Сёстры Елецкие. Часть 2

Существуя рядом с Катей, Николай Викторович испытывал те же проблемы, что и Кирилл, только испытывал постоянно, изо дня в день. От жадного внимания Николая Викторовича не ускользали ни случайно распахнувшиеся полы халатика, ни обтянутые тесными брюками ягодицы, ни расстёгнутый ворот кофточки...

Катя играла роль младшей сестрёнки – немного наивной, доверчивой, легкомысленной, смешливой, эдакой простушки – хохотушки, но от этого не менее, а гораздо более желанной. На фоне серьёзной взрослой сестры (которую за глаза величали и вампиршей, и стервой) Катя воспринималась не на свои двадцать четыре, а на какие – нибудь 18 лет, и поэтому была привлекательна ещё и как подросток, как юная неопытная девушка.

Николай Викторович терпел. Он знал, что через несколько месяцев они съедут, и младшая сестра жены уже не будет таким постоянным эротическим раздражителем: видеться они будут реже, и вожделение само собой должно угаснуть. Осталось потерпеть совсем немного. Но обстоятельства устроили ему последнюю, самую сложную, проверку.

Торопливо сбросив туфли и оставшись в белой блузке, лёгкой бордовой миди – юбке и босиком, Катя стала искать документы. В квартире вообще поддерживался женский порядок, но, во – первых, Николай Викторович с Лизой готовились к переезду, а во – вторых, документы могли храниться в нескольких местах. Сначала Катя копалась в нижнем отделении серванта, и Николай Викторович, принимая от неё ненужные вещи, с трудом мог оторвать взгляд от того, как под юбкой, туго обтягивающей её ягодицы, проступала резинка трусиков, и как её гладкая спина, подходя из – под блузки к пояску юбки, постепенно разделяется впадиной...

Не найдя документов там, Катя выдвинула ящик дивана и долго перебирала пыльные папки и пачки листов, упакованные в пакеты, а Николай Викторович, сидя перед ней, заглядывал в разрез её блузки, а когда она неосторожно раздвигала колени, его ослеплял, словно прожектор, яркий белый свет трусиков в полутьме юбки... Он беспокоился о том, не заметит ли Катя его бегающие глаза, сбитое дыхание и торчащие брюки, но девушка была так увлечена поисками, что ни на что больше не обращала внимание. Этим, видимо, и были вызваны столь неловкие её позы и откровенные виды. Он знал, что это низко, гадко, подло, но не мог удержаться, чтобы ещё и ещё раз не воспользоваться полным выключением Кати из реальности и не заглянуть в самые сокровенные уголки её не слишком прикрытого безупречного тела...

Наконец, уставшая, злая и испачканная пылью Катя с прилипшей ко лбу прядью обречённо поволокла грохочущую стремянку из кладовки. Под самым потолком, на антресоли, лежали папки, которые не предполагалось доставать никогда – там была последняя надежда.

– Может быть, я сам поищу? – выдавил из внезапного пересохшего горла Николай Викторович. Он предвидел, что сейчас будет, и опасался не выдержать.

– Спасибо, но вы не знаете, как они выглядят. Лучше держите стремянку.

Эта сцена была описана, кажется, во всех эротических рассказах... Но в тот момент такая простая мысль не пришла в головы участников сцены: Катя вообще ничего не замечала, кроме пыльных папок, а Николай Викторович... куда ему было ещё смотреть и о чем ещё думать, если на уровне его лица маячили рельефные икры, для устойчивости раздвинутые пошире – сталинский дом, высокие потолки...

– Что вы делаете, Николай Викторович?!

– Я... я... помогаю... нет, не знаю... ну... я хочу тебя, Катя!

– Как? Что? Нет! Отпустите! Отпустите меня! Куда вы меня тащите? Не смейте! Нет!

Загрохотала стремянка, и Катя рухнула прямо на жениха сестры, а сверху упала стремянка и посыпались папки, покрывая их обоих бумажным снегом...

***

На следующий день всё было так же: изнуряющая, потная, жаркая работа то в доме, то в саду. Кирилл изнывал от духоты, усталости и вожделения. Вновь перед ним то крутилась круглая попка, обтянутая всё теми же короткими шортиками, из – под которых при определённых ракурсах озорно выглядывал краешек её трусиков. То при наклоне туловища ворот свободной маечки открывал вид на упругие груди, едва прикрытые лёгким бюстгальтером... Казалось ли ему, что она чуть была чуть более смелой, чем вчера, чуть более открытой, чуть более развязной? Конечно, казалось. Находясь с женщиной рядом, делая с ней что – то вмест

е, невозможно не увидеть то, что другим стараются не показывать! Да ещё в такую жару...

