Женские церемонии. Образ. Розы в Багатель

Розы в Багатель

Клэр назначила мне свидание на следующий день: мы должны были встретиться и провести вторую половину дня в садах Багатель. Клэр пообещала показать мне розарий, которого я еще не видел.

Теперь я знал уже достаточно, и мне не было необходимости спрашивать, будем ли мы вдвоем или вместе с ее юной подругой.

Кстати сказать, во время наших предыдущих встреч Клэр ни разу не изъявляла желания показать мне сады или фотографии. До сих пор она никогда не предлагала мне увидеться за пределами того общества, в котором мы с ней время от времени встречались и проводили вместе по несколько часов. Я, со своей стороны, также не пытался установить с ней более тесные отношения. Я уже говорил, что меня мало привлекала ее слишком совершенная, слишком правильная красота. К тому же не припомню, чтобы она хоть как-то поощряла мои робкие попытки ухаживания в самом начале — скорее наоборот.

Даже теперь, когда я снова размышлял об этом, ожидая ее на террасе кафе «Руайаль», я не мог припомнить, чтобы она вела себя иначе с кем-то другим. Она отличалась раскованностью манер, самоуверенностью, дерзостью, ничуть не страшилась скандалов. Однако она моментально обескураживала чересчур нежных воздыхателей, впрочем, как и тех, кто делал ей более откровенные предложения — такое тоже случалось.

Как-то раз я присутствовал при наказании одного такого воздыхателя. Мне показалось, что в той ледяной жестокости, с которой она его уничтожила, проявилась своего рода ненависть. Тогда все мы были потрясены этой сценой, поскольку речь шла о красивом молодом человеке, который обладал и умом, и чувственностью, и, судя по слухам, был ее любовником.

Но тут я увидел маленькую Энн, приближавшуюся ко мне. На ней было то же платье, что и накануне. Чтобы пройти между посетителями, не побеспокоив их, она лавировала между ними с очаровательной грацией танцовщицы, поднимая руки, покачивая бедрами и совершая полуобороты среди кресел и столов. Оказавшись рядом со мной, она сдержанно и слегка церемонно поздоровалась, подобно маленькой пансионерке монастырской школы. Ее голос тоже звучал, как у примерной ученицы:

— Она здесь, месье. Она ждет вас в автомобиле.

Эта фраза слегка удивила меня — не только потому, что имя Клэр в ней не называлось, но и из-за чрезмерного почтения, вложенного в слово «месье».

Я встал, чтобы следовать за ней. Автомобиль Клэр был припаркован чуть дальше, на рю де Ренн. Пока мы шли, я успел задать девушке два-три незначительных вопроса; но она, как ребенок, отвечала только: «Да, месье», «Нет, месье» и «Не знаю, месье».

У Клэр оказался абсолютно новый черный автомобиль, мощностью в пятнадцать лошадиных сил. Энн распахнула передо мной дверцу, и я поздоровался с Клэр, сидевшей за рулем. Она ответила мне только легким кивком. Я пропустил девушку вперед и сел рядом с ней на переднее сидение, где как раз хватало места для троих.

Машина тут же тронулась.

Клэр вела спокойно и уверенно и, несмотря на плотное движение, быстро выехала на менее оживленные улицы.

Погода стояла прекрасная. Женщины молчали, глядя прямо перед собой. Энн сидела выпрямившись, плотно сдвинув бедра и сложив руки на коленях.

Я сидел чуть боком, чтобы не занимать слишком много места. Левую руку я вытянул вдоль спинки кресла позади Энн, отчего мои пальцы слегка коснулись плеча Клэр. Однако та сразу же инстинктивно отстранилась, и я поспешно убрал руку.

Я сидел, повернувшись к своей соседке, и уловил аромат ее духов. Он был достаточно ненавязчивым, и его можно было ощутить, лишь оказавшись вплотную к ней. Однако он показался мне сильным, очень терпким, пьянящим — такой принято называть чувственным. Это явно были духи не для молоденькой девушки.

Не обращаясь ни к кому напрямую, я сказал, что погода замечательная. Ответа не было. Мы продолжали ехать в молчании. Впрочем, у меня тоже не было особого желания разговаривать.

Мы оставили автомобиль у входа в парк, и Клэр повела нас к розарию.

