Обнажение жены. Вторая история про мою Дашеньку. Часть 3

Мы так увлеклись пачканьем друг друга, что не заметили людей и вздрогнули, услышав их голоса рядом. Там было четверо ребят, они остановились возле кромки вулкана и с интересом глазели на нас. Почему – то мы оба ужасно застеснялись, что нас застукали за таким занятием. Усатая Дашка вдруг издала боевой клич, схватила меня за руку и поволокла в самую гущу грязи – а там вдруг оказалось глубоко, мы оба провалились, споткнулись, и Дашка окунулась по грудь. Это меня подзадорило, и когда она привстала, отряхиваясь, как собака, я толкнул ее дальше, и она с визгом плюхнулась в метре от меня и вдруг исчезла в грязи с головой.

Меня как током дернуло, подогнулись колени, мелькнула мысль, что вот, все... но через мгновение оттуда вынырнуло какое – то черное существо, без глаз, рта и ушей, хрюкнуло, провело черной лапой по голове, на которой сразу появилась пара знакомых блестящих глаз, схватило меня за ногу и рвануло к себе. Я, ничего не сообразив, ухнул куда – то в преисподнюю. Мне залепило глаза, уши и нос густой теплой массой... через секунду я вынырнул, снял с лица пару килограмм грязи, а глазастое черное существо неистово визжало и швыряло в меня черными комками.

Это был такой мощный позитивный шок, я такого никогда не испытывал, мы оба будто провалились в бездну первобытного, животного счастья. Утонуть было невозможно, грязь хоть и всасывала нас слегка в себя, но при этом держала, как воздушная подушка. Было такое странное, незнакомое ощущение парения, невесомости. Грязь была очень густая, она покрывала нас слоем сантиметра в три, я смотрел на то, что секунду назад было Дашкой, а сейчас стало бесформенным визжащим черным комком, поблескивающим на солнце, и только глаза сверкали на густо – черном фоне, да зубы скалились от счастья – смотреть на нее было жутковато и весело, да я и понимал, что сам выгляжу точно так же.

Вот это да! Мы визжали, орали, хрюкали, бросались грязью, густо размазывали ее друг по другу, ныряли, шлепались, терлись друг об дружку... Чуваки, стоявшие рядом, завистливо крикнули нам: "Ну как?" – "Офигееееееть" – крикнул я, и показал им обеими руками "cool". Они так вдохновились, что ринулись к нам, и через секунду вулкан был битком набит черными визжащими чертями. Мы, правда, отделились от них: они плюхались с одной стороны, а мы – с другой, подальше. Я вытянул голого черного чертенка Дашку на кромку вулкана, где было дно, и стал закапывать ее в грязь. Замазал ее густым – густым слоем, все тело закопал, нигде не было и следа Дашки, ровное место, только ноздри торчат из черного бугорка – носа. Она лежит смирно под слоем грязи, не шевелится, а я сунул руку в грязь, нащупал ее киску и принялся поглаживать ее. Под грязью что – то колыхнулось и чавкнуло, но я придержал Дашку за плечи, она послушалась, перестала шевелиться, и я – снова за свое. Что мы там такое делаем, не было видно: я так хорошо закопал Дасю, а чуваки галдели и были заняты собой.

Грязь снова начала колыхаться и шевелиться, потом вдруг кааак чавкнет – и оттуда вылетело с грохотом и брызгами черное чудовище. Оно отряхнулось, сняло грязь с век и ушей, проморгалось, схватило меня за руку и зашептало: "ты что? Я ведь чуть не кончила!" "Очень хорошо", сказал я, и опять сунул руку чудовищу между ног. Тут чудовище вскочило на ноги, схватило меня за руку, и мы выбрались из грязи. "Ты куда?", спрашиваю я Дашку. "Куда – нибудь", говорит она, и ведет меня по траве за бугорок, который возвышался рядом с вулканом.

