Любовь и сны в дурдоме. Сон второй

— Сон... Сны... Сны... — обрывки речи, кругом все мутно. — Проснитесь, проснитесь ну же, вот так лучше. Передо мной снова ты. Лучшая медсестра на свете.
— Пора пить лекарства. Ты так странно спал, что тебе снилось?

— Кажется мне снилась ты.

— Это от нехватки впечатлений — перебиваешь меня ты — боюсь когда вы выпишетесь, я уже не буду самым ярким вашим впечатлением.

— Ошибаешься. Ты всегда будешь самым ярким мои впечатление. А что тебе снилось?

— О! Это был странный сон. Я лежала на траве абсолютно голая. Только не смейся, ко мне подполз змей и стал меня ласкать а я не могла ему воспротивиться. А потом началось такое что даже стыдно сказать, хотя словами это и не описать. Думаю Фрейд многое бы сказал про такой сон.

— Да, действительно странный сон — я хитро улыбался, ты отвязывала меня от кровати.

— Скоро я принесу завтрак. А пока мне придется вас оставить — снова этот официальный тон, но сквозь него чувствовалась еще большая игривость чем обычно.

Два часа. Два часа тебя не было в этой палате, в поле моего зрения, в моей душе. Я знаю каждую трещинку на потолке, каждый скол на кафеле, каждую неровность, отпавшую штукатурку, бугорок. Сначала я давал названия только самым интересным. Теперь название есть почти у каждой. Разлом Бесстрашия, Пропасть отчаянья, Щель имени Владимира Ленина, Бугор Жопы, пик Кривой мошонки, белая пустыня равнодушия, пятно Бэтмена и т. д. За месяцы проведенные здесь для меня все это превратилось в огромный сказочный мир. Маленькие бугорки и узоры на потолке стали настоящими элементами рельефа, в которых происходят удивительные истории. Иногда персонажами этих историй были ты и я.

— А вот и завтрак! — как всегда с улыбкой полной солнца, ты вернулась... ну наконец-то я думал я не выдержу еще минуту без тебя.

— Опять каша?! Господи как я хочу мяса!

— У тебя диета, мясо, ни-ни.

— Когда мне разрешат снова гулять?

— Не знаю, но точно не сегодня — ты провела рукой по своим локонам.

— От скуки и взаперти я схожу с ума еще больше.

— Не кукситесь. Такое настроение не идет на пользу выздоровления. — голосом ты изображала то ли доктора то ли строгую учительницу, и рассмеялась.

— Мне кажется... Вот что, мне кажется под всем этим твоим позитивом, скрывается такая же беспомощность и безграничная бездна скуки и пустоты, как у меня. Тебе скучно, обыденность тебя пожирает. В мире не хватает яркости и ощущений. Подлинных, настоящих. Все что происходит в той или иной степени уже происходило миллион раз. Ты хочешь чего-то нового, поиграть с огнем, чего-то недопустимого. Хочешь вырваться. Хочешь подлинного счастья. Но раз мы заперты в рамках этой реальности с ее больничными стенами, я предлагаю заменить счастье суррогатом. Как у Булгакова в записках сельского доктора, я предлагаю колоться морфием. И кто знает может это даст нам то чего мы хотим, перерастет в нечто иное. — я ухмыльнулся и посмотрел на тебя в ожидании ответа.

— Странно халат вроде бы одет на мне, а психоанализ проводишь ты, точь-в-точь молодой Фрейд — ты рассмеялась — Думаю морфий может подождать, да и не стоит менять возможности будущего на суррогаты. — ты села на край моей кровати.

Беленький халатик задрался с одной стороны и мне вновь обнажилась часть бедра с темной полоской на чулках и подвязкой, черной летной манящей словно сладкая дорога из шоколада дальше к сказочно прекрасному телу, обещающая исполнить все мои мечты, воплотить запретные грезы. О если бы эта ленточка-подвязка могла шептать своим черным бархатным язычком, своим шепотом она соблазняла меня лучше любого дьявола или рюмки водки в морозную ночь когда ты один в охотничьем домике сидишь у печи. Ты видела, что я вижу, видела как смотрю, на шелковую кожу бедра, на то как бедро переходит в упругую ягодицу. Ты видела с каким восхищением я смотрю на это, как ни старался спрятать эмоции под смущением и якобы равнодушием. Тебе это нравится, ты получаешь от этого удовольствие, кусочек наслаждения и капельку возбуждения. Глядя в глаза друг другу мы оба это понимаем. Но не говорим в слух.

— А теперь открой рот, давай, так надо ты знаешь — убеждала меня ты, хоть этого было и не надо, из твоих рук я принял бы и яд — Вот так, молодец, — горечь таблеток ударила по горлу.