Когда мы оказались там, Клэр, вместо того чтобы водить нас от цветка к цветку, показала три или четыре сорта, самые восхитительные — она точно знала, где они находятся. Это были похожие цветы: большие, но не слишком пышные, с изогнутыми лепестками, отстоявшими друг от друга, по бокам, и с полусомкнутыми в сердцевине.

Самой прекрасной из всех — опять же по мнению Клэр — была роза нежно-телесного оттенка, который ближе к сердцевине становился более темным. Чуть приоткрытые лепестки образовывали глубокий сумрачный колодец. Их цвет был розовато-бежевым.

Мы еще некоторое время смотрели на розы; потом Клэр быстро оглянулась по сторонам. В этом отдаленном углу парка мы были одни. Ближайшие посетители прохаживались метрах в двадцати и не смотрели в нашу сторону, поскольку их внимание было привлечено более роскошными кустами роз.

Вновь повернувшись к двум своим спутницам, я обнаружил, что Клэр теперь смотрит не на розу телесного цвета, а на подругу, а та стоит неподвижно, как обычно потупив глаза, в двух шагах от розового куста, на краю аллеи. Пройдя чуть назад, я оказался рядом с Клэр. Я перевел взгляд с девушки в белом платье на розу и обратно.

Рядом со мной послышался голос Клэр:

— Подойди поближе.

Это было произнесено приказным тоном, спокойным, но не терпящим возражений, ожидающим полного подчинения. Однако сам голос Клэр, как мне показалось, слегка изменился: стал более низким и страстным по сравнению с тем, каким был, когда она показывала нам парк и сравнивала достоинства разных сортов роз.

Маленькая Энн не спрашивала никаких объяснений о том, что от нее потребуется. Слегка поколебавшись, она подняла на нас глаза. Мы стояли, частично загораживая от нее более оживленные аллеи парка.

Клэр повторила:

— Ну, давай же! Быстрее!

Ее маленькие ножки нерешительно ступили на клумбу, и узкие туфельки на высоких каблуках почти полностью погрузились в мягкую землю. До сих пор я не замечал, какие тонкие у нее щиколотки. Остальная часть ноги, которую можно было заметить, также была восхитительна.

— Теперь поласкай ее, — сказала Клэр.

Энн протянула правую руку к полуоткрытой сердцевинке цветка.

Она осторожно провела кончиками пальцев по сомкнутым краям средних лепестков, лишь слегка касаясь их розоватой нежной плоти. Она несколько раз подряд медленно обвела углубление в центре чашечки, потом осторожно раздвинула края лепестков и снова сомкнула их.

Повторив это два-три раза и слегка расширив таким образом отверстие между лепестками, Энн погрузила и него средний палец, который почти полностью исчез и углублении. Затем она снова вынула его, очень медлен но… и тут же снова вонзила до самого дна.

— У нее красивые руки, вы не находите? — спросила Клэр.

Я согласился. Рука у девушки действительно была очень красива — белая, тонкая, легкая, а ее движения — изящными и точными.

Теперь Клэр снова говорила тем вызывающим, жестким тоном, как вчера вечером в кафе. Со слегка презрительной гримасой она указала на девушку, которая продолжала прилежно гладить лепестки розы:

— Она это любит. Это ее возбуждает. Если хотите, можете проверить. Какой-нибудь пустяк — и она уже вся мокрая. Не правда ли, малышка?

Ответа не последовало.

— Хватит! — резко произнесла Клэр. — Сорви ее и дай сюда!

Энн отдернула руку, но осталась стоять, опустив руки и не двигаясь.

Я повернулся, чтобы увидеть перекресток, где наша боковая аллея отходила от центральной. Никто не приближался с той стороны, никто не обращал на нас внимания. Клэр повторила уже более резко:

— Ну, чего ты ждешь?

— Я не смею, — ответила девушка. — Это запрещено.

Ее слова были едва слышны — настолько неуверенно она их произносила. Клэр обернулась ко мне с ироничной улыбкой, словно призывая в свидетели непроходимой глупости своей воспитанницы:

— Разумеется, запрещено… Как и ходить по клумбам… и трогать цветы! Это написано при входе в парк.

Потом она добавила чуть мягче, словно желая подбодрить девушку:

— Ты хорошо знаешь — все, что мне нравится, запрещено.

Энн протянула руку к твердому стеблю цветка, но почти сразу же отдернула руку.

— Я не знаю, как это сделать… — еле слышно выдохнула она. — И потом, здесь шипы…

— Ну значит, ты уколешься, — отвечала Клэр.

