Пожар

Пожар выдался ужасный! Выгорел почти весь подъезд в многоэтажке, много жертв, погибших, раненых. Мне, повидавшему многое, и то было не по себе, хотя работаю спасателем почти 20 лет, казалось бы, ко всякому привыкнуть должен. Сегодня смена не моя, я на выходном был, но полыхнуло в квартале от моего дома, вот и примчался из дома в чем был, в джинсах, кроссовках да старенькой армейской куртке-песчанке. Дело даже не в профессиональном долге, но нельзя вот так просто сидеть и наблюдать из окошка как чей то дом горит, по крайней мере, я так не могу.

Наши наряды уже работали на месте, но сил не хватало, всё по старой схеме: все подъезды к дому заставлены легковушками, две пожарки еле втиснулись и всё... другим уже некуда...

Тушить закончили к семи вечера, я к тому времени был сам не свой от усталости и напряжения, и больше всего хотелось просто побыть одному. Когда понял, что дальше и без моей помощи справятся, то сразу домой не пошел, приметил неподалеку гаражи какие то, деревья и лавочку самодельную, вот туда и направился, сначала в укромном уголке малую нужду справил, а то ведь не до этого даже было.

А потом на лавочку плюхнулся, спиной облокотился (благо она со спинкой была), вытянул уставшие ноги и закурил. Прикрыл глаза, мыслей в голове не было, только белые вспышки перед глазами, но такое у меня всегда, когда много с ярким пламенем дело имеешь. Все мышцы ломило, саднили сбитые пальцы, разгоряченное тело начало остывать, потом появился легкий озноб. Но это нервное, это всегда так, отходняк, как на войне после боя.

Я отбросил окурок и с силой сжал виски, ужасно раскалывалась голова! Но это пройдет, все проходит, а уж головная боль подавно.

— я присяду?

Я вздрогнул от неожиданности: забылся в своих мыслях, отключился от реального мира. Рядом со мной, на лавку присела девушка (или женщина, это ведь кому как, но я решил что 30 ей уже есть а 40-ка еще нет). Это была одна из погорелок из того злополучного дома. Мельком оглядев ее я понял, что выгляжу не лучше. В нормальной жизни, думаю, она была красивой женщиной, но сейчас, конечно выглядела ужасно. Лицо перепачкано в саже (как и у меня), волосы растрепались, джинсы разодраны на коленях, на плечи была накинута чья то куртка явно с чужого плеча (кто-то позаботился). В руках она цепко сжимала небольшую сумочку (наверное все что успела вынести, документы, деньги, ценности — подумал я). Взгляд ее ничего не выражал и был направлен в одну сторону, в какую-то невидимую точку в центре двора. А еще ее, как и меня начинала бить крупная дрожь (отходняк).

— как вы себя чувствуете?, — опомнился я, придвинулся ближе пытаясь обратить на себя внимание, поймать взгляд.

— нормально, — однозначно ответила она бесцветным голосом, не выражающим никаких эмоций.

— закурите?

— нет.

Я вновь прикурил от дешевой зажигалки, затянулся, и даже вроде дрожь в теле немного поутихла.

Я знал, что там произошло, сам все видел своими глазами, и уж догадывался, что у нее на душе. Знал, что обязан помочь ей, предложить отправить ее во временное убежище, где разместили погорельцев, там уже вовсю работали психологи, был ночлег, еда, тепло.

— Вам, наверное, нужна помощь, я спасатель, я выясню кто может отвезти Вас центр для пострадавших от пожара...

Она вздрогнула от этих последних слов.

— не надо, — она устало помотала головой, — мне ничего не надо.

Я дотронулся до ее руки, она никак не отреагировала, рука ее была ледяной.

Я накинул ей на плечи свою куртку, поверх другой, уже кем-то накинутой, не велик утеплитель, но хоть что-то.

Присел перед ней на корточки, и принялся растирать ее руки, пытаясь поймать ее взгляд.

— вы говорите, вам нужно говорить, выговориться, не держите в себе, вы сильно пострадали? Ваша семья?

