Третья комната слева. Часть 4

Мамка, до конца не протрезвев, рано утром ушла на работу. Она так и не поняла, кто это накрыл ей такой богатый стол, а в комнату к Катьке заглянуть не догадалась. От стука в окно первой проснулась Маша. Она, зевнув и сладко потянувшись, звонко шлепнула Катю по голой попке.

— Вставай, кавалер пришел.

Катя, еще не проснувшись, пошла открывать. У двери стоял смущенный Митька, с букетом полевых цветов.

— Привет.... Ты чего голая?

Я спала еще.... И чего ты там не видел? Заходи.

Митька пошел вслед за Катей в спальню, не отрывая глаз от красиво перекатывающихся ягодиц. Катя упала на кровать и только тогда увидела букет.

— Ой, зачем это?

— Кать прости меня. Я мириться пришел.

Счастливая Машка, сидела рядом с Катей, бесстыдно расставив ноги, и почесывала живот. Катя протянула руку, и Митька, как школьник, вручил ей куцый букет васильков и какой-то колючей травы с ершиками.

— Машка, это первые цветы в моей никчемной жизни! Спасибо, Мить. Ну что стоишь? Падай.

Митька сел на краешек кровати.

— Кать, может мне погулять пока? — хитро спросила Маша, уже нежно поглаживая Митьке спину.

— Еще чего. Не выдумывай.

Катя легла на спину, сложив руки на груди.

— Ну, и как будем жить дальше? Я на тебя обиделась, между прочим.

— Кать, я вел себя как дурак. Но мне правда хреново становится, когда я подумаю о том, чем ты там, в городе занимаешься.

— Если любишь, то поймешь и простишь. — Начала опять философствовать Маша. — А если ты готов бежать от Катьки, как от чумной, только за то, чем она занимается, то это не любовь.

Она придвинулась к Митьке, и начала расстегивать ему рубашку.

— Между прочим, если девочка вменяемая и следит за собой, она чище всех деревенских и городских, кто дома сидит.

Рубашка полетела на пол, вжикнула молнией ширинка.

— Нас всех проверяют, и без резинки никто не дает. Так что, считай, мы с резиновыми членами только дело имеем. А какая от этого зараза?

Маша настойчиво дергала за штаны, пока Митька не привстал, и не стоптал их до пола вместе с трусами. Она тут же обхватила вставший член маленьким кулачком. Катя смотрела на Машкиными манипуляции с улыбкой, поглаживая себя по груди.

— Что ты делаешь?

— А что? Мы голые, он одетый.

— Нормальные люди наоборот, одеваются.

Машка махнула рукой, и продолжила:

— а когда Катя вернется, она перестанет этим заниматься. И будет только твоя. Вы же сейчас не муж и жена, так что она в своем праве.

Машка кулачком оттянула кожицу с головки.

— Так, что тут у нас? На лицо легкое возбуждение. Доктор, это лечится?

Катя прыснула, и, привстав, наклонилась к члену.

— Я думаю, можно попробовать орально.

Ее губы обхватили головку, язычок покружил и лизнул маленькую дырочку. Катя применила Светкин «смертельный прием»: задержала дыхание, высунула язык, и заглотила член целиком. Язык затрепетал, стуча по яичкам, а головка провалилась еще глубже в горло. Митька даже вскрикнул от неожиданности.

— Только не двигайся, а то сделаешь ей больно, — горячо прошептала Машка ему на ухо.

Она крепко сжала Митьке задницу, и стала мять, раздвигая и сжимая ягодицы, одновременно прохаживаясь острым язычком по спине. Таких ощущений у него еще никогда не было. Это вам не кулак и пошлые фантазии.

Катя, все еще упираясь носом в его лобок, осторожно двигала головой, проталкивая член все дальше и дальше. Митька на всякий случай, предупредил:

— Кать, я сейчас кончу.

Катя просунула ему руку под яйца, и больно нажала.