Девушка снова протянула руку к цветку, сжала стебель большим и указательным пальцами и резко надломила. Затем отскочила назад и поспешила к Клэр, словно ища у нее убежища, сжимая свою добычу в пальцах.

Роза, сорванная со стебля, казалась еще красивее. Ее форма была совершенной, а нежные лепестки напоминали мякоть сочного плода, в которую хотелось впиться зубами.

На сей раз Клэр снизошла до легкой похвалы:

— Хорошо. Как видишь, это было совсем нетрудно… Но ты все равно будешь наказана, потому что слишком долго колебалась.

Девушка не возражала; она опустила глаза и покраснела. Она была очаровательна в своей покорности.

Я спросил:

— Что вы намерены с ней сделать?

— Пока не знаю… Но не беспокойтесь: я накажу ее в вашем присутствии.

Маленькая Энн подняла глаза и замотала головкой. Ее взгляд был полон ужаса и, без сомнения, взывал к милосердию. Но вдруг выражение ее лица изменилось, и она прошептала:

— Кто-то идет.

— Что ж, пойдем дальше, — ответила Клэр и указала на противоположный конец аллеи.

Девушка, которую мы все это время загораживали от взглядов прохожих, быстро повернулась, и мы с Клэр встали у нее по бокам.

Мы двинулись дальше, вплотную друг к другу, неторопливым шагом. Энн шла посередине, прижимая розу к груди. Поскольку аллея перед нами была пуста, никто не мог уличить девушку в воровстве.

Когда мы проходили мимо куста, с которого Энн сорвала розу, Клэр спросила ее:

— Видишь свои следы?

В самом деле, на мягкой земле отчетливо виднелись отпечатки женских туфелек на высоких каблуках.

Мы продолжали прогулку, немного ускорив шаг.

Вскоре мы оказались возле довольно густой живой изгороди. Здесь было совершенно безлюдно. Поскольку клумб с цветами вокруг не было, вряд ли кто-то мог нас побеспокоить.

Перед нами стояли два садовых кресла, прислоненные спинками к плотной стене зелени, — железные, но, судя по форме, удобные. Клэр села и указала мне на второе:

— Садитесь, Жан. — И, поскольку я медлил, добавила: — Малышке придется постоять. Ей нужно спрятать то, что она украла.

Я сел рядом с Клэр. Энн осталась перед нами, элегантная и стройная в своем белоснежном платье, на котором играли солнечные лучи. Сорванный цветок она по-прежнему прижимала обеими руками к груди. Глаза были опущены.

Мы с Клэр долго смотрели на нее.

Покрой юбки подчеркивал ее бедра и тонкую талию. Было заметно, что под корсажем с широким декольте «корабликом» лифчика на ней нет. Или мне показалось? Клэр повторила:

— Нужно спрятать эту розу.

Конечно, роза гораздо лучше смотрелась бы на груди девушки. Энн могла бы приколоть ее к платью и сделать вид, что пришла сюда уже с ней. Вряд ли запрещалось приходить в парк с цветком на одежде… Я указал на густые заросли туи слева от нас:

— Энн могла бы бросить ее туда — никто ее там не найдет.

— Да, вероятно, — ответила Клэр, словно размышляя о чем-то. — Но было бы жаль терять такой красивый цветок. Не правда ли, малышка?

— Да… нет… я не знаю, — пробормотала девушка.

После недолгого молчания Клэр, внимательно наблюдавшая за подругой, сообщила:

— Все очень просто: ты спрячешь ее на себе. Поскольку Энн, казалось, не поняла, что имеется в виду — ни карманов на платье, ни сумочки у нее не было, — Клэр пояснила:

— Под платьем. — И вслед за этим: — Ну-ка, посмотрим. Подойди сюда!

Маленькая Энн приблизилась.

— Подними юбку, — велела Клэр.

Одновременно она отобрала розу. Энн наклонилась и, взявшись за край платья, приподняла его до колен. Клэр рассмеялась.

— Да нет, глупышка, я тебе велела поднять его полностью!

Энн снова покраснела и искоса взглянула на меня большими зелеными глазами.

Потом она посмотрела по сторонам. Должно быть, это убедило ее в относительной безопасности нашей позиции: даже если бы кто-то внезапно появился, он не увидел бы, чем мы собираемся заняться. Тогда она выпрямилась, продолжая придерживать край юбки, так что открылись ее ноги выше колен, округлых и гладких, на которых были едва заметны тонкие туго натянутые чулки.

