Алина

— Что-то с телевизором сегодня творится. Может, зайдёшь посмотришь? А то у меня мозгов нет. Жорик вчера понажимал на все кнопки, теперь ни звука, ни картинки, — тётя Нина наивно улыбается, разводя руками, как бы говоря: «дура я баба, да и все бабы дуры, а мужики для того и созданы, чтобы телевизоры чинить».

Я киваю:

— Да, конечно. Посмотреть можно. Только если телевизор сломался, то я помочь не смогу. Мастера надо вызывать.

— Ну зайди-зайди, посмотри, — просит тётя Нина, сопровождая просьбу умоляющим взглядом.

Она живёт в квартире напротив. Соседка примерно одного с моей мамой возраста, позвонила в дверь на «авось». Я только пришёл с университета, даже пообедать не успел.

Беру ключи, замыкаю квартиру, иду через открытые двери двух предбанников. Тётя Нина встречает меня на пороге квартиры.

Это коротко-стриженная под брокколи боевая хохлушка, выкрашенная в отваренную свеклу, с поплывшей фигурой, вечно озорным характером, открытым добродушием на бабьем лице. В общении она полностью забивает эфир бесконечным трёпом. Как сейчас.

— Только вот вчера показывал, а потом Жорик этот дурак понажимал на все кнопки. Вот кто его просил. А ты только с учёбы пришёл, да?

— Да, — от меня большего и не требуется, только поддакивать.

— Покушать не успел, — тётя Нина сокрушённо взмахивает кухонным полотенцем, с которым она, похоже, никогда не расстаётся.

Я одной кнопкой нахожу источник сигнала. Картинка со звуком весело вспыхивает на экране.

— Вот хорошо! — тётя Нина радуется как дитя. — Вот что значит голова на плечах есть, — смотрит на меня с восхищением, словно я и есть мастер ремонтных работ.

Тётя Нина нахваливает меня, пока я двигаюсь к выходу, втирает достоинства современного образования перед вчерашней безграмотностью. Намекает на себя, неумеху.

— Может, супчика поешь? Я только что борщ сварила.

— Можно, — сразу соглашаюсь. Дома шаром покати, пока там что-нибудь сварганишь. Хоть кушать у соседки мне ещё не доводилось.

Обычно я стеснительный молчаливый молодой человек, а тут с полпинка согласился на супчик.

Ну что ж идём на кухню. Тётя Нина наливает мне огромную тарелку наваристого борща с куском говядины посередине, предлагает майонез, сметану, свежий ржаной хлеб.

Я не спешу опрокидывать тарелку в желудок, приличия не позволяют проявлять собачий голод в гостях. Тётя Нина садится рядом пить чай, забивает эфир кучей бесполезной информации. Разговор, или скорее монолог, незаметно скатывается к Алине — моей одногодке, «младшенькой».

— Ой беда-беда, — тётя Нина тяжко вздыхает.

— А что случилось? — хмурюсь из вежливости, аж уши шевелятся.

— Парень её бросил. А она с ума сошла.

— Как сошла? — недоверчиво веду взглядом по столу.

— Не ела совсем, пришлось в больницу положить. Вот теперь лежит целыми днями в постели, не хочет вставать. Хорошо, что хоть потихоньку кушать начала. Я вот с ней сижу целыми днями, отпуск взяла. Боюсь, чтоб не случилось чего.

Здесь я ничем помочь не могу. Опыта амурных отношений у меня ноль целых ноль десятых. Я даже не целовался ни разу. Учёба — наше всё. Восемнадцать лет, жизнь только начинается. Чего не скажешь о Алине. Она последние года три постоянно в компании одного или двух парней. На лавочке, на балконе, на остановке, в магазине. Те обнимают её, прилюдно целуют. Год назад тётя Нина пригласила меня на День рождения Алины. Алина сидела с парнем в обнимку, гости — быдловатые одноклассники — заняли места вокруг стола. Тётя Нина следила, чтобы дети не напивались. Выпили по сто грамм и пошли плясать. А я тогда готовился к поступлению, у меня голова ничем другим кроме экзаменов не была занята. Алина вышла на центр комнаты. Она была в просторной юбке до колена, со складками, белой блузке, чулках или колготах, на ногах туфельки-лодочки. Её молодой человек остался сидеть, а я из приличия занял место в углу танцпола. Дёргаться под музыку мне нравилось. Только я не ожидал, что Алина начнёт развратно танцевать. Мы переместились в коридор, и парень Алины не видел, что она вытворяла, поглядывая на меня. Я тоже старался не смотреть. Алина начала глубоко опускаться на корточки, раздвигая под собой бёдра, как будто насаживалась на член. Такой она мне и запомнилась в одиннадцатом классе — распутной шлюхой.