«Опять эти штучки! Бля, и правда, кончать расхотелось...»

Наконец, эта сладкая мука закончилась. Кате не хватило воздуха, и она с хрипом резко подняла голову, сделав глубокий вдох. Машка тут же забрала член себе. Едва касаясь, прошлась по всей длине ноготками, и крепко сжав у основания, остановилась.

— Ну, что, уже салют, или еще помучить пациента? Ты как Мить?

— Я больше так не могу. Это слишком.

— Кать, лови!

Катя опять обхватила губами головку, а Маша, сделав пару качков, остановилась. Митьку забили судороги от перевозбуждения, когда член начал выталкивать из себя сперму. Катя терпеливо ждала, не выпуская член изо рта. Насчитала пять толчков, и только когда поток прекратился, сглотнула. Митька повалился на кровать, увлекая за собой девчонок.

— Вы лучшее, что было в моей жизни!

— А никто и не спорит!

Машка хитро прищурилась.

— А что у тебя было, с чем ты сравниваешь? Колись, кого трахал и сколько раз.

— Да ну, было разок....

— Давай, рассказывай. Мы никуда не торопимся.

«Вот прилипли... Ладно».

И Митька начал рассказывать, «слегка» привирая, чтобы не выглядеть совсем уж лошком, в глазах опытных в этом деле девчонок.

— Это было в прошлом году, на днюхе у Ваньки рыжего. Ну, ты знаешь его, Кать. Там все наши были, и из Упоровки еще его родственников понаехало. Вот с Ванькиной теткой из этой Упоровки, у меня и случилось. Сначала-то все чинно-благородно — «здрасте, как дела», а как подпили, танцы начались, она и пристала. Тетка Наталья видная баба, сиськи... грудь — во! Жо... попа такая, объемная.

Машка шлепнула его по члену, и проворчала:

— да говори, как есть, чего ты стесняешься? Мы не сахарные.

— В общем, есть за что хватать. Но не толстая, талия там, все как надо. Я и не думал на счет нее. Ей лет тридцать уже, а мы что, пацаны. Только восемнадцать самому исполнилось. Ну и сидим себе своей компанией, никого не трогаем. Когда Ванька мафон завел, для танцев, она и подошла. Вытащила меня из копании, без разговоров, за руку взяла и в круг. Пацаны еще помню, ухмылялись, рожи корчили. Мы ж не танцуем, это девки только любят. А тут медляк, вдвоем надо. Хорошо, хоть стемнело уже. Стоим, топчемся, круги по двору нарезаем. Опять познакомились, она, конечно, забыла, кого, как зовут, столько народу. Кто-то шутканул, свет вырубил на улице, чтобы парочкам интим сделать, она раз, и руки мне на задницу. Ну, я ничего, молчу, испугался немного. Она, видно, и подумала, раз молчу, значит можно, и давай мне булки мять. Я говорю:

— теть Наташ, увидят же.

— С хера ли увидят? Темнота кругом.

Ну или как-то по-другому ответила, смысл тот же. Взяла мои руки и себе на жопу с талии стянула. Помню, покраснел тогда жутко, хорошо, что темно было. А у меня член сразу встал. Конечно, такое богатство в руках.

— Нравится?

Она плотнее прижалась, и хитро так говорит:

— Вижу, нравится! Пойдем-ка отсюда, скучно тут.

Ну, мне сразу понятно стало, чем дело кончится. Пошли в дом, она тащит и тащит, как будто у нее нетерпеж случился. В Ванькиной комнате заперлись, я еще дверь столом подпер. Тогда-то она совсем разошлась. Платье стянула, лифчик-трусы долой, стоит голая совсем. Сиськи так, руками приподняла, любуйся, мол.

У Митьки от своего рассказа даже в горле пересохло. Да еще Машка начала хулиганить, с членом играться. Митька, стараясь не обращать на нее внимания, продолжил:

— ну, как я тебе? Красивая?