— Быстрее! — приказала Клэр.

Энн, словно ее ударили кнутом, одним рывком подняла юбку выше бедер. Эта широкая юбка в складку отлично подходила для подобных действий: ее без труда можно было задрать хоть до самой шеи.

Бедра Энн были округлыми и крепкими, красивой лепки. Над скромной кружевной окантовкой чулок шелковистая кожа сияла белизной. Вдоль бедер тянулись узкие черные подвязки.

— Выше! — нетерпеливо сказала Клэр.

Маленькая Энн бросила на меня отчаянный взгляд, который на этот раз встретился с моим. Никогда еще ее глаза не были так прекрасны — глубокие, темные, наполненные ужасом и растерянностью.

Ее губы слегка приоткрылись. Грудь заметно приподнималась от участившегося дыхания. Руки, все еще сжимавшие складки юбки и поднятые выше талии, были достаточно широко расставлены, чтобы можно было наслаждаться очаровательным зрелищем.

Как я и подумал накануне, на ней не было ни панталон, ни даже трусиков-бикини — только черный кружевной пояс для чулок. Под изящной линией живота, вдоль которой тянулась узкая оборка, виднелись короткие золотистые завитки волос. Сам холмик Венеры был слегка выступающим, мягким и припухлым, маленьким, но очень приятным на вид.

Я снова попытался встретиться с Энн взглядом, но теперь глаза ее были закрыты. Она была похожа на кроткого агнца, покорно ждущего заклания.

— Ну, что скажете? — спросила меня Клэр.

Я ответил, что мне все это кажется очень привлекательным. Узор, вышитый вдоль кромки чулок, тоже был красив: виноградные лозы, переплетенные с крохотными розочками.

Клэр протянула левую руку, в которой по-прежнему держала розу, к завиткам волос на лобке Энн и провела по ним краями лепестков. Затем указала мне на тонкий красновато-зеленый стебель сантиметров десяти в длину.

— Вот что мы сделаем: просунем его под пояс, вот сюда, чуть-чуть сбоку, прямо возле паха. Шипы его удержат.

— Нет, — сказал я. — Шипы могут оцарапать кожу, а цветок упадет, когда она начнет двигаться.

— Все будет в порядке, вот увидите, — ответила Клэр.

Она быстро осмотрела стебель, на котором был лишь один толстый шип, в самом низу, а остальные — тонкие. Клэр стала отщипывать их кончиками ногтей, говоря:

— Видишь, какая я добрая: убираю шипы, чтобы ты не поранилась.

Потом неожиданно повернулась ко мне и добавила:

— Ах да, я и забыла: ее ведь нужно наказать…

Ее тон внезапно сделался повелительным и в то же время более мягким, когда она обратилась к подруге:

— Раздвинь ноги и не двигайся. Сейчас я сделаю тебе больно. Подойди ко мне.

Маленькая Энн подчинилась приказу, умоляюще шепча:

— Нет… нет… не делайте этого… прошу вас…

Клэр ухватила розу за кончик стебля, лепестками вниз, и вонзила острый шип в самую нежную плоть — на внутренней поверхности бедра, возле самого лобка. Пока жертва повторяла: «Нет… пожалуйста… не делайте этого…» — Клэр вдавила шип еще глубже.

Энн жалобно простонала и прикусила нижнюю губу, чтобы не закричать слишком громко.

Клэр помедлила еще несколько секунд, переводя взгляд с лица девушки на обреченную быть наказанной плоть, а потом резким движением потянула стебель вниз. На нежной коже появилась глубокая царапина. Энн закричала во весь голос и отступила на шаг.

Но не убежала, а осталась стоять перед нами, вся дрожа — лобок выставлен напоказ, глаза расширены, рот полуоткрыт. Клэр, откинувшись на спинку кресла, смотрела на свою жертву, и я не мог понять, что отражается в ее глазах — ненависть или страсть.

Женщины долго смотрели друг на друга, не двигаясь и не произнося ни слова. Затем Энн, которая так и не опускала платье, сделала шаг к своей госпоже и приняла ту же позу, в которой стояла недавно.

На обнаженном бедре виднелась ярко-алая капелька крови. Клэр, черты лица которой понемногу смягчились, чуть подалась вперед, не вставая с кресла, и поцеловала руки девушки, одну за другой.