Он навязчиво вспоминал кота Матроскина: "совместный труд (для моей пользы) – он объединяет". Хотя почему – только для её пользы? Ведь это была их дача с сестрой – значит, и его будущая дача.

Итак, совместный труд объединил их, сделал её ближе к нему – к сожалению, только морально, а не физически. Они уже общались, как старые друзья, подначивали друг друга, подшучивали, похлопывали по плечам, по спине, однажды она даже за отлично сделанную работу поблагодарила его поцелуем, но всё тем же – лёгким, дружеским... Помогая, поддерживая, подсаживая её, он уже плотнее клал ладони на ее крутые бёдра, мускулистую талию, смуглые руки, покрытые пушком... Кириллу было ещё хуже, чем вчера. Сегодня она была ещё более близкой, уже знакомой, почти родственницей, и... всё такой же недоступной. Понятно, что удерживало её – она не хотела предавать сестру. Но ведь... Катя приедет только завтра и ничего не узнает, и Лиза понимает это, не может не понимать! Значит, надо попробовать!

Он уже разработал план – осталось претворить его в жизнь. Первый шаг – стараться делать все, что она приказывала, и делать самоотверженно: ведь иного способа произвести на неё благоприятное впечатление у него не было. И раз уж она так ревностно относится к работе – надо было показать себя старательным исполнителем её распоряжений. Далее, вчера она сказала, что он ей нравится – это был второй шаг к его успеху. Третий, самый важный шаг, предстояло сделать вечером.

Они выполнили всё, что было намечено, причем управились засветло. Помылись (на этот раз он не подглядывал), поужинали, поговорили, стали смотреть телевизор. Лиза сидела рядом, плотно прижимаясь к нему бедром, хотя на диване было свободное место. Это неспроста! Может, рискнуть? И он осторожно взял её руку в свою. Лиза, посидев неподвижно, медленно отняла руку. Преодолевая головокружение, Кирилл шепотом спросил:

– Почему, Лиза?

– Что почему?

– Почему ты не хочешь, чтобы я просто подержал твою руку?

– Ты думаешь, я не понимаю, что это значит?

– А что в этом плохого?

– Ты жених Кати, а не мой.

– Я останусь женихом Кати. Я люблю её. Но почему я не могу просто доставить тебе удовольствие? Просто, без обязательств.

– У тебя обязательства перед сестрой.

– Обязательства хранить ей верность, когда мы поженимся. Но ведь я просто жених. Я свободный человек. Я знаю, у тебя тоже есть жених. И значит, ты тоже свободный человек. Почему мы не можем просто...

– Не можем. Пойми, Кирилл, дело не в удовольствии, а в честности. Ты должен остаться честным перед Катей, я – перед Николаем.

– Мы им не скажем. Это будет нашей тайной, нашим маленьким секретом! Мы просто доставим друг другу наслаждение! Пожалуйста, Лиза!

– Нет. Я уже сказала – нет.

– Я не могу так больше! Я хочу тебя! Я неистово хочу тебя! Я взорвусь, сойду с ума, если не овладею тобой! Я всё равно возьму тебя!

– Что ты делаешь? Перестань! Не смей! Нет, не надо! Нет, нет, нет...

***

Сёстры Елецкие – Елена, Елизавета и Екатерина – распаренные, умиротворенные и довольные, сидели на банной террасе, небрежно набросив на свои великолепные тела простыни, и лениво лакомились персиками, пуляя косточки прямо в густые заросли сирени.

... Семья их была не то что нищей – нет, просто небогатой. Отец ушёл от них, когда выяснилось, что жена беременна третьим ребёнком и не желает делать аборт. А мама умерла, когда Кате было n лет. Ухаживая за больной матерью, сёстры естественным образом сплотились и без слов поняли, что поодиночке они пропадут. С этого момента они жили в полном взаимопонимании и взаимопомощи, и ни разу не то что скандалов, но даже сколь – нибудь серьёзных размолвок между ними не случалось.

Лена первой поняла, что из повышенного внимания мужчин можно извлекать пользу. Поэтому она сразу стала делить кавалеров по их достатку. Бедные романтики, нищие поэты и малообеспеченные влюбленные юноши не находили в душе гордой красавицы никакого отклика. Она выбирала того, кто сможет обеспечить жизнь не только ей и её будущим детям, но и сёстрам – по крайней мере, до того момента, когда они сами смогут зарабатывать на жизнь своей внешностью.