Я только покивал, и руку к сиське тяну. Она аж вперед подалась, голову назад откинула, и ладонь мою руками к сиське прижала.

— Выеби меня, Митька... — ну или типа того, не помню. Жарко так, зашептала. И одежду с меня сдирает от нетерпения.

Я уже тоже голый стою рядом. Обнялись, она меня целует, язык свой в рот мне сует. А я ее щупаю везде. Повалила на кровать и давай по мне елозить. Вот, думаю, недоеб у нее. Мужика что ли нет? А член, аж горит уже. Она на меня уселась, сжала крепкими ляжками, и рукой член в пиз... в письку себе направила. Там так мокро и горячо было, жуть. Правда и широковато как-то, рожала, наверное. И началось: то на мне скачет, сиськами трясет, повизгивает, то раком встанет, то на спину ляжет, а я сверху. Вертела, как хотела.

— Ох, врешь ты Митька! Так долго первый раз не бывает.

Катя засомневалась, вспоминая стеснительного Роба, когда он пришел к ней первый раз. И минуты не прошло, как он кончил. Но Митьку это не смутило.

— Ну, может, и кончил сначала, но потом член все равно стоял, как деревянный.

Машка заработала кулаком, и Митька кончил себе на живот, второй раз за утро, неизвестно от чего больше возбудившись — от своего рассказа или от руки Маши.

Катя притворно возмутилась:

— ты чего народное добро разбазариваешь? Второй раз в пустую. Он потом чем трахаться будет, пальцем что ли? Или языком?

— А что? Хорошая идея. Митька и не пробовал, наверное. Лизал у этой тетки, признавайся?

Маша собрала сперму ладошкой и втерла себе в грудь.

— Нет. А ты зачем...?

— Для кожи полезно, не парься. А чего она полизать не дала? Вроде опытная, судя по твоему рассказу.

Митька только пожал плечами. Не говорить же правду, что он ей в темной комнате сзади присунул и почти сразу кончил? Она и не раздевалась, только трусы стянула. У Митьки даже было подозрение, что она за вечер всех пацанов перепробовала. Один хер, никто трахаться не умел. Правда, никто из них об этом не рассказывал. Так и Митька молчал, Ванькина родственница все ж.

Он вдруг спохватился, поняв, что выдал свой секрет.

— Только вы никому про это, ладно? Перед Ванькой западло.

— Ага! Попался! — Машка ликовала. — Как говорится, не рой другому яму, а то вылетит, не поймаешь. И что нам теперь с тобой делать?

Катя усмехнулась.

— Будет наши желания исполнять, что же еще? Он же у нас на крючке. У тебя, Митенька, не только длинный нос, но и язык тоже.

— Да ладно, чего вы.... Я же извинился.

— Понял теперь?

— Ну, говорю же, я никому про вас не скажу, честно.

Катя окончательно успокоилась, получив такую страховку. Хотя было во всем этом что-то неправильное. Нельзя так отношения начинать. И сомневалась она на счет Митьки. Какой-то он... неотесанный. И общего у них ничего нет. Она уже привыкла к городскому обхождению, пусть и не с самыми достойными людьми, но все же вели они себя совсем по-другому. Да и знает он слишком много, эта тема обязательно всплывет, рано или поздно.

***

Прошла неделя после их с Машкой поездки в деревню, все вернулось на свои места. Ночью нескончаемая череда членов, притворные стоны, потом сон до обеда, немного свободного времени, и опять все сначала. Рутина затягивала, высасывая все силы, Катя чувствовала апатию ко всему. Как ее не тормошили девчонки, ничего не получалось, ходила как в воду опущенная. Не помогали даже ласки Маши-большой.

— Кать, ну что с тобой? У всех такое бывает, пройдет. Ты только держись.

Маша сидела на ее кровати, поглаживая Катю по плечу.

— Надоело все, Маш. Как с малой в деревне побывали, так и бросить все захотелось. Лучше в магазине за гроши, чем тут....