— все хорошо у меня, — но при этих словах на лице у нее заиграла какая-то глупая и холодная улыбочка.

— я вот только вчера мужа с сыном в отпуск отправила, только вчера, как чувствовала. Они в безопасности, все в порядке. А вот у Лены, вот у нее плохо все, нету больше ее, и семьи ее и детишек, все-все погибли!

Она говорила в никуда, ни мне, ни себе, в никуда.

— а я, вот чудом выбралась, спала я, ничего не слышала, не видела, пока пожарные дверь не выломали, а так бы и не проснулась, наверное. Вот что успела вынести (протянула мне сумку), все и осталось.

— у Вас есть к кому пойти? Где временно остановиться? Я могу отвезти Вас или позвонить кому-то.

— Да... Есть... Сестра... Но я не хочу... Ничего не хочу... Никуда не хочу... Тут мой дом... Был... И нету. Был! И нету., — ее голос стал срываться на дрожащий шепот.

И вдруг, впервые за все время, ее мутный взгляд сфокусировался на мне, стал осознанным, определенным. Она сползла с лавки и встала около меня на колени, лицом к лицу, я все это время держал ее руки, которые уже начали согреваться, но она высвободила их, провела мне по лицу, по волосам и вдруг, неожиданно для меня обхватила мою голову и впилась в мои губы поцелуем. Я первые мгновения был обескуражен, так и стоял на коленях, беспомощно опустив руки вдоль туловища, но ясность мысли вернулась, и я попытался мягко отстранить ее, сложно было определить что у нее в голове и на то она вообще способна в таком состоянии. Но она оказалась очень сильной, другими словами мягко отстранить ее не получилось, пришлось бы делать это с применением силы, а я не хотел так, она была не в том состоянии, чтобы делать ей сейчас что-то грубое.

Я решил подыграть ей, обнял ее и стал отвечать на ее поцелуи с той же неистовостью, с какой она затеяла всю эту игру. Она начала постанывать, придвинулась ближе ко мне и села таким образом, что ее ноги оказались между моими, промежностью она стала ерзать по моей ноге, повыше колена. Я и сам потерял голову, возбудился и чувствовал сильную эрекцию.

Возможно, кто другой на моем месте подумал бы что она просто свихнулась, или какая больная извращенка, что после случившегося жаждует секса.

Но я с таким уже сталкивался. На войне. Это называется «синдромом жизни» или «Славой Жизни»...

— я хочу тебя, возьми меня прямо сейчас, слышишь?, — прервала она поцелуй, а ее руки уже тянулись к моей ширинке и когда я попытался ей помешать, прошипела, — убери руки!

Глаза ее горели какой-то безумной яростью, нечасто можно увидеть такие глаза у женщины, но если уж видишь, лучше не препятствовать.

Наконец она справилась с молнией, и напряженный член выстрелил из тесных джинсов, словно зековский нож-выкидуха. А она тем временем скинула с плеч две куртки (мою и чужую) и задрала свою просторную футболку, обнажив груди, призывно белеющие в сумерках, положила поверх них мои руки, призывая своими пальцами сжать их, что я и сделал, от чего она вскрикнула и захрипела «Еще!»

— возьми же меня, прямо сейчас, ну же, миленький, умоляю тебя, возьми же!, — руки теребили мой член, а тон беспорядочно менялся с молящего на требовательно-приказной и обратно.

Я взял ее за руки, и вместе с ней поднялся с земли, затем подвел к краю лавочки, развернул к себе спиной и жестом наклонил в поясе. Она прогнулась в спине и облокотилась руками на лавку. Я расстегнул ее джинсы и резким движением сдернул вниз вместе с трусиками до самых колен. Проведя между ног внешней стороной ладони (мне подумалось что там ладонь более чистая) почувствовал между припухшими и слегка раздвинутыми губками что она очень мокрая там и горячая. От моего прикосновения она вздрогнула и нетерпеливо призывно застонала.

Мне осталось лишь направить член в призывную лунку и войти резким движением, вызвав ее громкое «Ох-х!».

