. - Может иметь твёрдый характер. Вот разве что - проявит слабость к беседам о «высоком и вечном». Она должна увидеть в патроне родственную душу.

— И тогда мы ей вставим! - воскликнула вторая ипостась.

— Борик! Коль, своих мозгов не хватает, не мешай говорить умным, - осадила выскочку самая целеустремлённая ипостась под номером три.

К спортивному городку маршевым шагом приближался взвод первогодков.

— Заканчиваем! - сказал рядовой Большаков. – Надо двигать на занятия по огневой подготовке.

...

Елена Павловна Калинина шла на встречу с Бестужевой, имея чёткий инструктаж Бориса Петровича, что говорить и к чему склонять бывшую подругу.

Встреча должна была состояться в парке Дома офицеров, невдалеке от памятника вождю мирового пролетариата товарищу Ленину — безвкусной «лепнины» из пористого бетона на громоздком постаменте черно-зелёного цвета. Здесь же, под пригнутых ветрами верхушек дальневосточных дубов, полукругом стояло несколько удобных для отдыха скамеек, чугунные боковушки которых соединяли хорошо отполированные бруски, повторяющие изгиб человеческой спины, в удобном, для сидящего, положении.

Нина Георгиевна всегда дивилась, с какой точностью это было сделано, неизвестным дизайнером и мысленно благодарила мастера за прекрасную работу.

Сегодня она пришла заблаговременно до обговоренного часа. Сидела на одном из таких парковых шедевров и наблюдала за играющими близнецами, которые бегали по мартовской проталине от мамы к «дедушке Ленину» и — обратно.

Приход Калининой, Нина Георгиевна ожидала с нетерпением и сомнениями, что та сдержит слово.

Когда миниатюрная фигурка Елены Павловны показалась из-за поворота аллеи, Бестужева едва не поднялась ей навстречу. Но, вспомнив о перемене в их приятельских отношениях (как-никак, теперь она, как бы, за главную), осталась сидеть.

Подчёркивая своё лидерство, демонстративно глянула на золотые часики:

«Не опоздала ли ты, голубушка?»

Калинина пришла вовремя, что раньше за ней не наблюдалось.

«Старается угодить!» — усмехнулась Бестужева.

Женщины обменялись дежурными, вполне приятными приветствиями. Поговорили о малышах. Очень милых в своих пуховых комбинизончиках. Похвалили погоду:

«Давно не было таких тёплых дней...»

Наконец, Бестужева напомнила Калининой, зачем они встретились:

— Рассказывай, как всё было!

Пришедшая продавила своё напряжение негромким смешком:

— Так уж и всё?

— Конечно. Мы же — подруги! — напомнила Бестужева.

...

Рассказ Елены Павловны произвёл на жену подполковника сильное впечатление. И хоть некоторые сцены, Калинина, явно, недоговаривала, воображение балерины легко дорисовывало эти, не достающие для романтической встречи, картины.

С отдельными подробностями описывался словесный портрет «виновника»:

— Симпатичный, знающий цену доверию, до бесконечности обаятельный и отзывчивый! — перечисляла заученный текст капитанша. — Умный, начитанный, талантливый! И главное – не трепач! Лишнее никому не расскажет.

— Не любовник, а абсолютный идеал, — не удержалась съязвить Бестужева. — Да всё ли так, подруга?

— Поверь мне! — раскрасневшаяся Леночка говорила взахлёб. — Даю слово, что если бы, вдруг, мне пришлось заново выбирать себе спутника жизни, выбор, определённо, пал бы на него!

Столь привлекательный образ Большакова был для жены подполковника неприятен. Во-первых, получался каким-то особенным, а во-вторых — во много лучше её супер-красавчика Полякова.

Мельком глянув, чем заняты дети, Бестужева, подвинувшись к Леночке, задала стервозный, но чисто женский вопрос:

— А в интимном плане, как?

Калинина сделала вид (к этому вопросу они с Борисом Петровичем готовились заранее), что не поняла.

— Пусть задаёт вопросы на откровенные темы конкретно, а не намёками, — наставляла первая ипостась «троянскую лошадку» накануне встречи с Бестужевой. — Заставь эту столичную шантажистку говорить обычными (народными), словами. Так ты подготовишь её к мысли о естестве греха!

