Знахарь поневоле. Глава 7

Знахарь 7

Отпевали Ерофеича заочно, считалось, что вроде он и несильно верующим был, но традиция.

Кладбище, где похоронили Ивана Ерофеиевича Ожогина было тем же самым, на котором покоился и дед Макса Егор Тимофеевич. Так, что Макс все-таки посетил могилу деда и положив на покрытый свежей весенней травой холмик с немного покосившимся, покрашенным “серебрянкой” металлическим крестом небольшой букетик гвоздик купленных у старушки при входе на погост.

Кладбище к удивлению Макса оказалось довольно обширным и весьма ухоженным, видимо местный батюшка довольно внимательно следил за порядком на вверенной ему территории. Центральные дорожки были присыпаны гравием, да и начало боковых ответвлений тоже.

Кладбище было не только большим, но и явно не новым. По всей обширной территории тут и там могучие дубы негромко шелестели весенней листвой над старыми могилами.

Вероника на кладбище ехать отказалась наотрез, попрощавшись с дедом не выходя из дома.

Вообще этот день прошел для Макса, как в тумане.

К вечеру, когда наконец все разошлись он чувствовал себя, как выжатый лимон хотелось просто упасть на кровать, тупо смотреть в потолок и не о чем ни думать.

Макс совсем уже было собрался исполнить желаемое, как от благих намерений его отвлек монотонный, повторяющейся стук переходящий в рвущий нервы скрежет доносящийся от печки.

Он скрипнув зубами направился по направлению источника раздражающего шума.

Сим источником являлся небольшой каменный пестик усердно стукающий и что-то перетерающий в такой же каменной ступке.

И пестик и ступка находились в руках Афони усердно что-то перемалывающего в порошок с помощью этих нехитрых инструментов.

— Вот же раззява, какая сыскалась на мою голову. Я тебя, что просил принесть? Тысячелистник. А ты, что приперла? Копытень. Бестолочь. Нового Хозяина от запоя вроде лечить покамест без надобности. Не запойный он... Кажись. –Афоня с некоторой долей сомнения взглянул на Макса.

Тому вдруг вспомнилась попойка в тот первый его день в Сосновке. Да и потом. Ведь он нередко прикладывался к бутылке, чтобы хоть чуть-чуть, хоть на время притупить чувство обиды и боль саднящую изнутри. Не нажирался до поросячьего визга, но все-же. Нет, все. Хватит. Больше никакого пьянства. Амба.

Видимо мысли бродившие у него в голове настолько явно отражались на лице, что маленький домовой без труда прочитав их удовлетворенно кивнул.

— Нам бы еще хозяюшку в дом. Негоже дому без бабьего пригдяду. Нехорошо это. Не правильно. Не по Кону.

То ли раньше было, при Марфе-то Ильиничне. Как славно жили. Как ладно. А какие она пироги пекла...

А как схоронили хозяйку, так все кувырком и пошло. Переживал старый Хозяин дюже крепко. Не захотел новую хозяйку в дом брать. Все по Марфе Ильиничне печалился. Так с тех пор бобылем и вековал. Бабы-то у него знамо дело были, как мужику без энтого дела. А уж Ведуну тем паче, сила-то в жилах бурлит. Выхода требует.

Но в дом никого не водил. Память о покойнице блюл.

А у тебя Хозяин с супружницей стало быть разлад вышел? Ну, так может еще и назад сладится? Дело-то семейное, всяко быват. А то в сарае у нас и вожжи припасены.

— А вожжи-то мне на кой? Запрягать вроде некого.- Макс с удивлением взглянул на домового.

— Как на кой? А чем гулящую жонку уму-разуму учить будешь?. До них, до баб стало быть, любая наука лучше всего через мягкое место доходит. И вожжи тут первейшее средство.

— Меня тоже так учить предлагаешь?- оскалилась Вероничка.

— Вот еще. Не доросла до вожжей покамест. Розгами обойдесся. В соляном растворе вымоченными. Подол задрать и по жопе, да с оттягом... Или голыми коленками в угол на сухой горох. Быстро дойдет.

