Слушай. Часть 2

или нет, – давай прикинемся – приколемся, что мы избранные... да, избранные, – давай приколемся, что нас избрали! нет – нет, ты не понял, – Бог здесь совершенно ни при чём... и вообще – давай о Боге не будем: Его, как известно, никто не видел, а те пастыри, что от имени Его... о, это ещё те товарищи! – птицы певчие, специальные... вот именно! сверху ряса, позолотой сверкающая, а загляни под рясу... ну, естественно, портупея советского образца, – никто никуда не делся, и вообще – с такими вещами так просто не расстаются, и все эти пастыри – коммерсанты, лукаво прикрывающиеся Его именем, имеют к Богу такое же отношение, как монетизация к Сардинии... короче, я не о Боге, – давай приколемся, что мы – избранники электората... что значит – не надо? ты только послушай! респектабельная жизнь респектабельных господ – бывших товарищей, денно и нощно заботящихся по телевизору о благе народном... всё равно не надо? нет, ты прикинь: куча бабла, недвижимость в европейских столицах, яхты и самолеты... ну – да, бывшие товарищи – стукачи и провокаторы... что значит – пидоры? лижут жопы товарищам вышестоящим? ну, не без этого, – лижут... а как иначе? это же неотъемлемая часть их неустанной работы, – это, можно сказать, их внутренний мир – альфа и омега их элитарной жизни... ну, правильно: сегодня – ты лижешь, а завтра... о! завтра – уже лижут тебе, – красота и диалектика! настоящая вертикаль... как ты сказал? извращенцы? ну, извини – я не знал, что ты такой брезгливый, – хорошо – хорошо, мы не будем прикидываться будущими европейскими пенсионерами, по спецтрассам на спецмашинах мчащимися к этой будущности в свои спецрезиденции, обнесённые спецзабором, чтобы там, вкушая все мыслимые и немыслимые материальные блага, продолжать неустанно думать об Управляемой Демократии и прочих для себя небесполезных вещах... блин, я даже не думал, что ты такой брезгливый! прямо реликт какой – то: все хотят, а он, видите ли, не хочет... какой разборчивый! да иные... иные – звездуны эстрадные или, скажем, беллетристы – артисты – от одного приближения к такой жизни уже писают кипятком, воображая, что жизнь у них состоялась, а он – не хочет... ладно, замяли! ну, всё, всё... чего ты разволновался? нет, я не хотел тебя оскорбить, – с чего ты взял? говорю тебе: всё! не хочешь – не надо, и прикидываться нуворишами местного разлива мы не будем, – всё! мимо этого зоопарка проехали...

слушай, а ты мне нравишься... определённо нравишься! ну, чего ты... чего ты опять задёргался? что – "опять рука"? да не лапаю я тебя, не щупаю! какой ты, однако, подозрительный... слу – у – шай, а давай приколемся – прикинемся, что мы эти... как их там... гомофобы... да – да, настоящие гомофобы! помнишь? – на остановке стояли двое влюблённых друг в друга парней... ну, так вот: давай их возненавидим! и – глядя на этих влюблённых, никого вокруг не замечающих, бесконечно счастливых мальчишек, мы будем презрительно хмыкать и смачно плевать в их сторону, всем своим видом демонстрируя глубочайшее свое презрение к "этим педикам", к "этим жалким извращенцам", и – уверенные в искренности своего неприятия, мы будем захлёбываться, словно блевотиной, молодой горячей злобой, мы будем нетерпеливо переступать с ноги на ногу, за неимением мозгов сжимая в свинцовые кулаки короткие толстые пальцы с обкусанными ногтями, – и вокруг, видя, как мы ненавидим "этих вонючих педиков", как мы презираем их всеми фибрами своих ничем не отягощённых душ, все будут считать нас – нас! именно нас! – Настоящими Парнями, и мы... мы сами будем тоже считать себя крутыми мачо, не ведая, что в этой неподдающейся рациональному объяснению ненависти – блевотине мы трусливо топим собственное смутное беспокойство и неосознаваемую нами зависть, чем – то отдаленно напоминающую детскую обиду, что эти двое упоённых друг другом мальчишек позволяют себе быть не такими, как мы... слушай, давай приколемся – прикинемся, что мы гомофобы...