И вот теперь её бросил парень, она ничего не жрёт, больница, священник, психолог, мама — все силы брошены на восстановление утраченной гордости. Я вникаю в подробности пылкой юношеской любви, которая в моей девственной жизни даже туманно не маячит.

— Психолог сказал, что ей надо почаще обниматься.

Мы сидим на кухоньке, где стол почти упирается в холодильник, до плиты можно дотянуться рукой, жёлтые деревянные шкафчики протянулись двумя рядами сверху и снизу вдоль дальней стены.

— Вот, я подумала, что вы с Алиной знакомы.

— Да нет, мы как-то не очень знакомы, — теперь приходит мой черёд глупо улыбаться.

— Извини, конечно, — тётя Нина смущённо отводит глаза. — Я бы попросила кого-нибудь другого, но ты действительно лучше всех подходишь. Алина всегда тебя стеснялась, боялась даже в лифт заходить, ждала, пока ты пройдёшь мимо.

— Почему? — краска моментально приливает к лицу. Очевидно, информация имеет достоверный источник.

— Ну потому что она видела, что ты всё время учишься, не куришь, не пьёшь, а она дурака валяла всё это время.

— Ну это же не повод не заходить со мной в лифт, — хочется обидеться, но сначала разобраться, конечно.

— Вот она говорит, что боялась, что ты не так на неё посмотришь. Осуждающе, понимаешь? — тётя Нина наверняка не выдумывала, передавая слова Алины.

Правда режет больнее лести: я действительно всегда осуждающе смотрел на Алину. Развратная красивая девка меняет парней как перчатки, тупая к тому же, судя по улыбочкам. Ничего в ней нет, кроме тупого самолюбования. Вечно ходила по улице полуголая, платье прозрачное напялит в облипку, колготы там со стрелками, туфли на высоком каблучке, спина вся голая, жопа и сиськи утянуты так, что взглядом можно всё и прощупать. Тёмные волосы, мелированные, распущены до задницы, мордашка вечно пьяная с блядской улыбочкой. Она заслужила, чтобы её бросили.

Я тщательно скрываю стыд, отнекиваюсь, подаю себя абсолютно нейтральным к чужим страстям. Но осадочек-то остался: меня раскусили в два счёта, значит, видят люди, что у меня на душе, значит, все мои мыслишки видны как на ладони.

— Может, обнимешь её? Она винит себя, говорит, что ты больше всех её ненавидишь, — тётя Нина жалостливо смотрит на меня. Так беспризорные псы вымаливают кусок хлеба на улице.

Вот новый поворот. Я — обнять Алину, чтобы ей полегчало? Она, типа, думает, что я её ненавижу. Да она мне вообще фиолетово!

— Я могу сказать ей, что у меня нет к ней плохих мыслей.

— Ну скажи хоть так, — соглашается тётя Нина. — Идём.

Она первая поднимается из-за стола, увлекает меня за собой по коридору. Мы быстро добираемся до самой маленькой комнаты, такой же, как у меня.

Алина лежит, закутавшись с головой в одеяло, свернувшись в калачик, отвернувшись лицом к стене.

— Алинушка, вот Дима тебе хочет что-то сказать, — тётя Нина меняется в голосе. От кухонной затейницы не осталось и следа.

Алина никак не реагирует.

— Спит? — с надеждой шепчу я.

— Притворяется, — также шёпотом отвечает тётя Нина. — Я вас оставлю. Может, обнимешь её? Она так хочет, чтобы ты на неё не обижался.

Тётя Нина уходит, и я остаюсь стоять в растерянности перед кроватью. Ситуация неприятная, на меня обижаются, только за что? За то, что я не так где-то посмотрел. Алину, конечно, жалко, но зачем меня-то вмешивать?

Я нетерпеливо сажусь на край кровати, кладу руку на плечо, завёрнутое в одеяло, нервно веду вперёд-назад. Поглаживаю.

Проявляю, типа, радушие.

— Ты на меня обижаешься? — сдерживаюсь, чтобы выдать раздражение.

Алина сильнее вдавливает плечи в грудь, сжимается в калачик. Напряжение в её теле похоже на пружину, которая сжалась ещё сильнее.

Ничего ведь плохого не будет, если я прилягу рядом? Она ведь под одеялом. Прижмусь к ней, как психолог советовала, обниму, так сказать, сзади. Полежим, и пойду дальше там делать свою домашку.

— Я тебя обниму и потом пойду, — предупреждаю о намерениях.

Понятно, что она не спит и отлично слышала, что я сказал, а значит шок ей не грозит.