— Катюшка нашла себе жениха! Признавайся!

— Да ну.... Есть один, но деревня деревней. Еще и знает, чем я тут занимаюсь.

— Это плохо. Даже если у вас все получится, потом попрекать этим будет. По поводу и без. Не вариант. Но это твоя жизнь, Катюш, сама решай.

— Да знаю я. Что мне делать?

— Работать. Сколько у тебя долгов?

— Не знаю....

— Так иди узнай, и с Аней поговори. Жалко будет, если уйдешь.... Но я буду только рада. Гнилое это занятие, Катюш.

Катя вскочила и выбежала из комнаты.

— Ань, можно к тебе?

Аня отложила книгу, и внимательно посмотрела на Катю.

— Собираешься уходить?

— Да, Ань. Я....

— Так я и знала. Перегорела. Хорошо хоть без пьянства и наркоты. А я говорила, что так будет, зря я тебя домой отпустила.

— Скажи, сколько я должна?

— Да ничего ты не должна, я и смотреть не буду. Ты у нас давно на хорошем счету, стахановка прям. На твое счастье, недавно к нам две девочки просились. Так что звезды сошлись в твою пользу. Жаль, конечно....

Катя стояла, как примороженная. Ни облегчения, ни радости.

— Если надумаешь обратно, приходи.

— Нет, Ань. Больше никогда в жизни!

— Не зарекайся. Подожди, я позвоню.

Аня нашла в тетрадке номер, набрала, и, слушая гудки, подмигнула.

— Алло, Наташа...? Есть еще желание поработать? Это Аня из «Лилии».... Да хоть сегодня.... Да.... Паспорт.... Договорились.

Аня положила трубку.

— Вот и все. Держи.

Она вытащила из тумбочки Катин паспорт, вложила в него деньги, и, зачем-то, по-мужски пожала ей руку.

— И все?

— А что ты хотела? Тортик и прощальный вечер? Давай, проваливай. Но я тебя буду ждать. Если захочешь вернуться, с место

м разберемся.

Маша мерила шагами коридор, дожидаясь Катю.

— Ну, что?

— Все! — Катя показала паспорт. — Как-то слишком легко, я в шоке.

— Все думают, что ты еще вернешься, Кать.

— Все?

— Я им рассказала уже, что ты уходить хочешь. Иди, собирайся. Мы к тебе заглянем.

***

Мать, задрав юбку и раздвинув ноги, лежала на диване. На ней, приспустив штаны и сопя носом, шевелил волосатой задницей агроном Николенька. Его не менее волосатый член с отвисшими яйцами, двигался, как поршень, то появляясь, то исчезая. Медленно, обстоятельно трахал. Мать молча, без эмоций, отрабатывала выпивку и нехитрую закуску, разложенную тут же, на столе.

«Прекрасно. И мамка туда же. Теперь еще и трахается за бутылку».

Катя, пока ее не заметили, проскользнула в свою комнату, бросила вещи, и вышла из дома.

«Куда податься? К Митьке? Не хочу, опять приставать начнет. Будет думать, что если дала, то теперь все можно. Надо бы его совсем отшить».

Ноги сами привели в сельпо, на старую работу. В магазине теперь хозяйничала рябая Наташка, выставляя товар на полки.

— Вот те раз! Привет. Ты чего, вернулась что ль?

Катя Кивнула.

— Ну и дура. Я бы ни за что не уехала из города. Смотри-ка на тебе какая одежка! От городской теперь и не отличишь.

«Сама ты дура. Знала бы ты...».

— Значит, тут работы нет....

— А то. Ты думала, что тебе место держать будут?

— Ладно, тогда, мне пора.

Катя даже не расстроилась. И так понятно, что ее тут никто не ждет.

«Деньги пока есть, обойдусь».

