Покоряя прикосновеньем. Часть 1

Сколько себя помню, я всегда отличалась от других.

В пять лет, когда мама с вымученной улыбкой привычно пригласила меня к себе на руки, я чуть не вскрикнула после прикосновения к ней. Вслед за чем посмотрела ей в глаза и спросила: "Мам, что с тобой?"

Родители в ту пору часто ссорились между собой, но пытались скрыть от меня это.

Ни они, ни мои соседи по садику не могли понять, как я ощущаю то, чего не ощущают они.

Чувствуя в первых постепенно возрастающий неосознанный страх, а во вторых – вполне открытую враждебность, я приучилась не распространяться о том, какая гамма ощущений открывается мне в момент прикосновения к человеку. Какой, вообще говоря, смысл был бы в подобных откровениях?

Быть может, именно это привело к тому, что я росла довольно замкнутым ребёнком. Спутниками моими стали книги и комиксы, а с некоторого момента – книги и комиксы фантастические.

В них зачастую описывались люди и иные существа с необычными способностями.

В том числе – существа отчасти подобные мне.

Мутанты.

Псионики.

Телепаты.

В список этих субъектов, впрочем, входили не только живые существа. Меня поразило однажды красочное описание ощущений, испытываемых роботом – телепатом из позитронного цикла при проникновении в человеческий ум. Восприятие игры человеческих эмоций в виде некоей цветной гармонии, мозаики, набора тонов или струн, которые можно усиливать или ослаблять, – но с риском, что ослабленная струна отскочит и ударит по остальным, – всё это было до невероятности похоже на мои собственные ощущения в момент Контакта.

При чтении подобных произведений я ещё сильнее ощущала своё отличие от остальных. Благодаря чтению обычной литературы примерно представляя себе ощущения живущего обычной жизнью обычного человека – в этом моя способность лишь помогала мне – и преисполняясь благородного намерения обратить свои способности во благо людям аналогично мутантам Ксавьера.

С течением времени сей наивный максимализм ослаб – но и он сыграл свою роль, побудив меня не раскрывать ни перед кем свои способности раньше времени.

Раскрывать, собственно говоря, на первых порах было особенно нечего.

Часто ли вы прикасаетесь к людям? Люди не очень – то любят, чтобы к ним прикасались.

Много ли сведений о них можно так почерпнуть?

Я ведь даже не телепат. Я – эмпат – кинестетик. Я вижу игру эмоций, неосознанных чувств и некоторых наиболее устойчивых мыслеформ – но без уверенности, что смогу в последнем случае точно их расшифровать. Быть может, я была бы идеальным детектором лжи – позволь мне кто – нибудь неустанно держать себя за руку.

Способность Влиять была открыта мною незаметно и буднично, лет в n-надцать. Жужжание майских мух наполняло душный весенний воздух, а у мамы разболелась голова после очередной ссоры с отцом – хотя и, слава небу, не столь сильной, как в былые времена.

Приложив ладонь к маминой голове, я ВСМОТРЕЛАСЬ в привычно визуализируемую мною гамму не своих чувств. Ощутимым диссонансом в многоцветьи потоков и тонов смотрелась бледно – лимонная струнка. Не знаю почему, но у меня возникло желание сжать её, отплести или хотя бы ослабить её резкие пульсации.

Прежде чем я успела понять, что, собственно, сделала, мама изумлённо распахнула глаза: "Вроде бы прошло".

Понадобилось пройти некоторому времени, прежде чем я осознала смысл произошедшего.

Способность Влиять развивалась постепенно – так же, собственно, как и способность Смотреть. На пути развития второй способности стояло преимущественно понимание – будучи ребёнком, я едва ли могла понять целиком смысл тех или иных эмоциональных пульсаций в человеке, ещё не пер

ежив ни разу сама стоящих за ними чувств. Что же до способности первой, то она сама по себе изначально была на невысоком уровне – думаю, ключом к её пробуждению послужило начало полового созревания. Тем не менее по мере тренировок она планомерно росла.

Коснуться мимолётно сухой ладони экзаменатора при взятии у него билета. Успеть уловить в этот краткий миг всё многоцветье открывшейся мне его внутренней жизни – и выловить импульсы кажущейся дружественности ко мне.

Выловить и усилить.

Каким сальным стал его взгляд. Так, кажется, я выловила и усилила что – то не то?

Чем больше развивались мои способности – в особенности способность к Влиянию – тем большим искушением становилось обладание ими.

Моя начальная замкнутость приносила плоды в виде почти полного отсутствия личной жизни – и даже обзаведение уютным кругом подруг тут не сильно что – нибудь изменило.

Внешне я как будто была достаточно мила: тёмно – рыжие волосы, зелёные и временами коварно вспыхивающие глаза, невинное – и вроде бы порою стервозное – личико. Такую характеристику мне не без труда удалось выудить из уст и умов окружающих, применив все свои способности для достижения откровенности.

Но, увы, звёзд вокруг хватало и без меня.

Я знала: мне достаточно подсесть к какому – нибудь симпатичному парню, провести пальцами по его ладони, всмотреться в пульсирующую мозаику его порывов и чувств – и я наверняка пойму, что и как следует усилить в мерцающем узоре разноцветных сполохов и искр.

Именно это понимание и было страшным.

Пугающим: не навредить бы?

Манящим: остановило бы это, к примеру, ту же Оксану?

Страх усугублялся тем, что психология противоположного пола во многом оставалась мне неясной – как в обычном смысле, так и наощупь. Что объяснялось, с одной стороны, намного менее частым Контактом с его представителями, а с другой стороны – абсолютной бесполезностью самонаблюдения.

Психология девушек была понятней.

По тем же самым причинам – как извне, так и изнутри. Мне легко было отличить густой оранжевый тон вожделения от светло – сиреневых романтических оттенков, а изумрудную сытую удовлетворённость – от пурпурных дёрганых колеров самоубийственной страсти.

Вдвойне завидней было ощущать эмоции своих подруг во время бесед об их кавалерах.

Быть может, это извращение – или дикая разновидность сублимации? – но я вскоре полюбила, как бы невзначай выводя ту или иную свою подругу на разговор об интимных моментах её романа с тем или иным парнем, прислушиваться при этом к буре полыхающих в её душе чувств и воспоминаний.

Если б они только знали, ЗАЧЕМ я в эти моменты поглаживаю их пальцы...

Если б они только знали, что я в этот момент переживаю описываемые ими сцены едва ли не ярче их...

Чтобы достичь подобной откровенности, мне почти не требовалось прибегать к Влиянию. Если же и требовалось – то совсем чуть – чуть.

Тут – чуть распалить возбуждение.

Тут – слегка ослабить запоры смущения.

Вскоре я даже обнаружила, что мне НРАВИТСЯ это. Наблюдать, как невинная в обычных разговорах девушка на моих глазах раскрепощается, как глаза её начинают гореть, а личико – румяниться, как из уст её – неожиданно для неё самой – начинает литься детальнейшая повесть о её фривольных приключениях на подоконнике, под трюмо и в кабинке университетского туалета.

Не спорю: с моей стороны это вполне могло быть изощрённым психологическим садизмом.

Местью неудачницы?

Пусть даже местью, безвредной для жертвы, – я, естественно, никому и никогда не передавала полученные таким образом пикантные данные.

Но я не собираюсь оправдывать себя.