— Я так не смогу, — сомневалась во время консультации Елена Павловна.

— Тебе и мочь ничего не надо! — уверял Борис Петрович голосом Большакова. — Просто строй из себя непонимающую девицу и жди, когда она сама начнёт уточнять.

— В каком плане? — начала выполнять «непонимание» Елена Павловна, повернув в сторону своей мучительницы невинное личико.

— В интимном... Ну, когда, — Нина Георгиевна потёрла боковые стороны указательных пальцев между собой. — Понимаешь?

— Нет.

— О, господи! Ну, когда он тебя... любил.

— Мы о любви не говорили. Или ты о чём-то другом?

— Глупишь, или притворяешься? Ладно. Спрошу по-другому. У него большой член?

Калинина очень натурально округлила глаза, закрыла лицо ладонями и глухим голосом спросила:

— Зачем тебе это знать?

Нина Георгиевна решительным движением оттянула ладони подруги от покрасневшего лица.

— Мы договорились, что ты будешь откровенна даже в мелочах!

— Какая же это «мелочь»?

— Значит не мелочь. Понятно. Входил нормально, или с трудом?

— Не надо...

— Отвечай!

— С трудом...

— Долго делал ЭТО?

— Ах, Нина! Прекрати, пожалуйста! Вдруг, кто-нибудь услышит.

— Не строй из себя невинную гимназистку! Это даже не смешно.

— Но мне, действительно, непонятно, зачем ты задаёшь подобные вопросы.

— Об этом позже. В конце нашего разговора. А сейчас, давай сделаем так. Я буду спрашивать, а ты, если подтверждаешь, кивнёшь. Договорились? Он тебя долго?

Выполняя инструктаж Бориса Петровича, Елена Павловна неопределённо повела плечами.

— Опять не «понимаешь»? — начала сердиться Бестужева.

Калинина кивнула.

— Сколько раз он мог тебя осчастливить за одно свидание? Один? Два? Три раза? Или больше?

Непонимающее пожатие плеч.

— Чёрт! Ты определённо издеваешься! Неужели, я непонятно спрашиваю?

— Ты не могла бы задавать вопросы русским языком, а не, какими-то, намёками?

— Ладно. Будь, по-твоему. Сколько раз ты испытывала оргазм, пока он не кончил?

— Я не считала. Он такой ненасытный... И сильный. Я с ним, почти, умирала... И, мог всё повторить через несколько минут снова.

— Понятно... - Нина Георгиевна задумалась.

Ответы Леночки её не волновали, но запоминались.

Она невольно переносила их на способности своего мужа и констатировала, что (если Калинина не врёт), её Ален Делон – подполковник, замполит восемьдесят пятого мотострелкового полка проигрывает солдатику и в этом...

В это не было чувства зависти. Нет!

Вместо него, в душе, обделённой мечтою женщины, снова возникало болезненное желание уехать из Дальневосточной Тмутаракани, как можно быстрее. Немедленно! Вот прямо сейчас, подняться и бежать на вокзал, аэродром, куда угодно... И со временем, она это сделает... Но не сейчас.

«Стоп! — приказала она себе. — Ты уже взрослая девочка, чтобы впадать в истерику! Мозг деморализует тело лишь первые три минуты. Пытается им управлять бесконтрольно. Именно в таком состоянии человек совершает глупость. Перетерпи и найдёшь правильное решение.»

Стиснула кисти рук. Ощутила твёрдость зубов. Скорость убегающих секунд. И сразу отпустило. Вернулась в прежнюю Нину Георгиевну Бестужеву — сильную, красивую, знающую, что надо делать, женщину.

Осталось только ощущение, которое она давно определила, как чувство одиночества.

«Муж постоянно занят служебными делами... Жена офицера. Она его понимает. Подруги? Лишь на уровне «поговорить». Как эта Леночка. Любимое увлечение? Отложено неизвестно, на какое время. Хорошо, если не навсегда...»

В этом месте возникло космическое пространство между тем, что было до замужества и нынешним сейчас...

Усилием воли не дала увлечь себя в штопорную спираль депрессии.

«Семья? Её надо сохранит ради мальчишек, ради возвращения в столицу, где она снова сможет танцевать...»

Заставила себя вернуться в свиданию с Калининой. К мысли — начать работать над книгой для женщин. «Залетевшая» Калинина будет в этой книге литературным прообразом. Используя её «опыт» писать будет легче. Правдоподобнее. ..»