Аккуратно пристраиваюсь сзади, повторяя контуры её калачика. Мои коленки п

роникают в долинку, образованную её ножками, мой пах слегка касается её попы. Грудью я прижимаюсь, а Алининой спине, рука опускается на плечо, гладит его. Длинные волосы Алины собраны в хвост, пышный букет дышит мне в лицо. Алина лежит с закрытыми глазами, её прелестное личико болезненно напрягается, Алина хмурится, улыбается краешком губ — выражает микро-эмоции неуловимыми движениями губ, бровей, носа.

Внезапно она вытягивает руку из-под одеяла и накрывает мою ладонь сверху. рассказы эротические Прикосновение обжигает, никогда раньше я не был так близко с девушкой. Но мысли о том, что я оказываю психологическую помощь, перед которой я, можно сказать, в долгу, возвращают меня к желанию выглядеть благородно даже в такой щекотливой ситуации.

— Ты красивая девушка, — шепчу Алине в ушко. — Самая красивая в нашем районе. Ты вообще можешь выбрать любого парня, с кем встречаться.

— Я не хочу любого, — она впервые подаёт голос. Звенящий колокольчик — обиженный, с зарёванной хрипцой — разносится пугающе одиноко в маленькой уютной комнатке.

— Все мы чего-то хотим, — я пытаюсь принять философский тон. — Я, например, хочу, чтобы ты не плакала. Ты лучше всего выглядишь, когда улыбаешься.

— А я тебе нравлюсь? — Алина задаёт невинный вопрос, на который невозможно ответить «нет».

— Конечно, ты всем нравишься. Особенно, когда улыбаешься, — я почему-то уверен, что именно в таких утверждениях скрывается терапевтический эффект воздействия на подавленного расставанием человека.

Алина тянет мою ладонь к губам, я смиряюсь с мыслью, что ей нужно больше душевного тепла, больше ласки, выраженной прикосновениями почти интимного характера.

— Ты правда считаешь, что я красивая? — голос Алины звучит очаровательно, она слегка улыбается, хоть и лежит по-прежнему с закрытыми глазами.

— Да, ты очень красивая. Здесь даже комплиментов говорить на надо.

Алина хмыкает, расплываясь в улыбке.

Внезапно рука её притягивает мою ладонь за запястье под одеяло, и в следующий миг я держу её правую, дальнюю от себя сиську в ладони. Твёрдый сосок упирается в фалангу указательного пальца с внутренней стороны.

— Поласкай меня, — томно шепчет Алина.

От неожиданности происходящего голова идёт кругом, я в бешеном ритме перемалываю ситуацию. Что если в комнату войдёт тётя Нина? Что если у меня нет желания никого ласкать? Тем более девушку, с которой я едва знаком, с которой до сих пор всё, что меня связывало, — это «привет», «пока». Что если...

— Я не большой специалист, — мямлю, проклиная себя за неуверенность и излишнюю дипломатичность в делах житейских.

— Я тебя научу, — мурлычет Алина. Глаза её закрыты, можно даже подумать, что она спит и видит сон, в котором руководит событиями.

Хмыкаю. Честно говоря, сиська приличного размера в руке лежит красиво, даже слишком интересно, чтобы отказываться от бесплатного урока.

— Давай, — отвечаю, сдерживая хохоточки.

Алина берёт мой указательный палец, ведёт им по кончику соска. Затем ныряет на палец ртом и языком смачивает подушечки. Возвращает на сосок, водит по кругу. Медленно, словно кашу в кастрюльке помешивает. У меня нет слов, чтобы выразить протест, возбуждение выше всяких отговорок. Я сам вожу по соску, обжимая упругую сиську.

— Теперь внизу, — воркует Алина.

От такой перспективы у меня глаза лезут на лоб. Алина ещё ни разу даже взглянула на меня, а уже хочет, чтобы я трогал её внизу.

— А если мама войдёт? — цепляюсь за последний шанс вывернуться без боя.

— Ну и что? — Алина возбуждённо дышит, игривая улыбка застыла на губах.

— Я стесняюсь, — похоже, это единственное чувство, в котором я готов признаться.

— Она ведь сама попросила тебя полежать со мной.

— Полежать, но не ласкать.

— Думаешь, она не знает, чем всё это может закончиться?

— А чем всё это может закончиться? — такой расклад с планированием моих действий приводит меня в состояние повышенной боеготовности.

Алина тянет мою руку вниз, засовывает её под тонкую ткань трусиков, проталкивает пальчики на писю, средний палец погружается в мокрые губы влагалища.