На выходе столкнулась с Федором, любимцем всей окрестной малышни. Сама когда-то за ним бегала — «дядя Федя, сделай свистульку». Федор хороший мужик, всегда помогал, если надо. Рассказывал что-нибудь интересное, учил всякому, а мог и мелочи насыпать, на мороженое. И, что удивительно, совсем не пьющий.

— Привет, пропащая! Никак, вернулась?

— Да, дядь Федь, насовсем.

— Ты вот что.... Подожди меня, разговор есть.

«Чего вдруг? Столько не виделись, и на тебе, разговор».

Федор купил у Наташки пучок гвоздей, и махнул рукой:

— Пойдем на воздух.

Сели на чью-то завалинку, он помолчал, и осторожно начал:

— У тебя все нормально, Катерина?

— Да, а что?

— Тут, видишь ли, слухи ходят разные....

Катя напряглась.

«Неужели Митька разболтал? Вот поганец!»

—... про мать твою. Говорят, совсем опустилась женщина. К ней мужики стали ходить, что ни день, то новый. Так-то одни холостые захаживают, тут ничего не скажешь, но пьянки день через день....

— Я знаю, дядь Федь. Сама только что видела, как мамка за бутылку ноги раздвигает. Потому из дома и ушла.

— Вот оно как.... А куда ушла?

— Нет, просто вышла, пока они там.... Вечером, когда уснет, вернусь.

— Я тебе про это и хотел сказать. Не надо тебе туда возвращаться, чего доброго снасильничают по пьяному делу.

— А куда деваться?

— Ты не подумай плохого.... Может, у меня поживешь? Хозяйство у меня крепкое.

Катя чуть не поперхнулась.

«Хозяйство? А! Это он о доме. Вот я дура».

— А женских рук не хватает. Если поможешь чем, буду только благодарен.

Она по-новому взглянула на Федора.

«Совсем не урод, даже симпатичный, улыбка красивая. Подтянутый, крепкий. Ну и что, что сорок лет уже, зато серьезный, без ветра в голове, как Митька».

— Согласна?

— Ну... да.

— Вот и хорошо. А вещи твои вечером перевезем. Я тачку возьму, чтобы не тащить через всю деревню.

Вечером пили чай с вареньем и баранками. Катя украдкой поглядывала на Федора, лаская взглядом его крепкие руки и плечи.

— Завтра в баню сходишь, истоплю. В городе-то нет такого. Ты чем там занималась, расскажи?

Катя покраснела. Не хотелось начинать с вранья, но про такое рассказывать нельзя.

— Можно я не буду?

— Ну, как хочешь. Но всякая работа достойна уважения, ты не стесняйся.

«Знал бы ты, дядя Федя, чем я занималась, не говорил бы так».

— Ну, что, давай на ночлег определяться. Выбирай, можешь на печке спать, или в комнату иди.

— Я на печке лучше.

Катя дождалась, когда Федор выйдет, переоделась в ночнушку и залезла на печь. Прислушалась. Федор еще побродил, да и стихло все. Лежала с открытыми глазами, пялясь в низкий над печкой деревянный потолок.

«Кто я ему? И как мне к Федору относиться? Если я приду к нему ночью, что будет? И что будет потом, если он откажет?»

Сто вопросов и не одного ответа. Полежала еще, ходики сипло пробили полночь.

«Если позвал жить, значит нравлюсь. А если нравлюсь...».

Катя решительно откинула одеяло, и спрыгнула вниз. Тихо ступая, чтобы не скрипел пол, дошла до спальни Федора, и остановилась. В доме темнота, но глаза уже привыкли. Он лежал навзничь, раскинув руки, и тихо посапывал. Ни одеяла поверх, ни простыни. Черные трусы заметно топорщились.

«Ничего себе.... Если у него в спокойном состоянии такой, то, что будет, когда встанет?»

Катя присела на кровать, и застыла, словно кто-то стенку поставил. Она тихо позвала:

— дядь Федь...

— А? Ты чего не спишь? Случилось чего?