...

Калинина украдкой поглядывала на отрешённый профиль Бестужевой и, впервые, со злорадством подумала:

«Зацепило! Небось и самой захотелось. Давай, давай! Мой Боря тебя так укатает, что ещё одну двойню родишь, шантажистка московская.»

Бестужева, словно встряхнулась. Подозвала малышей, проверила, завязаны ли у них шарфики? Спросила, не хотят ли пописать? И отпустила гулять.

Повернулась лицом к собеседнице:

— Знаешь, Лена, иногда они бывают просто невыносимыми. А сегодня такие душки. Ты, когда собираешься рожать?

От неожиданного вопроса Елена Павловна вздрогнула.

— Если всё получилось... в ноябре.

— Значит, по зодиаку — скорпиончик. Мои, представь себе, тоже. Забавно всё оборачивается, да? Как же ты его уговорила? Почему именно он? Каким чувством выявила из такого несметного количества мужиков, что ходят вокруг нас хищным, полуголодным стадом?

— Наверное, сердцем.

— Ах, вот как! — протянула Нина Георгиевна с выражением, которое прозвучало с недоверием. — На романтичность хочешь свалить? Давай по-честному. Мне это очень важно.

Уткнувшись взглядом в потрескавшийся асфальт, Елена Павловна подумала с коварством заговорщика: «Вот ещё! Может ей и про надпись в туалете рассказать? Что мне уже тогда, при виде нарисованного фаллоса, захотелось почувствовать, что такое минет? Может быть, и стоит...»

Но придумала сказать другое:

— Я почувствовала, что он может сострадать.

— Это уже что-то. Сострадание имитировать трудно. Лично я, сразу чувствуют, когда оно искреннее, а когда нет. Ну, с Большаковым многое понятно. Поговорим о чём-нибудь ином. Хочешь знать, какие у меня планы на будущее?

Калинина поспешно кивнула.

— Решила подготовить с девочками ансамбля, показ классических фрагментов из «Лебединого озера». Несколько групповых сцен па-де-ньюи (это когда одновременно танцуют восемь человек), и моё сольное выступление. Думаю, должно получиться. За себя не беспокоюсь, а девочек подтяну.

— Это будет просто здорово! — эмоционально согласилась Калинина.

— Конечно. Хореография меня не беспокоит. А вот оформлением сцены проблематично. Нужен хороший художник, знакомый с законами организации пространства при исполнении декорации. От него зависит внешний облик спектакля.

— Это как? Надо что-то рисовать?

Бестужева с иронической ухмылкой глянула в лицо Калининой:

— Уж не хочешь ли ты своего Большакова предложить?

Елена Павловна какое-то время молчала, потом глянула бывшей подруге в глаза:

— Наверное, так оно и есть, — сказала она медленно. — Я нехорошая, да?

— Не возводи на себя напраслину. Ты хочешь как-то пристроить отца своего будущего ребёнка. Я без претензий и буду иметь в виду. А сейчас нам надо идти кушать. Мальчишки наверняка проголодались.

Бестужева поднялась и подозвала детей. Те, покорно засеменили к мамочке.

— Вот что ещё, подруга! — сказала она, проверив, в порядке ли одежда у близнецов. — Сегодня я твои романтические приключения клещами вытягивала. Так не пойдёт. Напиши-ка мне литературным языком об этом сама. Страничек — пять, шесть. Можно и больше. В стиле небольшого рассказа или новеллы. Имена можешь придумать, или не указывать. Почитаю этот опус на досуге. Пофантазирую.

И, заметив, как в небесных глазах Елены Павловны блеснули вопросы, протестующе подняла руку в лайковой перчатке:

— Не о том подумала, подруга! Твоя история натолкнула меня на мысль сочинить книгу для женской аудитории, с сюжетом на грани фола. Времени у меня для этого, пока, хватает. Авось, получится. В Москве есть знакомый издатель. Он такие вещи обожает... - Нина Георгиевна весело рассмеялась: — Надо же, с чем-то возвращаться в столичную богему!

Потом посерьезнела:

— И ты мне в этом поможешь. Подправишь, отредактируешь. Первым читателем будешь. Но чур, знаем только мы с тобой! Для остальных — табу.