Ты наклонилась еще ближе ко мне, ворот халата на какое-то мгновенье открыл мне подножье новых возвышенностей, белых и упругих, был бы я Индианой Джонсом я назвал бы их холмы любви и счастья. Твое лицо приблизилось к моему. Мое дыхание замерло, зрачки расширились, так близко твой запах я не ощущал никогда, он был прекрасен. Я всматривался в твое лицо в твои глаза пытаясь навечно запечатлеть этот момент в памяти. Твои губы приоткрылись, нежные, налитые, чуть пухлые. Еще сантиметр, все ближе... Ты поцеловала меня. Нежно, сладко, чуть страстно. Мои губы до сих пор помнят прикосновение твоих чуть влажных губ.

— Это чтобы убрать горечь лекарств. — сказала ты и добро улыбнулась, улыбка была не большая, искренняя и не много смущенная, но ты явно была довольна собой.

Через мгновенье сознание вернулось ко мне сердце вновь стало гонять кровь по венам с удвоенной скоростью, дыхание чуть участилось.

— Это явно лучше морфия...

— Что ж, я подумаю о том, чтобы включить это в список твоих лекарств. А теперь мне пора.

Уже в дверях ты сказала: «Не скучай, я скоро вернусь» и подмигнула.

Таблетки и завтрак начали действовать быстрее чем я думал. Сон приходил ко мне и я не мог с ним бороться.

Сон второй.

Горячий песок... когда ты на пляже, он омываемый теплыми водами моря, приносить наслаждение, ты расслабленный валяешься на нем слушаешь шум прибоя и просто в дремотной неге получаешь удовольствие. Но когда ты в пустыне, где насколько хватает глаз желтое солнце сливается с желтым песком, где нет и намека на каплю воды, где каждая песчинка впитавшая в себя все зло солнца словно маленький раскаленный уголек. Тогда горячий песок это проклятье. Это ад.

Горизонт сливался в единую мутную дымку. Расплывался, менял формы под палящим солнцем и сводил с ума словно картина Сальвадора Дали. Два силуэта на лини горизонта, так же окутанные солнечной пеленой, играли в эту игру вместе со всем окружающим, расплываясь, меняя форму на раскрашенной желтым линии горизонта. Первый силуэт был в два раза больше второго, двигался размеренно и не торопливо как казалось, второй держался близко но отставал. Приблизившись к силуэтам можно было легко не напрягая зрение увидеть что большой силуэт это всего лишь мужчина на верблюде, а семенящий рядом маленький, девушка, руки ее связанны, на шее оковы с цепью, цепь шла от ее нежной шеи и заканчивалась в руках наездника.

Я ассассин. Я украл тебя. Украл у шейха. Не потому что люблю, не потому что я борец за свободу. Это моя работа, меня наняли. Я украл тебя у одного шейха, потому что мне заплатил другой. Все что мне надо доставить тебя и я получу свою награду. Беда заключалась в том, что песок застил мне глаза. Во время погони, я сбился с пути. Мы заблудились, если на тебя мне было плевать. То про себя я знал точно. Я обрек нас на смерть. А ты молчаливо шла окутанная цепями. Твои ноги зарывались в песок, походка потеряла всякую грацию и прелесть. Изнеможденное тело тяжело дышало и осунулось. Прекрасная грудь, спрятанная под шелковыми одеждами тяжело двигалась, капли пота стекали по грязной коже, на секунду задерживались на кончиках сосков и падали в объятья китайского шелка лучшей выделки. Но качество шелка не имело здесь, под диким солнцем пустыни, ни какого значения. Эти капли на груди, их скольжение, их падение вот что имело смысл. Вот что отражало реальность. Верблюд упал. Он был не молод и был ранен. Странно, что его хватило на три дня пути. Я слез с трупа. Отвязал твою цепь от мертвого тела и обмотал вокруг своего пояса. Теперь мы по-настоящему связанны друг с другом. На ветру желтая шерсть колыхалась. Можно было бы спустить кровь, но даже в курдюке она спечется и загустеет быстрее, чем кончатся капли нашей воды. Я достал курдюк, отпил, поводил влагой по небу. Ты большими глазами, моля смотрела на меня. Тебе не надо было ничего говорить, да сил на это не было. Твои глаза, приоткрытые губы, твое тело, все говорило само за себя.