— Вот этим, — Алина зажимает мою ладонь бёдрами, на её губах блаженная улыбка застывает в предвкушении удовольствия.

Я лежу, застыв от потрясения, в моей девственной жизни подобные события даже теоретически всегда носили сакральный смысл. На первом месте всегда стояла духовная любовь. Физическая близость казалась следствием, а не первопричиной. И вот мои пальцы трут гладкую выбритую писю Алины, она направляет меня, влага сочится из писи мне на ладонь, и я получаю невероятное удовольствие, лаская почти незнакомую мне девушку. Хотя кого я обманываю? Даже самые близкие мне подруги в школе и универе близко не стоят с Алиной, которая вдруг занимает центральное место в системе моих интимных ценностей.

Алина отпускает ладонь, и дальше я самостоятельно исследую глубину её чувств ко мне. Никогда я не делал ничего подобного, и кажется, что каждое касание может вызвать боль у девушки. Оттого я так щепетильно выбираю направление для атаки, бугорок клитора вызывает у Алины бурю эмоций. Я рад, что научился доставлять удовольствие. Всё-таки урок не проходит даром. Доставлять удовольствие девушке чертовски приятно. Параллельно обмозговываю разные варианты наших с Алиной отношений. Встречаться мы, конечно, начнём регулярно. Как жена, она мне совсем не годится, но чем чёрт не шутит, она же мне нравится, и ей тоже. Может быть, я даже люблю её и всегда любил. А то, что плохо думал о ней, так это потому, что ревновал. Все эти парни, с которыми она встречалась, остались в прошлом. Тяжело будет не думать о них. Вот жена моя, в прошлом вела себя как шлюха, но всё это в прошлом. Она изменится, вот парень её бросил, и теперь она не станет гулять на стороне. Будет любить и ценить мужа.

Алина переворачивается на спину, выскальзывает из-под одеяла. Я и подумать ничего не успеваю, как она опускается по моим ногам, молниеносно расстёгивает ширинку на джинсах, пальчиками вытягивает вялый, на восемьдесят процентов залитый член и ныряет на него ртом. Я только молюсь, чтобы тётя Нина не вошла в комнату.

Сопротивление бесполезно. Алина сосёт меня так, словно хочет высосать душу. Так оно и происходит: душа уходит в пятки, возвращается по ногам, поднимается по стволу, замирает в трёх сантиметрах головки и тонкой кожи под ней. Алина впервые поднимает на меня глаза, смотрит пристально, как убийца-тореадор перед ударом шпагой. Только я не бык, а овца, или скорее баран, мысленно молю о пощаде. Последнее, что из меня вырывается, это слова отчаяния:

— Алиночка, я сейчас кончу.

— Кончи мне в ротик, — урчит она, на секунду оторвавшись.

— Я боюсь, что ты подавишься.

— Не бойся, кончай, — она держит ствол кольцом большого и указательного пальцев у основания, жёстко стянув кожу. Головка раздалась вширь, съехала краями залупы. Я боюсь, что нас застигнут врасплох, ужасно боюсь! Алина ныряет на член, дикими раскачиваниями выдаивая из меня оргазм.

Тело непроизвольно напрягается и замирает, выгнувшись дугой. В этот момент дверь за спиной Алины бесшумно приоткрывается, удивлённый взгляд тёти Нины сменяется удовлетворённым покачиванием головы. Я закрываю глаза рукой, продолжая кончать под дикое урчание кошки, которая двумя руками вцепилась в пах, хлюпающей дыркой рта выкачивает из меня сперму, глотает. Её мама стоит неподвижно, выглядывая из-за двери. Я подсматриваю из-под ладони, и чувство стыда накрывает меня вороватым сомнением. Тётя Нина привела меня сюда обнять Алину, помириться с ней, вместо этого я воспользовался уязвимым положением девушки с подбитым крылом, и вот она выкачивает из меня львиную дозу спермы. Недельные воздержания устремляются по горлу соседки-одногодки в желудок.

Алина довольно вылизывает член, мошонку, одиночество и отчаяние как рукой сняло. Она скользит телом вверх, обнимает меня, укладываясь головой на грудь. Её мама продолжает ухмыляться, посматривая на меня через щёлочку.

Тётя Нина не сердится, скорее наоборот, она хотела, чтобы всё так закончилось, специально подстроила, подложила меня безутешной дочке. Теперь она не желает уходить, всем своим видом показывает, что я всё правильно сделал, что она одобряет мой благородный поступок.

Взаимовыручка. Я помогаю бороться с депрессией. Сексо-психо-терапия, я совсем запутался.

Тётя Нина бесшумно уходит, а мне предстоит долгая дорога к понимаю, что же такое любовь.