Затем она оттянула пальцем одну из подвязок Энн, возле левого бедра, другой рукой просунула стебель розы под черную ткань и провела им вдоль бедра вверх, где прикрепила к поясу таким образом, что из-под легких складок юбки выглядывал только цветок. Чтобы он удержался на поясе, ей понадобилось всего лишь повернуть стебель шипом наружу и воткнуть в полоску кружев.

Клэр снова откинулась на спинку кресла, чтобы рассмотреть свою работу на расстоянии. Она кивнула и прищурилась, как знаток искусства, оценивающий живописное полотно.

— Красиво, не правда ли? — обратилась она ко мне с легкой гримаской.

Теперь роза свисала головкой вниз из-под слегка изогнутой линии кружевного пояса на левом бедре, касаясь одновременно и черной ткани, и белокурых завитков на лобке, наполовину закрывая их. Один из лепестков доходил даже до основания бедра. Еще ниже, справа, между нижним острием треугольника, где оставался лишь один тонкий завиток, и черной полоской подвязки, застыла капелька крови, казалось, вот-вот готовая скатиться по жемчужно-белой коже.

Я ответил, что результат удачный, хотя и слишком перегруженный символикой в лучших сюрреалистических и романтических традициях.

Клэр улыбнулась. Ее лицо теперь выражало полное умиротворение. Словно собираясь подправить какую-то деталь, она склонилась к своему творению. Однако вместо этого принялась ласкать розу, как делала до этого Энн — раздвигая лепестки и погружая палец в сердцевинку.

Затем она остановилась. Теперь казалось, что это всего лишь игра. Потом она немного поласкала короткие белокурые завитки.

— Как жаль, — заметила она, — что мы не захватили с собой фотоаппарат: получился бы хороший цветной снимок.

Она наклонилась еще ниже и нежно слизнула красную каплю, уже готовую скатиться и испачкать чулок.

Недалеко от нас, с дорожки, проходившей между зарослями туи, послышались голоса. Клэр подняла голову и посмотрела на подругу невинными глазами, полными нежности. Женщины обменялись долгой улыбкой.

Погода была прекрасная. Золотистые волосы маленькой Энн блестели на солнце. Умиротворенным голосом, которого я никогда прежде не слышал, Клэр произнесла:

— Можешь опустить платье.

Чаепитие и то, что последовало за ним

Мы отправились выпить чаю в павильоне парка. Клэр была радостна и болтала как ребенок. Даже Энн говорила охотно и доверчиво. Теперь я убедился, что она нисколько не глупа.

Впрочем, мы говорили лишь о пустяках: садоводстве, искусстве, литературе. Клэр потребовала от меня рассказать последние подробности недавней литературной фальсификации — она слышала, как я накануне вечером говорил об этом в гостях.

Обе женщины очень позабавились.

Однако мало-помалу эта легкость исчезла. В разговоре все чаще повисали паузы. На лице Клэр снова появилось замкнутое выражение, как и в начале нашей прогулки. Ее черты, правильные и отстраненно-застывшие, наводили на мысль о поверженной богине. Я увидел, что она вновь целиком поглощена своей юной подругой, своей ученицей, своей жертвой, своим зеркалом. И Энн тоже возвращалась к своей привычной роли предмета вожделения.

Мы допили чай. Когда Энн расправляла складки платья, Клэр внезапно спросила ее:

— Роза все еще на месте?

Энн утвердительно кивнула.

— Когда ты садишься, — продолжала Клэр, — лепестки попадают между бедер и сминаются?

Энн снова кивнула.

— Тогда раздвинь пошире ноги, чтобы цветок свисал свободно и не мялся… Слышишь?

Энн, торс которой по-прежнему оставался неподвижным, а глаза не отрывались от пустой чашки, молча исполнила приказ и снова расправила складки юбки на животе и коленях. Клэр продолжала:

— Сейчас ты чувствуешь лепестки между бедер?

Энн кивнула.

— Тебе приятно?

На сей раз девушка покраснела.

— Ну так что? Ты не можешь ответить?

— Да… приятно, — откликнулась Энн.

Но ее шепот был едва слышен. Клэр пригрозила, что заставит ее, если она не будет отвечать более разборчиво, выставить напоказ и свои грудки. И, повернувшись ко мне, добавила:

— Это очень легко будет сделать, потому что ее сборчатое декольте держится всего лишь на резинке… а под ним ничего нет…

Сопровождая свои слова жестом, Клэр протянула руку к груди подруги и оттянула вырез платья на несколько сантиметров вниз, обнажая округлое плечо, складку подмышки и половину груди. Но стягивать его дальше, так, чтобы обнажился и сосок, не стала. Однако можно было заметить более нежную, светлую и интимную плоть, мягко округленную, которая, казалось, взывала к новым мучениям. Выше виднелся след от резинки — розоватая линия неравномерных отпечатков на коже.