— Пей. — я поднес горлышко к твоим губам, аккуратно чтобы не проронить ни капли. Тонкой струйкой вода побежала в твой рот. Связанными руками ты вцепилась в мой балахон. Я почувствовал как от жадности твои ногти впиваются в верх моего живота, сквозь одежды. Глаза твои закатились, затем закрылись от удовольствия. Я смотрел на тебя и сам получал удовольствие. От твоей красоты, от того, что она так беззащитна перед силами природы. От того, что я твой единственный шанс выжить, от того, что зная это, ты так покорна. Я оторвал горлышко от твоих губ. Инстинктивно ты продолжала тянуться вслед ему.

— Идем. Солнце скоро будет садиться. — я немного дернул за цепь. Мы ковыляли по песку. Я чуть впереди, ты чуть сзади как бы немного прячась за мной. Солнце медленно, огромным оранжевым желтком спускалось по густому белку неба, проваливаясь сквозь желтую линию горизонта.

Пустыня коварна. Главное ее коварство, это дневной жар и пронзительный ночной холод. Мы устроились между барханов. Дрожа от ночного холода ты вжималась в меня, я ощущал твою дрожь всем телом. Я смотрел на звезды и чувствовал тоже самое.

— Ты же спасешь меня? Ты спасешь нас? — тихим голосом полным страхов ты спросила меня. Я почувствовал как слезинка пробежала по твоей щеке и смочила мою шею.

— Возможно это наша последняя ночь. — ответил я.

Молчание длилось несколько минут.

— Если это наша последняя ночь, то давай не будем тратить ее на страх и думы. Давай проживем ее в удовольствие. Пусть смерть видит что мы ее не боимся, что наслаждаемся даже ее приближением.

После этих слов ты осторожно, нежно поцеловала меня в щеку. Потом еще, еще, еще, и еще раз. Мне понравилось. От этой нежности, от твоей беззащитности, но стремления не сдаться, сердце убийцы и наемника дрогнуло. Я стал целовать тебя в ответ. Стараясь как можно нежнее, все равно получалось грубовато. Но тебе это нравилось, мы целовали друг друга в щеки, ласкали шеи. Губы наши соприкоснулись, давая власть руками. Связанная ты вжималась и притягивала меня к себе, я обхватил твою спину. Медленно одежда стала слетать с тебя. От шеи мои поцелуи стали спускаться ниже, пока не добрались до твоей груди. Я ласкал твои острые соски, а руки мои гладили твое тело, нежно пробираясь к ягодицам. Ты сидела на мне, закинув голову назад и наслаждаясь, связанными руками ты впивал

ась ногтями в мою грудь. Я стянул с тебя твои шелковые шаровары, ты осталась абсолютно нагой. Твое тело разгорячилось, кожа пылала жаром, а железные кандалы с цепью на шее обжигали тебя холодом.

Я достал кривой нож. Лезвием провел от шеи, по груди, к животу. Медленно, наслаждаясь моментом. Затем резко разрезал веревки на твоих руках. Ты набросилась на меня, снимая и разрывая мои одежды. Обнажила мою грудь, стала ее целовать и ласкать, проводить по ней руками. Ты поцеловала каждый мой шрам. Поцелуи были теплыми, горячими, согревающими, они заставляли сердце биться чаще, кровь становиться горячее, холод ночи не смотря на нашу наготу уже был не заметен. Наша страсть, побеждала холод, казалось мы двое можем согреть всю ночную пустыню. Желание плоти нашей, эйфория удовольствия в головах и сердцах побеждали смерть и страх. От груди твои губы и жар их поцелуев спускались ниже, ты ласкала языком мой живот. Я держался за цепь от твоего ошейника одной рукой, другой гладил твои волосы. Ты спустилась ниже. Подняла голову и игриво посмотрела на меня, взгляд твой был полон желания и страсти. Медленно твой влажный прохладный язычок прошелся от основания моего члена к его завершению. Кончик язычка играл с головкой а руки обхватили его остов. Я откинул голову, полузакатившимися от удовольствия глазами смотрел на звездное небо. Ты играла с ним, кусала, ласкала, принося мне неземное, до селе неизвестное мне удовольствие. Я схватился за цепь и подтянул тебя к себе. Ты улыбалась. Я поцеловал тебя со всей страстью, что когда-либо была во мне. Я обнял тебя, руки мои безумно исследовали твое тело на ощупь. Я повалил тебя на спину. Желание охватившее нас достигло предела ждать дальше не было сил. Я вошел в тебя, ты исходила соком. Входил я нежно и медленно, но до самого основания.