Макс с уважением посмотрел на буквально излучающего довольство, приосанившегося маленького домового.

Как выглядят пресловутые вожжи, Макс не имел ни малейшего понятия. Проживший всю сознательную жизнь в Москве, горожанин до мозга костей он обо всей этой сельской экзотике представление имел весьма смутное почерпнутое в основном из телепередач и интернета. Хотя судя по вспомнившимся кадрам из исторических фильмов вожжи это что-то типа длинных, кожаных ремней видимо идеально подходящих для процесса вразумления рекомендуемого домовым.

Сама собой перед глазами нарисовалась заманчивая картина на которой голая Маринка наклонившись вперед и упираясь руками в стену сарая оттопыривала свою тугую, округлую задницу и нетерпеливо переступала с ноги на ногу играя бедрами.

Свист взметнувшегося ремня и звонкий, смачный шлепок сыромятной кожи о беззащитную плоть.

Пурпурная полоса перечеркнувшая молочно-белые полушария всколыхнувшиеся от хлесткого удара.

И ласкающий слух пронзительный взвизг этой блудливой сучки.

И призывно блеснувшие от влаги складки срамных губ под быстро наливающейся багровым росчерком.

На грешную землю Макса вернуло негромкое девчачье хихиканье.

Макс с немым вопросом повернулся к Вероничке.

— Дядь Макс простите но у Вас было такое мечтательное выражение лица, когда Вы тетю Марину пороли... Не смогла сдержаться.

— Тетю Марину? Кхм. Что, так заметно было?

— Угу. Еще как.- И девчонка деланно вздохнув бросила лукавый взгляд на внушительно взбугрившиеся штаны Макса.

— Язва. Как есть язва. Афонь, как там? Розги вымачивать сначала надо?

— В крепком соляном растворе. Что-бы значица результат ощутимее вышел.

— Да-а, жаль, что сейчас такие методы воспитания уже невозможны. Поучишь так жену уму-разуму, а она тебя за науку на каторгу определит. Демократия, мать ее.

— А и что? На каторге тоже люди живут. Наш-то старый хозяин почитай десять годков отмотал от звонка до звонка. Это он сам так говорил. Ничо вернулся. Мы правда без него намыкались.

Те-то все чего-то заставить его делать хотели, а старый Хозяин никак не соглашался. Вот и увели его те лиходеи в фуражках с верхом синим, как глаза у твоей любушки Хозяин.

— Афонь, а ты откуда знаешь какие у Маринки глаза?

— Дык эта... Видал я. Она же снилась тебе Хозяин. А для домовых сны Хозяина и всех, кто в дому спит завсегда открыты. Кхе-Кхе. Ну ежели конечно не колдун там или не ведьма. В их сны нам дорожка заказана.

Максу вдруг стало неудобно, он вспомнился тот сон... И позорно измаранные трусы тоже всплыли в памяти.

Макс вдруг почувствовал, что щеки и лоб буквально огнем горят, видно стоит он сейчас перед своими красный, как рак... Как институтка, право слово. Вот срамота-то. И перед Афоней неудобно. Там ведь такие подробности были...

Тем временем Афоня ухмыляясь в бороду пересыпал истолченные в порошок травы в маленькую металлическую турку для варки кофе с треснувшей и в несколько слоев обмотанной синей изолентой деревянной ручкой. Потом плеснув туда воды из кружки и тщательно перемешав содержимое серебряной ложечкой, поставил турку на принесенную и зажженную Вероникой керосинку.

— Быстро сготовиться. Хорошее зелье. И простое. От него и сон крепше и силы быстрей восстановятся. Трудный день был Хозяин. Тебе отдохнуть надо. Выспаться, сил набраться. Они тебе скоро могут понадобиться.

В отличии от прошлого раза в это зелье приготовленное домовым было на удивление приятным на вкус с легкой кислинкой и освежающим ароматом мяты.

Максу даже показалось, что и вправду вместе с зельем у него прибавилось сил. Бодрости правда не добавилось, скорее наоборот, веки потяжелели и отчаянно заклонило в сон.

Не в силах бороться с навалившейся сонливостью Макс махнув рукой поднялся и отчаянно зевая поплелся в свою комнату.