— На нас смотрят, — сказал я. — Не стоит заходить дальше. Досадно.

— Тогда уйдем отсюда! — с раздражением в голосе ответила Клэр.

Мы все трое одновременно поднялись. Энн, поправив корсаж, подошла к Клэр и что-то прошептала ей на ухо. На лице Клэр появилась злорадная усмешка — очевидно, оттого, что у нее возникла новая возможность для издевательств — и она воскликнула:

— Нет, ты не будешь сейчас это делать. Я не собираюсь тебя ждать! Не нужно было пить столько чая!

Энн последовала за нами, опустив голову. Я без труда догадался, что она хотела пойти в туалет, но не получила разрешения.

Но я пока не знал, куда Клэр собирается идти. Она неторопливо провела нас по парку, заставляя восхищаться то цветником, то искусно подстриженным кустом, то красиво окаймленной аллеей.

Наконец мы оказались в менее ухоженной части парка, где не было ни клумб, ни цветочных арок. Высокие деревья усыпали густым слоем опавших листьев редкую пожухлую траву. Полузаброшенное место никого не привлекало, особенно в этот час, когда солнце уже начинало клониться к закату и тени деревьев удлинились. Я понял, что Клэр искала тихое местечко, как можно более удаленное от обычных прогулочных маршрутов.

Она действительно вскоре остановилась и указала нам на бурый ковер из опавших листьев и веток под огромным буком с раскидистой кроной. Нижние ветки почти касались травы, но возле самого ствола оставалось свободное пространство, куда можно было пройти, лишь согнувшись в три погибели.

— Вот прекрасное место, — сказала Клэр, — не правда ли?

Она провела нас под дерево. Здесь можно было стоять в полный рост в окружении довольно густых веток.

— Смотря для чего, — ответил я.

— Для этой девочки, разумеется: она ведь искала туалет!

Энн слабо запротестовала:

— Да нет же… уверяю вас… мне не нужно… — И она попыталась вывести нас к аллее.

— В таком случае, — сказала Клэр, — позволь узнать, зачем же ты недавно солгала? Ну? Я-то уж думала, ты хочешь устроить нам маленькое представление.

— Нет… уверяю вас… я ошиблась…

Клэр велела девушке приблизиться и, уперев кулак ей под подбородок, заставила поднять глаза.

— Давай же, глупышка, не ломайся. Ты ведь знаешь, что это бесполезно. — И затем, более суровым тоном, спокойным, но не терпящим возражений: — Сейчас же это сделай, не то получишь пощечину!

Энн тут же согнула колени, аккуратно расправила вокруг себя платье и присела на корточки перед Клэр. Та протянула правую руку, чтобы погладить ее зардевшееся личико. Потом заставила подругу запрокинуть голову, надавив на нее рукой; теперь ее прикосновения к щекам, векам и губам были более долгими. Вновь смягчившимся тоном она сказала:

— Встань на колени: такая поза более красива.

Девушка встала на колени и обеими руками собрала широкие складки юбки перед собой, чтобы они не касались бедер. Сзади из-под платья выступали каблуки ее туфель.

— Ну что ж, — сказала Клэр с улыбкой, в которой промелькнуло легкое отвращение, — девочке нужно сделать пи-пи?

Кончиками пальцев она разжала зубы Энн и принялась пощипывать ее губы.

— Раздвинь ноги пошире!

Энн раздвинула колени еще больше, и ее туфельки вовсе исчезли под складками платья.

— Вот так, хорошо. Наклонись чуть вперед.

Клэр наклонилась и опустила голову. Под белокурыми локонами, падавшими ей на лицо, пальцы Клэр продолжали играть с ее полуоткрытыми губами.

— Вот так ты очень мила, — сказала она. Но в следующий миг, потеряв терпение, резко воскликнула: — Ну так ты будешь писать, сучка?

И тут же, поскольку ничего не произошло, Клэр схватила Энн за волосы, резко запрокинула ей голову, а другой рукой влепила пощечину со всего размаха — один раз, другой…

В этот момент я услышал журчание долго сдерживаемой струйки, которая резко ударилась о сухие листья, устилавшие траву.