Сексопиано в оранжерее. Часть 4

– Я думаю сделать сеанс минут на двадцать, – сказал Маркус, садясь за клавиши. Со своего места он хорошо видел тело сестры во всей его красе, увешанное проводами и щетинящееся иглами. Кресло брат поднял настолько высоко, насколько это было возможно. Глаза Марины закрывали широкие темные очки; про них Маркус вспомнил в последний момент: ни к чему отвлекаться на внешние раздражители – светотени, которыми играло заходящее солнце, щедро заливающее розоватым светом оранжерею.

– Это много или мало? – спросила Марина.

– Это столько, сколько доктор прописал, засмеялся Маркус. – Ну как, ты готова?

– Да! Давно уже. Я сейчас взорвусь, начинай скорее!

– Хорошо...

Маркус надел наушники, чтобы слышимая мелодия достигала только его ушей, повернул два переключателя на панели и тронул пальцами клавиши – как будто коснулся нежной женской кожи.

Музыка возникла во всем теле сразу – звуки концертного рояля заиграли в каждой клеточке организма. Это было настолько неожиданно и настолько приятно, что она даже прекратила дышать на какое – то время. А когда смогла сделать первый выдох, то ритм ее дыхания сразу же подчинился ритму музыки, звучащем в ее теле. Музыка распространялась волнами – нежными, ласковыми, эротичными; они пробегали по энергетическим меридианам и растворялись внизу живота, расцветая всполохами звучащих брызг.

Мягкие басы растекались и обволакивали, погружая тело в негу расслабления; а острые высокие ноты щекотали нервные окончания, заставляя его вздрагивать и извиваться. Марина словно бы и сама пела в такт звучащей в ее теле музыке – она постанывала от неописуемой гаммы наслаждений; части ее тела ритмично напрягались и расслаблялись – надежно укрепленное кресло пошатывалось... Минут через десять оно заходило ходуном – Марина забилась в первом оргазме, крича в голос; привязанные руки и ноги натянули ремни, ступни вытянулись, пальцы рук судорожно сжимались и разжимались. Маркус поймал нужные частоты и держал сестру на пике наслаждения почти три минуты; будучи отличным музыкантом и просто очень чутким человеком от природы, он легко оценивал окраску эмоций, и его пальцы нажимали нужные клавиши и поворачивали регуляторы даже раньше, чем он мог бы внятно проанализировать ощущения своей "слушательницы".

Будучи сам уже изрядно возбужденным от вида женского оргазма, Маркус вывернул уровень сигналов почти до самого нижнего предела и включил плавную электронную музыку, чтобы дать небольшую передышку телу сестры, которое еще подрагивало, провожая угасающую вспышку сладострастия.

Вторая часть этой удивительной симфонии отправила Марину в полет; женщина стала не то птицей, не то порхающей бабочкой; ощущения в крыльях, держащих тело на плотном воздухе, были неописуемы. Взлеты и падения, виражи и воздушные ямы, заставляющие сладко замирать сердце и трепетать живот, разноцветные облака, ласкающие тело снаружи и изнутри – это лишь бледное описание того, что чувствовала Марина, летя ко второму оргазму, который превратил ее самое в огромное ритмично пульсирующее облако, истекающее теплым мелодичным дождем над поющим лесом, полным цветущих деревьев.

Третья... Четвертая... Марина потеряла счет времени и оргазмам – ее унесло в параллельный мир, в Зазеркалье; она превращалась в бушующий океан и сверкающую звезду, испытывая бесконечный водопад ощущений, которым не придумано слов ни в одном из языков мира.

. . Возврат в реальность был немного трудным: Марина сразу почувствовала усталость и боль под стягивающими ее тело ремнями; впрочем, усталость была приятной, а боль... что такое боль? Всего лишь одна из примитивных реакций организма.

– Маркус... Что... Что это было? – выдохнула Марина.

– Сначала – "К Элизе", – заговорил брат, освобождая тело сестры. – Разумеется, с импровизациями. А следом пошли "Вальс цветов" Чайковского, "Воздух на бесконечной ленте" Скотта – Таккера, "Хлоя" в аранжировке Дюка Эллингтона... И под конец сарабанда сочинения твоего брата... Под нее ты чуть не порвала ремни.