Я обнял черное чудовище за плечи. Грязь скользила под руками, и это мне очень понравилось: я стал на ходу гладить Дашку, как бы покрытую густым скользящим гелем. Это было очень чувственно. Мы зашли за пригорок, сели на траву, и тут Даша стащила с меня плавки, замазала грязью все чистые места, и мы стали тереться друг о друга черными телами и размазывать грязь друг по дружке. Это непередаваемое ощущение – теплый липкий гель под руками, скользящими по любимому телу... Очень скорио мы возбудились до логического предела, и я кончил под Дашкиными руками, а она под моими.

Некоторое время мы лежали обессиленые, а потом отправились к вулкану (причем я – голый, плавки оставил под пригорком) – поплавать еще, побеситься и обновить грязевой покров, обтерый об траву и друг о друга. Я немного стеснялся того, что я голый, и думал "ага, а Дашке каково?". Чтоб отомстить самому себе, я предложил Дашке погулять вот так – голышом и в грязи. Ну, она – то могла гулять только голой – у нее ведь не было совсем никакой одежды, я вспомнил это, и мысль об этом чуть не снесла мне крышу, и уставший член стал снова подниматься. Дашка согласилась, ее глазенки сверкнули, и вот мы равномерно размазали грязь по телам, не оставив ни одного чистого клочка, и оправились голыми бродить куда глаза глядят.

А тут как раз к вулкану подвалил народ, человек 10, и такая женщина средних лет спрашивает нас, ну как, мол, так купаться, и вроде как не замечает, что мы голые. Дашка визжит ей "Потрясающе! Так классно!", смеется, тетя тоже улыбается, к разговору подключаются ее знакомые, и вот – мы, голые и покрытые грязью – в эпицентре светской беседы. Я стеснялся жутко, там еще и девки были молоденькие, как Дашка, и еще моложе, а мой чернющий член явственно выпирал вперед. Я демонстративно обнял Дашку за голые бедра, потом стал месить ей грязь в волосах, а нас все расспрашивают о впечатлениях – "скажите, а это не противно? А там можно утонуть?" А одна непосредственная девочка с огромны

ми глазищами подошла ко мне и спросила как ни в чем не бывало – "а можно вас потрогать?" Я сказал – "Вон там этой грязи намного больше, чем на мне. Но если уж очень хочется – трогай". Она хихикнула, робко прикоснулась к моему плечу – сначала пальцем, а потом всей ладонью – потом провела грязной ручкой по лицу, сразу стала чумазым чертенком – эта грязь очень чернит и пачкается, даже легким слоем – хихикнула, и все рассмеялись и принялись шутить над ней.

Наконец – то мы оторвались от любопытной толпы и, смущенные и возбужденные по – новой, отправились куда глаза глядят. Мы бродили по полю долго, грязь на нас подсохла, стала голубовато – серой, потрескалась, и Дашка стала похожа на древную статую. Волосы наши превратились в твердые комки цемента, и мы старались не думать о том, как будем все это смывать с себя. А смывать не хотелось – был такой кайф от необычной обстановки, от того, что мы в грязи с ног до головы, голые, одни в дикой степи, нас греет злое солнышко, и стрекочут цикады...

Мы гуляли вот так, грязными, часа три, пока совсем не спеклись и не захотелось смертельно в водичку. Тогда мы разыскали мои плавки, окунулись еще разок в грязь – "для души" – и пошли мыться. Плавки были, как штаны Василия Алибабаевича в "Джентельменах удачи", одеть их было невозможно – пришлось идти к берегу голым. А там были люди – немного, правда, но были. У меня опять защекотал внутри стыд: я стал понимать, чему подвергал Дашку. Но она, казалось, совершенно перестала стесняться, будто всю жизнь пробегала без трусов.

Грязь довольно долго не смывалась, и нам пришлось долго плавать и нырять, чтоб она "откисла" и вымылась из волоc. Тело и волосы после нее были мягкие и маслянистые, будто смазанные кремом.