Там стянув с себя одежду бесп

орядочной кучей свалил ее на стул стоящий у приоткрытого окна полной грудью втянув по вечернему прохладный, наполненный смолянисто-хвойным запахом соснового бора воздух и сладко потянувшись рухнул на уже ставшую привычной постель.

Сон навалился сразу, погрузив его в свой странный, загадочный мир грез, воспоминаний и тайных желаний.

Лунная дорожка бегущая по волнам с тихим шелестом неспешно наползающих на прибрежный песок под усеянном бриллиантовой россыпью звезд темным, южным небом.

Мужчина и женщина лежали на линии прибоя, на этой тонкой всегда переменчивой границе, где сходятся между собой две стихии. Кажущийся вечным в своей незыблемости берег и беспокойная, находящаяся в неостановимом движении, бурлящая жизнью вода. Две противоположности обреченные всегда быть рядом и никогда не слиться воедино. Лишь только здесь, на этой самой грани они могут быть вместе на какое-то краткое мгновение став единым целым.

Теплая вода южного моря легкими прикосновениями ласкала кожу пробегая с очередной волной прибоя вдоль вытянутых ног чтобы достигнув одной ей известного предела тут же отхлынуть назад возвращаясь в лоно родной стихии.

— Ну, давай же.- Женщина медленно проводит кончиками пальцев по щеке мужчины.

— Марин, а ты не боишься, что нас увидят?

— Плевать. Пусть смотрят. Смотрят и завидуют. Мужики тебе. Потому, что ты можешь делать со мной все, что угодно.

— Все?

— Ну, почти все.- Она лукаво смеется.

— А бабы пусть мне завидуют, ведь у меня есть такой мужчина, как ты Макс.

Ее приоткрытый рот ловит его нижнюю губу и жена принимается со все нарастающим возбуждением яростно сосать и ласкать ее языком, как-будто стараясь втянуть в себя.

Он не остается в стороне и в эту никогда не надоедающую им игру вступает его язык...

Руки жены толкают его в грудь и он довольный опрокидывается навзничь на влажный песок.

Марина быстро виляя бедрами переползает вниз и рывком стягивает с него уже успевшие подсохнуть после купания плавки.

Со смехом она забрасывает их куда-то в сторону. Ох, не забыть бы куда, а то ищи их потом в непроглядной темноте жаркой, южной ночи.

Его член уже давно рвется в бой гордо вздыбив головку.

Марина одной рукой ласково массируя мошонку, другой крепко обхватывает налитый кровью орган любимого у самого основания принимается жадно облизывать и сосать его.

Надолго ее не хватает и основательно увлажнив столь нужный ей в данный момент предмет своей слюной распаленная жена перекинув ногу через Макса привычно направляет его твердой рукой внутрь истекающей соком пещерки.

Макс чувствует, как стенки тоннеля плотно но в тоже время и нежно обхватили его разгоряченную плоть.

Жена упирается руками о его грудь и слегка поиграв бедрами мягко опускается вниз поудобнее устраиваясь на его полностью погрузившемся в нее члене.

Марина одним движением срывает с себя верхнюю часть купальника освобождая всколыхнувшиеся тяжелые груди. А вот когда она успела избавиться от трусов, Макс даже и не заметил.

Марина слегка вильнув бедрами подается вперед и наклоняется к нему.

Ее глаза совсем рядом, нижняя губа закушена, а влажные после купания пахнущие морем и солью пряди цвета спелой пшеницы падают ему на лицо. И этот взгляд... О, он прекрасно знает этот взгляд.... Кажется бесенята отплясывают джигу в ее блеснувших в лунном свете глазах. Сейчас начнется...

Марина двигается сперва плавно, постепенно наращивая темп слегка покачиваясь из стороны в сторону и то наклоняясь вперед, то резко откидываясь назад. Она движется только в одном ей слышном ритме, выстраивая только свой, уникальный рисунок извечного танца. Она ведет собственную партию выделывая нужные ей па на члене СВОЕГО мужчины. И этот член двигаясь внутри нее полностью повинуясь ее желаниям всегда оказывается в нужное время в нужном месте. Он движется именно в том направлении и с той скоростью, что от него и требуется доставляя ей максимум наслаждения.