— Я,. .. кажется, я ногу подвернула, когда с печки прыгала, — нашлась Катя.

Федор включил ночник.

— Давай посмотрю.

Катя положила ногу на кровать.

— Вот здесь.

Федор покрутил ступню, нажал.

— Болит?

— Немного.

— Растяжения нет, ты бы давно кричала от боли. Пройдет.

— А можно я с вами лягу? Странно мне как-то в чужом доме.

— Ложись. Но дом тебе не чужой, привыкнешь. И не называй меня на вы. Федор я. Или Федя, как больше нравится.

Катя легла, положив руки на живот. Сердце так и бухало в груди.

«Да или нет? Обнять?»

Федор отвернулся и через минуту засопел. Катя даже немного обиделась.

«Он что, думает, что я ему как дочь, что ли? Ну и ладно. С этим постепенно разберемся, некуда торопиться».

Она легла на бок, прижавшись к широкой спине, и, все-таки, обняла, скользнув рукой по груди Федора. Никакой реакции.

«Уютный он и хороший. Вот уж точно, не знаешь, где найдешь...».

С этой мыслью Катя уснула. Утром проснулась одна, Федор уже ушел на работу. На конезаводе его ценили, чуть ли не единственный на всю округу берейтор, «учитель лошадей». Катя потянулась, оглядела спальню, и нахмурилась.

«Все не так. Мужик есть мужик, надо исправлять».

Но первым делом осмотрела себя. Сегодня же баня! Скинула ночнушку, и встала перед зеркалом.

«Подмышки чистенькие. Лобок... тоже. Ноги...»

Катя провела ладошкой по ноге.

«Отлично, стыдно не будет».

Позавтракала, и, хлопоча по хозяйству, не заметила, как прошло полдня. Устало откинулась на диване и уснула с тряпкой в руке.

— Катерина!

Федор погладил ее по щеке, и Катя, еще в дреме, как кошка потянулась за его ладонью.

— Ты чего? Умаялась? Спасибо тебе.

— За что?

— Так чисто и красиво у меня... у нас еще никогда не было. Ты пока спала, я баню приготовил. Пойдем, попарю тебя, усталость как рукой снимет.

В баньке было тесно, Федор строил под себя, незачем ему для одного много места. Разделись в темном предбаннике, отвернувшись друг от друга, Катя обмоталась полотенцем, и нырнула в жарко натопленную парную.

— Ложись на полку, я сейчас. Веник только возьму.

Она улеглась на живот, моментально покрывшись мелкими капельками пота.

«Не буду прикрываться, не на пляже. Посмотрим, что он теперь скажет».

Но Федор опять промолчал. Зашел с полотенцем на поясе, даже на ее попку не посмотрел. Уселся рядом, и уставился на дверь.

«И как он без женщины обходится? Это же такое напряжение...».

Представить, что Федор мастурбирует, она никак не могла. Вот Митька — легко. Тот, наверное, и не раз в день это делает. Она зажмурилась. Голый Митька, закрыв глаза, лежал на кровати и дергал кулаком, скрючившись от напряжения.

«Интересно, что он себе представляет, когда дрочит?»

Сперма брызнула на живот, и Митька очнулся, вынырнув из своих видений. Повозил пальцем по животу, размазывая сперму, лизнул палец, с удовольствием почмокал. Катя скривилась. «Хочешь испытать к кому-то неприязнь, представь, что он делает что-то отвратительное». Маша-большая была права. Уж к Митьке точно не было никаких теплых чувств.

Катя открыла глаза. Федор все так же сидел, не двигаясь, красный, мокрый от пота.

— Федь, я уже вспотела. Жарко.

— Ну, начнем.

Березовый веник легко коснулся мокрой спины, Федор протянул его до ног и остановился.

— Нормально?

— Да... — Катя от такого жара открыла рот и часто задышала.

— Носом дыши, так легче.