Потом мы долго лежали голыми на песке, утомленные и разомлевшие. Мимо все время сновали люди, но мне уже было все равно, я прижал к себе Дашку, и на целом свете были только мы одни. Время будто остановилось тогда...

На седьмой день Дашка впервые взяла с собой краски и этюдник. Она ведь художница у меня, и талантливая, у нее даже выставки были в Киеве и Запорожье. Она собиралась на отдыхе много рисовать, но так вот получилось...

В общем, пришли мы на пляж, выкупались, я – в плавках, Дашка, разумеется, голая, потом вышли на берег, а Дашуня ставит мольберт, краски, бумагу, укрепляет все свое хозяйство, подбегает с бутылочкой к морю, набирает воды, потом берет кисть, начинает набрасывать эскиз – и не думает при этом одеваться! Стоит совершенно голая недалеко от дороги, у всех на виду, и сосредоточенно рисует! Я снова обалдел – уже в который раз. Когда я совершал свою диверсию с ее плавками – даже и предположить такого не мог.

Вид голой художницы, стоящей у мольберта, был совершенно умопомрачительный, все, кто шел по дороге, останавливались, смотрели на Дашку, показывали на нее и шушукались. Я сел на всякий случай рядом, на песке, у Дашки под ногами (чтоб заодно и скрыть кол, стоящий между ног), потом стащил у нее банку красной краски, окунул туда палец и стал рисовать на Дашкиной попке сердечки – по одному на каждой половинке.

Она вначале не реагировала, а потом вдруг нагнулась и мазнула меня кисточкой по морде. Хихикнула, а потом сказала: "а ну – ка, встань, да не шевелись". Я послушно встал, замер, и она принялась увлеченно рисовать на мне какую – то картину. На мне появлялись чайки, волны, паруса – это был морской пейзаж. Это потрясающее ощущение – когда тебя разрисовывает совершенно голая, перемазанная, любимая и до ужаса красивая жена, и на нас смотрит дюжина любопытных.

Она занималась этим делом увлеченно и серьезно, отступала назад, смотрела на "картину", склонив голову – и только чертики в глазах поблескивали. Вокруг нас собралось кольцо курортников, они с интересом разглядывали голую Дашу, меня и картину на мне. Даша закрасила уже мне живот, руки, плечи, велела закрыть глаза и принялась рисовать что – то на лице и веках...

С ней заговаривали, она отвечала насмешливо – серьезно, как она это умеет. Я тоже хохмил, как мог, и скоро в этом стихийном обществе всем было очень весело.

Когда Дашка закончила "картину", эффектно поставила последний мазок у меня на пузе и сказала "Вот!", ей крикнули "Девушка, а меня разрисуете?" – и к ней подошли двое парней. Прежде чем я успел что – то сказать, она резво повернулась к ним и ответила "почему бы и нет? Вас как, одновременно или по очереди"

Один чувак спросил "а сколько это стоит?" Дашка удивилась вначале, потом подмигнула мне и говорит "двадцать гривен". Она пошутила, конечно, но один из чуваков сразу куда – то удалился, а потом прибежал с купюрами в кулаке, протягивает ей – "вот, за меня и за него" – и показывает на товарища. Дашка говорит "Я же пошутила! Все бесплатно!", а чувак говорит "ладно – ладно, берите, щас ничего не бывает бесплатно". Тут я вмешался: "бери, супруга, пока дают, потом мне леденца купишь". Показал как бы, что Дася – моя жена. Дашка говорит "да мне и прятать некуда" и проводит руками по голым бокам и бедрам. Народ опять захихикал, кто – то сказал "да, на вашем костюме карманов нет"... Тогда я взял деньги, говоря "Согласно традиции, вся выручка – мужу", а Дашка обошла чуваков со всех сторон, обсмотрела их пристально, как на медосмотре, вогнав их в краску, затем обмакнула кисть и начала рисовать на них – одновременно на обоих. Она их поставила рядом, вплотную, чтоб нарисовать на них одну картину.