Ее груди вздрагивают колыхаясь в такт движениям. Зрелище которое наверное не надоест ее мужчине никогда.

Руки Макса ложатся на бедра жены.

Песчинки прилипшие к прохладному бархату кожи слегка покалывают его ладони.

Дыхание Марины учащается, все чаще и чаще прерываясь протяжными стонами. Темп движений заметно ускоряется, танец постепенно превращается в скачку.

И вот уже всадница время от времени оглашая ночной пляж громкими вскриками лихо скачет подпрыгивая на своем жеребце.

Наконец ее тело изгибается в сладкой судороге крепко сжимая его член внутри себя.

Макс еле сдерживается что-бы не выплеснуть наружу все накопленное за день.

Жена успокаивается тихонько уткнувшись ему в грудь, сейчас она расслаблена после оргазма. Но он-то все еще тверд и все еще находится внутри любимой. А вот теперь пришел уже его черед диктовать свои условия.

И Макс со смехом крепко ухватив Марину за талию, так и не покидая ее перекатывается разбрызгав набежавшую волну и вдавливает жену спиной в мокрый песок.

И теперь уже он ведет свой танец. Теперь он задает ритм меняя силу и направление толчков то практически покидая ее и дразня короткими и неглубокими проникновениями, то медленно входя подобно ночному татю сторожкою пробираясь вдоль стенок узкого тоннеля, а то подобно дикому зверю врываясь внутрь ни на, что не обращая внимание и готовый снести любые преграды на своем пути. Да и нет никаких преград, его встречают лишь мягкие объятия на обильно смазанном пути.

И вот наконец он завешает свою композицию и разряжается феерверком внутри любимой женщины глядя ей прямо в глаза... А, в них отражаясь дрожит усыпанное бриллиантами южное небо. И звезды танцуют в ее глазах.

Сон никак не хотел отпускать. И в этот раз это уже не было фантазией, как в прошлый. Все это было. Было на самом деле. И море... И пляж... И звезды в ее глазах... Они тогда только, что поженились и свой медовый месяц провели у моря... Все это было. Они наслаждались друг другом каждый день, каждую минуту. Куда потом все это ушло? Где они растеряли свою любовь? А они ведь ее потеряли, раз все ТАК закончилось.

Но все-таки с этим надо что-то делать.

Макс достал из сумки свежие трусы.

Стиральной машинки-то нет. Придется на речку идти стирать.

Выйдя в зал, он с подозрением взглянул на хмыкающего в бороду Афоню.

— Афонь, а домовые хозяйские сны только видят или еще чего сотворить могут?

— Кхем... Ну, сны навевать можем... Но это не я, Хозяин. Это ты сам. Ты сам о ладушке своей все время думаешь. Не идет звездноглазая у тебя из головы.

Макс смущенно закашлялся.

— Хозяин, тебе в лес-бы надо. Сейчас, как раз одолень-трава в силу вошла. Упустишь нонче день-два, до следующего года куковать придется. В лес тебе надо идти. К лесному хозяину в гости. Да и насчет мандрагора поговорить надоть. Дело-то это непростое.

— Ну и как я его там найду?

— А чего его искать-то? Шлындра вон эта и отведет. Хоть какая от ей польза будет, окромя убытков. В лесу-то она почитай все тропки знает.

— Ну, надо так надо. Завтра с утра и пойду. Сегодня вещи надо из дедова дома сюда перенести. Да, и постираться надо...

Макс присел на лавочку под сиреневым кустом и закурил.

Двери электрички с шипением открылись и сделав широкий шаг из вагона на перрон ступила высокая светловолосая женщина в бежевом плаще.

— Так вот ты каков, славный город Егорьевск.

Марина Троянова тряхнув собранными в хвост пшеничными волосами и поправив сумочку на плече решительно направилась к лестнице ведущей с перрона на привокзальную площадь, где в сторонке стояло несколько основательно потрепанных легковушек с кучкующимеся рядом водилами.