Я знал что я делаю И я тоже не извращенец. Просто бывают в жизни такие моменты. Не у всех конечно, и слава богу, но если уж бывают, то в такие моменты хочется кричать «Слава Жизни!». Не знаю, как объяснить это с медицинской или психологической точки зрения. Поэтому могу лишь по-солдатски. Это может быть на войне, после боя, после страшной катастрофы, пожара, землетрясения. В общем когда все вокруг гибнут, когда ты сам на грани смерти, а потом все заканчивается и ты осознаешь, что остался ЖИВ, когда начинается отходняк, когда видишь рядом трупы погибших товарищей, но в то же время понимаешь, что на этот раз «курносая» тебя не взяла в свое царство. Вот тогда и может наступить синдром жизни. Высшая степень возбуждения, абсолютно нечеловеческого, но животного, инстинктивного. И вот когда ты спариваешься с самкой (по другому это не назвать), не снимая одежд, на развалинах, рядом с трупами, ты делаешь это не ради секса, удовольствия или оргазма, ты даже не думаешь об этом, ибо ты делаешь это НАЗЛО СМЕРТИ, делаешь РАДИ ЖИЗНИ. ВО СЛАВУ ЖИЗНИ! Это нужно чтобы смочь жить дальше, после того, что пережил.

С каждым моим толчком, она подавалась тазом навстречу мне, яростно и неистово, по животному, затем затрепетала, забилась в конвульсиях (я членом чувствовал как сжимается ее влагалище), она кончала. Подождав когда ослабнут ее вздрагивания, стихнут волны, накрывшие ее я несколькими толчками довел до оргазма себя (был уже на грани) и вытащив член в последний момент, кончил в траву. Затем быстро привел себя в порядок. Помог ей натянуть и застегнуть джинсы, накинул ей на плечи сброшенную одежду.

Мельком взглянув в ее глаза, отметил, что взгляд стал более осознанным, теперь она уже зябко ежилась и укутывалась в наспех наброшенные куртки, озиралась по сторонам, словно приходя ото сна и задавая себе вопрос «где я и что со мной случилось».

На улице уже стемнело и были видны лишь очертания домов, машин, людей.

Она глянула на меня (в футболке), вернула мою куртку, а ту, другую надела в рукава и застегнула на молнию. Куртка была мужская и немного ей велика.

Я последовал ее примеру и тоже надел и застегнул свою песчанку.

Она стояла напротив меня, беззащитная, дрожащая, растерянная, и словно ждала какого то решения от меня, какого то слова, совета, команды.

Я закурил и вспышка зажигалки на миг осветила ее лицо, в глазах ее читался страх и неопределенность.

— Пойдем ко мне, — сказал я и это было скорее утверждение, нежели приглашение. — у меня помоешься, приведешь себя в порядок, поешь и поспишь, а утром я отвезу тебя к сестре.

Она лишь устало кивнула.

— Идти можешь? Тут недалеко, квартал вверх, около «Магнита».

Она снова кивнула и взяла меня под руку.

Неторопливым шагом мы добрели до моего дома, запиликал домофон, лифт поднял нас на седьмой этаж, металлическая дверь проскрежетала отпираемым замком, моя рыжая кошка с фырчаньем бросилась наутек, почуяв незнакомку, и забилась под диван.

Я помог ей расстегнуть и снять куртку, проводил в комнату, усадил на диван, забрал сумочку, положил ее рядом, на тумбу, сам развязал шнурки и снял с нее кроссовки.

— тебе выпить не помешает, что налить?

Пожала плечами. Она снова замкнулась, уставилась в одну точку и отстраненно терла руки друг о друга, словно мыла их под краном.

Я обычно пью водку, но решил, что бегать с рюмками в данном случае неуместно, поэтому заглянул в бар и повторно спросил:

— есть виски и коньяк, что будешь?

— виски, — после паузы ответила она.

Я налил ей треть стакана и протянул, плеснул и себе, опрокинул в рот, даже не поморщившись (хороший виски у меня был).

— я наберу ванную, помоешься, а я приготовлю перекусить чего и тебе на диване постелю. Вот мобильный, позвони кому, если надо.