что

ты говоришь?"рука"? да, это снова моя рука... ну, и что с того, что она снова соприкоснулась с твоей упруго оттопыренной попкой? подумаешь, какое происшествие... ну – да, мы прикидывались гомофобами – мы прикалывались, что презираем – ненавидим голубых, и – что? что, я спрашиваю, с того? ты что – в самом деле веришь, что всё это сраное гомофобство – и респектабельное, и подзаборное – произрастает исключительно из искреннего неприятия однополых отношений? ох, какой ты наивный, если ты в самом деле думаешь так! нет – нет, мы не говорим сейчас о тех, кто гомофобствует на публике сознательно, поскольку в таком гомофобстве, выставляемом на всеобщее обозрение, присутствует голый прагматический расчет, – таким нехитрым, но впечатляющим образом иные подпольные гомофилы заведомо отводят от себя возможные подозрения, действуя, как в таких случаях принято говорить, на опережение; собственно, это даже не гомофобия – это, как у разведчиков, форма прикрытия, и все эти словесные трюки, больше напоминающие вербальную мастурбацию, предназначаются исключительно для слабомыслящих – для поедающих дешевые пирожки... куда интереснее – с медицинской точки зрения – те несчастные, кто от присутствия в мире голубых страдает не за деньги, а искренне, – вот где поле деятельности для психиатров! да – да, вне всякого сомнения: все эти пламенные борцы с природой – пациенты дедушки Фрейда, и не более того... ведь иной раз попадаются такие страстные нелюбители, что оторопь берёт, – слушаешь такого нормализатора сексуальных отношений и думаешь: это как же надо было подсознательно хотеть, чтоб, не получив желанного, так горячо и безоглядно возненавидеть! ха – ха – ха! они ненавидят... как же! вся эта ненависть к голубым крутится – вертится вокруг этого самого места... да, вокруг этого, где моя рука... блин, да не лапаю я тебя, не лапаю! – стой спокойно... так вот, к чему это, собственно, я всё говорю? а к тому, что для иного гомофоба подержаться за задницу... да, вот так... или – вот так... у тебя, кстати, симпатичная попка, – не понимаю, чего ты смущаешься... нет, никто нас не видит... в конце концов, ты можешь прикинуться, что ты мою руку не чувствуешь – не замечаешь, и... слушай, а давай приколемся – прикинемся, что мы дезертиры – из части сбежавшие молодые солдатики, уставшие подставлять по ночам свои пацанячие задницы, и пусть... пусть Настоящие Парни, со снисходительным презрением смотрящие на нас днем, после отбоя без нас утешают себя в туалете сами, кулаками терзая свои торчащие, от жаркого напряжения дымящиеся члены, – пусть они, Настоящие Парни, доят себя кулаками, воображая – вспоминая наши тёплые, упруго мягкие попки, в которых они, Настоящие Парни, снисходительно презирающие нас днём, находили утешение по ночам, пусть они доят себя кулаками, приглушенно сопя, всхлипывая полуоткрытыми ртами, а мы, вырвавшись на свободу, будем жадно и страстно любить друг друга на лоне природы или в укромном, укрытом от посторонних глаз гнездышке, и в этой любви, очищенной от дневных предрассудков, не будет для нас никакого унижения, а будет одно нескончаемое блаженство... и – отдавшись друг другу, мы вдруг неоспоримо поймем, что у этой любви, которую мы, молодые салаги – солдатики, принимали насильно после отбоя в каптерке на грязных, пропитанных спермой матрасах, есть совершенно другая грань, и нам станет искренне жаль наших недавних обидчиков – закомлексованных извращенцев, изображающих из себя Настоящих Парней, неспособных своими деформированными мозгами осознать величайший дар любви, и мы... мы искренне пожалеем их, наделенных мышечной силой, но при этом убогих умом, и мысленно посочувствуем им, подменяющим подлинное чувство любви скоротечными оргазмами, получаемыми в результате торопливых изнасилований, совершаемых после отбоя в каптерке на пропитанных спермой матрасах при попустительстве отцов – командиров... да, давай! давай приколемся – прикинемся, что мы дезертиры...