Федор, похлестывая ее жгучим веником, сам зарычал от жара. После трех минут такой пытки, Катя взмолилась:

— все, не могу! Слишком жарко.

— Пойдем, охладимся.

Катя и не подумала закутываться в полотенце, вышла следом, рассматривая его голую спину. Хотела прикоснуться, но рука сама потянулась к полотенцу на бедрах.

— Ты чего, Катерина...?

Федор обернулся, и она, наконец, увидела. Член. Не такой, как бывает у мужиков после парилки — сморщенный, похожий на личинку. Член был ладный, большой, хоть пока и расслабленно висящий.

— Федь.... Я хотела сказать спасибо, но, мне кажется, что слов мало... вообще, не надо слов....

Катя взялась за его член, легко потянув на себя.

— Катя....

Она не слушая его, прижалась всем телом, и привстав на носочки, поцеловала в губы.

— Разве ты не хочешь?

Федор приподнял ее, и, толкнув спиной дверь, понес через двор в дом.

— Сумасшедший! Нас же увидят!

— Мы у себя в доме, что хотим, то и делаем!

***

Две недели прошли как в сказке — днем приятные заботы по дому, ночью секс. То страстный и опустошающий, то нежный, с утренним продолжением. Катя выкладывалась на все сто, применяя свой богатый опыт. Но однажды сказка закончилась.

Она все чаще задумывалась, что будет, когда она встретит Митьку, «хранителя» ее тайны. Как он себя поведет, когда узнает, что она живет с Федором? Потому и не ходила на улицу, даже в магазин. Боялась.

В один из дней, когда Федор был уже на работе, часов в одиннадцать, во двор зашел какой-то малец. Посмотрел на Катю, копающуюся на грядке, сплюнул сквозь широкую щель в зубах, и объявил:

— Тебя видеть хотят.

— Кто?

— Люди.

— Пусть сами и приходят, мне некогда по деревне бегать.

— Ты лучше беги, они сказали, что Федору все про тебя расскажут, если не явишься.

— Что расскажут?

— А я почем знаю?

«Ну, хоть этот не в курсе».

Катя уже поняла, о чем речь, много ума не надо.

— Куда идти?

— К Волку домой.

Димка Волков жил недалеко, через улицу. Он-то и руководил всей шпаной в деревне, как самый старший.

«Ничего, и на него управа найдется! Сейчас я им устрою...».

Скинула платок, грязные калоши, и решительно зашагала в сторону дома Волка. Во дворе у него сидела теплая компания, из шести человек, лениво потягивая пиво.

— О, шлюшка явилась! — Волк оскалился, и хлебнув из бутылки, подошел.

— Так ебаться захотелось? Я думал ты выпендриваться будешь.

— Чего тебе надо?

Катя смело смотрела ему в глаза, так что Волк даже смутился.

— Да ты заходи, посидим, побеседуем, как дальше жить.

— Некогда мне, у меня работы много.

— Какая у тебя работа? Ноги раздвигать?

Катя залепила ему пощечину, и не дав ничего сказать, зло процедила:

— Митьке передай, что он подонок. А на счет тебя и твоих дружков.... Хотели групповушку устроить? Или стесняетесь? Может, по очереди хотели меня трахнуть?

— Да ты чо, сука?!

— Молчи! Давай, вот она я, где тут у вас место для траха? Триппер у меня, баран! Тоже хочешь? Мне еще уколы делать неделю, понял?

Катя показала прыщики на плече. Траву дергала сегодня, да обожглась о колючку.

— Все, счастливо оставаться!

Катя развернулась на каблуках, и бегом бросилась домой. Бежала, размазывая по лицу слезы, проклиная Митьку, себя, свою неустроенную жизнь. Написала длинное письмо Федору, капая на бумагу слезами, собрала вещи и пошла на автовокзал.

***

— Нагулялась, блядешка? Проходи.

Катя обняла Аню, прижавшись к ее полной груди, и заплакала.