С этим словами я вышел в п

рихожую, достал из шкафа полотенце, чистую футболку и мой халат, все отнес в ванную. Включил набираться воду, а сам пошел на кухню приготовить легкий ужин. Через дверь я слышал, как моя неожиданная соседка говорит с кем-то по телефону. Спустя несколько минут она закончила свой разговор, а я к тому времени накрыл на стол нехитрую закуску, разогрел в сковороде макароны по-флотски, вскипятил чайник. Заглянул в ванную, вода почти набралась, выключил краны и пошел в комнату.

Она сидела, обхватив себя за плечи и беззвучно плакала, по слезам текли обильные слезы, на тумбе, рядом с ее сумочкой и моим мобильником стоял пустой стакан из под виски. Наверное, разговор по телефону всколыхнул пережитое ей недавно и расстроил ее.

Я сел рядом, обнял ее, и она прижалась к моей груди, как маленькая девочка, всхлипы ее стали затихать и она совсем успокоилась. Потом она отстранилась, внимательно посмотрела в мое лицо, а я только сейчас разглядел что у нее очень выразительные серо-голубые глаза, хоть и покрасневшие от слез. Этот дуэль взглядами длился несколько секунд, а потом она как хищник стремительно набросилась на мои губы с жадным и страстным поцелуем. И я вновь подыграл ей, но когда почувствовал, что игра выходит из-под контроля, мягко отстранил ее (теперь уже она позволила это сделать), встал и ловко подхватив ее на руки понес в ванную комнату, а она обхватила меня за шею и смотрела на меня с каким то щемящим чувством: смеси благодарности и стыда, желания и страха.

Там я поставил ее на пол, показал где полотенце и одежда переодеться, и хотел было удалится как она поймала и крепко сжала мою руку:

— не уходи, я не могу быть одна, останься, побудь рядом, мне это надо, — глаза ее выражали тоску и мольбу.

— ладно, раздевайся и залезай в ванную, а я возьму еще одно полотенце, — с этими словами я вышел и через миг вернулся с еще одним полотенцем.

Она стояла там же, где я ее оставил и не шевелилась, а когда вошел, протянула руки и прошептала:

— помоги мне раздеться, я сама не смогу.

Я подошел вплотную, положил ей ладони на бедра и медленно стал поднимать их вверх, вот верхние пальцы захватили край футболки и потащили ее вверх по телу, вот подушечки пальцев коснулись обнаженной кожи, и она легонько вздрогнула от этого прикосновения, вот выставленные вперед большие пальцы коснулись обнаженных бугорков грудей и медленно провели по ним, зацепив напряженные соски, от чего она страстно застонала, она подняла руки вверх и я скользя по ее плечам и рукам стянул с нее футболку. Затем опустился перед ней на корточки, расстегнул джинсы и медленно стал стягивать вниз, она стояла облокотившись ягодицами и руками о стиральную машинку, и наблюдала за мной сверху вниз. На ней остались только черные кружевные трусики, взявшись за резинку я посмотрел снизу на нее и она еле заметно кивнула, как бы разрешая стянуть и их. Снятую одежду я сложил в сторону, поднялся и отступил на пол шага чтоб раздеться самому. Она стояла передо мной полностью обнаженная, не стыдясь своей наготы и даже не стараясь прикрыться. У нее было среднее телосложение, округлая грудь, с возрастом немного изменившая свою первоначальную форму, украшенная набухшими сосками обрамленными бардовыми ореолами и небольшой животик, заканчивающийся гладко выбритым лобком и слегка видными, приоткрытыми губками, стройные ноги, с бедрами «чуть больше стандартных». Ее рот был приоткрыт, она тяжело дышала, глаза, глядящие на меня исподлобья, горели желанием.

Я стянул с себя одежду и подошел к ней вплотную, ощутил запах ее тела, смешавшийся с запахом гари от пожара, мои губы обжигало ее горячее дыхание, ее соски щекотали волосы на моей груди, напряженный член упирался в низ ее живота.