Он осторожно снял зажимы с внешних частей тела,

– Всего двадцать минут? <

/p>

– Нет, я растянул сеанс до тридцати пяти.

Маркус медленно вынул из тела сестры один за другим большие электроды. С едва слышным хлюпаньем выскочил вагинальный, роняя капли смазки. Марина ерзала и постанывала, пока из ануса вытягивался другой, длинный, проникший ей до самого центра живота.

– Басы я слышала не отсюда, – сказала она. – Низы гремели у меня везде.

– Тем не менее без этого электрода ты бы их вряд ли услышала так отчетливо.

– Тебе виднее... Знаешь, первую вещь я узнала... "Вальс" – пожалуй, тоже... Хотя не уверена... Боже мой, я, кончила от него, наверное, раз двадцать!

– Всего лишь шесть за весь сеанс... Но зато как! Я думал, ты разнесешь кресло... А "Хлоя" сработала дважды, и оба раза совершенно неожиданно, – сказал Маркус, извлекая иглы из кожи Марины.

– Дюк Эллингтон? – переспросила она вяло. – Не знаю такого... Это вроде Майлза Дэвиса, да?

– Не совсем... Долго объяснять... Дай помогу подняться...

Маркус обнял ослабевшее, влажное тело сестры. Вставая с кресла, Марина покачнулась, слегка навалилась на брата.

– Ого, – сказала она, ощутив его стальную эрекцию. – Ты, наверное, сам чуть не взорвался, пока играл мне?

– А как ты думаешь?

– Я бы на твоем месте не выдержала и спустила... Ох, дай я сяду сюда...

Марина опустилась в шезлонг и расслабленно откинула голову.

– Этого нельзя делать... – сказал Маркус. – Я потерял бы эмпатию и не смог вести мелодию. Без обратной связи всё получилось бы намного хуже. Примитивнее.

– Бедный мой братик... Ты же для меня так старался... Спасибо тебе. Какой чудесный подарок...

– Для тебя – все, что угодно.

– Да? Тогда кончи сейчас, не держи это в себе.

– Может, это излишне?

– Ты опять споришь со мной? – усталым голосом произнесла Марина. – Посмотри на меня, – она чуть раздвинула ноги и провела ладонями по груди, животу и бедрам. – Мое тело получило столько наслаждения, я требую, чтобы и твоему хоть немного досталось. Это не секс, братец, мы не нарушаем собственные правила. Расстегнись, покажи мне свой член...

Марина еще шире раздвинула ноги, помогая себе руками, положила правое бедро на подлокотник, провела пальцами по все еще мокрым губам.

– Кончи, малыш. Я же знаю, как тебе нравится мое тело. Смотри на меня.

Марина и сама не прочь была посмотреть, как мужчина занимается самоудовлетворением. Она считала мужскую мастурбацию куда более выразительным зрелищем, чем женская, но с этим мнением не соглашались ни Маркус, ни Электра.

Долго уговаривать Маркуса не было нужно. Долго теребить член ему тоже не пришлось. Через полминуты его бедра содрогнулись, и струя спермы улетела в траву. Марине показалось, что на ее левое колено что – то капнуло.

– Молодец, малыш. Все хорошо. Еще раз спасибо.

– Не за что, сестренка...

– Да ладно, "не за что"... Знаешь, я просто счастлива, что приехала к тебе.

– Ты всегда хорошо знаешь, что делаешь, – засмеялся Маркус.

– Конечно, – улыбнулась Марина.

В оранжерее быстро сгущались сумерки. Улучив момент, Марина подтянула левую коленку вверх, склонилась над ней и слизнула капельку. Подержала ее на языке, затем провела им по губам, медленно размазывая по ним сперму и испытывая какое – то странное удовольствие, словно бы совершала что – то запретное, но при этом не выходящие за рамки. "Между братом и сестрой секса быть не может", что еще говорить... И это правильно, наверное – определенные границы нужно оставлять для себя ненарушенными, чтобы хоть где – то, хоть как – то "оставаться голодным", не беря от жизни всего и не пресыщаясь. Ведь если испытать в этой жизни всё, – думала Марина, глядя на Маркуса, собирающего провода, то в ней не останется неизведанного... И ради чего тогда за нее нужно цепляться?

(Это фрагмент из романа "Кожа наших листьев", автор – Маркус Даркевиц;

другие тексты доступны на сайте автора)