— возьми меня снова, — шепнула она, и я с новой силой набросился на нее как зверь, я целовал ее тело, впивался губами и зубами в потрескавшиеся губы, в грудь, в нежную кожу, солоноватую на вкус, я входил в нее, делал несколько толчков и с силой выдергивал член, как солдат выдергивает штык из трупа врага, потом развернул ее, поставил в ту же позу, что давеча на лавочке и снова исступленно бился бедрами о ее ягодицы, стараясь проникнуть в нее как можно глубже. Она стонала и кричала, не сдерживаясь в громкости.

— в... меня... кончи... в... меня... , — отрывисто стонала она

— уверена?, — прорычал я сквозь зубы?

— да.

.. не спрашивай... можно... дааа... , — стонала она.

Через несколько мгновений я наполнял ее сосуд до краев! Из последних сил буквально рухнул на нее, не вытаскивая член, прижался грудью и щекой к ее мокрой спине и стоял так, пытаясь отдышаться.

— давай мыться, — прошептал я ей, через минуту, придя в себя и выскальзывая из ее горячей пещерки.

Помог ей забраться в ванную, добавил горячей воды, и пока она мыла волосы тер мочалкой ее тело, грудь и спину, шею и руки, плечи, бедра, ягодицы, игры, лодыжки, ступни и пальцы ног. Потом, смыв пену, помог выбраться из ванной, и протянул полотенце, пока она вытиралась, ополоснулся сам и спустил воду.

Она уже закончила вытираться, и я протянул ей заготовленную раннее свою чистую футболку:

— надевай уж то, что есть, завтра что-нибудь придумаем! И халат вот накинь.

Одевшись она вышла. Я сам быстро вытерся и замотавшись в полотенце, последовал за ней. Она стояла в прихожей и расчесывала мокрые волосы, расческой, которая обнаружилась в ее сумочке. Я мельком глянул на ее отражение в зеркале. Она оказалась гораздо красивее, чем я мог представить на первый взгляд, волнистые волосы до плеч, выразительные глаза, симпатичная мордашка и красивые пухленькие губы.

— поедим, — спросил я?

— я не хочу.

— надо, хоть чуть-чуть.

Она поймала мой взгляд в зеркале и впервые еле заметно, но как то по доброму улыбнулась и я понял, что к ней возвращается жизнь.

Мы пошли на кухню, особо есть не хотелось, хотя целый день во рту не было ни крошки. Кое-как запихали в себя немного еды, с помощью нескольких рюмок алкоголя. И когда почувствовали, что вот-вот свалимся с ног от переутомления, я пошел в комнату, постелить ей на диване. Конечно, можно было лечь вдвоем, но я не хотел, чтобы то, что дважды произошло между нами, имело какое то продолжение. Я понимал, что в ней сейчас бурлит «Слава Жизни», и это может произойти однократно, а может продлиться и неделю и больше, но это никоим образом нельзя назвать романом или отношениями, и чувств тут тоже быть не должно, лишь инстинкты. Благо у меня в квартире был старенький топчан, на нем иногда оставались ночевать запозднившиеся друзья, или племянник, что изредка приходил в увольнение с ночевкой, там я себе и постелил.

На кухне она убрала со стола и домывала посуду.

— Не стоило, я бы сам все убрал.

— Не страшно. Мне просто нужно было отвлечься.

— Ложись на диван, там разобрано.

— А как же ты?

— Покурю на балконе и лягу на топчан.

— Можно я позвоню сестре, чтоб завтра забрала меня?

— Конечно, звони, может тебе еще что-нибудь нужно?

— Нет, это все, — она отложила кухонное полотенце, которым вытирала руки, подошла и крепко обняла меня, — ты и так очень многое для меня сделал. Потом она отстранилась и ушла в комнату, выходя на балкон. я услышал обрывок ее телефонного разговора

«Алло, Лариса? Это Нина, да это я, со мной в порядке, все норм...»

Хм, Нина?! Я только сейчас узнал ее имя, даже не было времени и ситуации познакомиться.

Затушив окурок в пепельнице — жестяной банке из под кофе, я вернулся в комнату.

Она лежала ко мне спиной вся закутавшись под одеяло и мне показалось что ее колотит мелкая дрожь.

— Ляг со мной, я не могу одна уснуть. Сегодня не смогу.

— Ладно, — я юркнул к ней под одеяло и не задумываясь прижался к ее телу обняв ее со спины, вдохнул аромат вымытых, еще немного влажных волос, положив руку поверх ее ладони.

Через несколько минут она уже спала. А я думал о сегодняшнем дне, о случившемся, о пережитом, вспоминал о войне, об ушедших друзьях, а еще думал о том, что уже много лет в этой постели не было женщины. Я уже давно живу холостяком, как после армии с женой не сложилось, так больше и не женился. Конечно, бывали в моем доме женщины, и я бывал с женщинами, но чтобы вот так, просто вместе засыпать, такого не было уже очень давно. С такими мыслями я уснул. Как всегда пробудился спозаранку, она еще мирно спала, разметав по подушке свои волнистые волосы, и была она очень красива в лучах рассветного солнца.

Я умылся, побрился и приготовил кофе. Подумал, что можно было бы дать ей одеться, нашел спортивный костюм, он почти новый, мне мал, а ей думаю на один размер будет больше, но это не критично, все лучше чем в перепачканных рваных джинсах и чужой куртке.

Она проснулась около восьми, я сидел рядом и смотрел на нее. Она заморгала глазами и смущенно улыбнулась.

— Доброе утро, хорошо спалось?

— Доброе утро. Все хорошо. Мне нужно умыться и собираться, скоро сестра за мной приедет.

— Вот спортивный костюм, думаю подойдет, до машины добежать.

Она кивнула, взяла его и отправилась в ванную, а я пошел на кухню, налил ей кофе, поставил хлеб, масло и отваренные яйца.

Нина появилась через 10 минут, уже переодетая в мой костюм. Завтракали мы молча, да и о чем говорить, ее приключение или вернее моя в нем роль завершалась.

Она задумчиво смотрела в окно, и медленно, скорее машинально жевала, запивая еду горячим кофе. Потом посмотрела мне в глаза, в них было какое то сожаление и стыд, но я выдержал ее взгляд.

— знаешь... ты... ты прости меня за то что вчера было, — запинаясь говорила она и слова эти давались ей нелегко, — я не должна была так себя вести, ты наверное теперь думаешь, что я всегда такая, но это нет... не так... что то нашло на меня.

— все хорошо, ты не волнуйся, так бывает, — веско сказал я, — просто тебе вчера это было нужно.

— ведь у меня семья, муж, я люблю его, я ведь раньше ни разу ни с кем... не изменяла ему, — в глазах ее стояли слезы.

— а это и не было изменой, и ты не должна так думать и так считать, можешь назвать это психологической терапией или еще как, я называю это «Славой Жизни», просто вчера это было тебе нужно, так бывает, — еще раз повторил я., — и так нужно делать, чтобы смочь жить дальше, чтобы просто жить.

Глаза ее мокрые от слез расширились от удивления и хлопали ресницами, словно крылья майской бабочки.

— откуда ты это все знаешь?

— был на войне, — ответил я.

Повисла пауза, я начал убирать со стола и краем глаза наблюдал за Ниной. Она о чем то думала, словно принимала для себя какое то решение и приняв его, легонько кивнула сама себе.

Тишину нарушил звонок полученной смски, я посмотрел.

— твои приехали, тебе пора!

Она кивнула, встала из-за стола и мы пошли в прихожую, там она обулась, взяла пакет со своей грязной одеждой.

— верну тебе костюм потом.

— не стоит. Он все равно мал мне. Можешь выкинуть потом.

— спасибо тебе за все-все, знаешь... , — она на миг задумалась, словно что-то припоминая, — а ведь я даже не знаю твоего имени, как то по-дурацки получилось, ничего не знаю, знаю лишь что ты спасатель...

— вот и называй меня Спасатель, — ободряюще улыбнулся я.

— прощай, Спасатель!

— прощай, Нина!

Она ушла, и когда закрылись двери лифта, я захлопнул за ней входную дверь.

А в доме снова стало пусто и одиноко.

...

Нину с тех пор я больше никогда не встречал.