Ты протяжно простонала. Я двигался медленно, размерено от начала и до самого конца двигаясь в тебе, ощущая себя в тебе. Ты ощущала тоже, но наоборот. Мы целовались без остановки. Ты ощущала всего меня, мы сплелись в единое целое. Я намотал твою цепь на руку, немного натянул и стал двигаться все резче и быстрее. Твои стоны стали ритмичными, он были сладостью для моих ушей. Ты вцепилась в мою спину, впиваясь в нее от страсти. Ты повалила меня на спину. Медленно ты села на него и стала меня объезжать будто арабского скакуна молодого, буйного и игривого, но опасного. Только поводья были в моих руках и каждый раз когда ты ускорялась настолько что я приближался к пику, я натягивал их чтобы замедлить тебя и растянуть наше блаженство. Я притянул тебя к себе, мы ласкали и целовались. Я положил тебя животом на песок. Приподнял ягодицы, ты встала на колени. Вот теперь все на своих местах. Поводья у меня в руках и я наездник, я обладаю тобой. В моменты большей страсти я натягиваю цепь, ты закидываешь голову, твои возгласы удовольствия адресованы только мне. Может и я теперь наездник но двигаюсь я как жеребец. Ты кричишь все громче, я двигаюсь все быстрее и глубже. Быстрее и громче, громче и быстрее, цепь натянута до предела. И вот мы сливаемся в единое в едином оргазме. Ты падаешь в мои объятья, целуешь меня, я глажу твою кожу. Мы заснули перед рассветом.

Утром я снял кандалы с твоей шеи пока ты спала. Потому что ты не просила меня этого сделать вчера, когда разум мой был во власти твоего тела. Потому что тебе все равно некуда и незачем бежать от меня. Потому что быть может я тебя люблю. Мы одели то что осталось от нашей одежды, выпили последнюю воду. И не знали куда идти дальше и что делать. Смерть все еще весела над нами. Ее пляска чувствовалась повсюду. Ночь любви, ночь страсти, жизнеутверждающая наша ночь, ее ни чуть не испугала. Мы шли, ноги зарывались в песок, ты держала меня за руку, боялась отпустить будто если ты ее отпустишь весь мир исчезнет. Я не хотел тебя отпускать и держался за тебя также крепко. Если и встречать смерть мы встретим ее в месте в объятьях друг друга. Не отпуская даже на смертном одре. Губы начали трескаться от сухости и воды, песок был повсюду. Мы тихо ненавидели его. Ты почти потеряла сознание когда мы взбирались на очередной бархан. Когда мы вступили не его вершину, обессиленные, мы просто кубарем покатились вниз. В глазах потемнело. В голове проскочила мысль что это конец. Когда мы проехались по бархану и упали странное ощущение охватило меня. Страх что я потеряю тебя навечно и еще что-то... Что-то необычное. Что-то обволакивало кожу, что-то прохладное. Не сразу я понял. Вода... Мы валялись в воде. Мы спасены. Одежда набухла, мы промокли насквозь. Словно безумцы мы начали пить ее. Сумасшествие накрыло нас настолько что мы стали смеяться, плескать друг в друга влагой. Оазис был размером с маленькое очень маленькое озеро или даже пруд. В самом глубоком месте по пояс омывая нас. Мы стали скидывать одежду. Голые одурманенные от счастья мы плескались, погружались. Стоя по пояс в воде мы стали целоваться. Абсолютно счастливые. Абсолютно свободные. Мы целовались, казалось смерть больше не властна над нами. Я ласкал твою шейку.

Ты смеялась. Я целовал твою грудь, а ты мою шею. Обезумевший я повалил тебя в воду у берега. И как безумец покрывал тебя поцелуями. От груди спускаясь к оазису, твоему оазису удовольствия и сладострастия. Теперь я жаждал не воды, я жаждал сока твоего оазиса, сладкого сока твоего удовольствия. Ты растянулась в воде, закинув руки вдоль головы, закрыла

глаза и получала удовольствие находясь в эйфории жизни, в мягкой неге счастья. Ты была абсолютно расслаблена, безмятежна, просто получала удовольствие. И может и казалось что дышала ты тяжело, но дышала ты легко, счастливо. Слабые стоны были протяжны. Мое возбуждение достигло апогея, я резко дернулся, вскочил и вошел в тебя. От этого ты широко открыла глаза, глубоко вдохнула с улыбкой. Двигался я живо, вода придавала сил, осознание того что мы будем жить удваивало их. Ты была все также расслаблена и просто получала удовольствие. Раскинувшись словно морская звезда. Улыбка не сходила с твоего лица. Одной рукой я ласкал твое тело и грудь. Мы предавались ласкам в воде оазиса весь день. Через две ночи мы дошли до деревни, оттуда в город. Конечно я уже не мог отдать тебя шейху, но он бы искал нас, а прятаться вечно скитаясь мы не хотели. Я дал тебе пузырек с ядом, забрал деньги у шейха и отдал тебя. Ночь я ждал на крыше его дворца, над балконом его спальни. Ты смазала губы ядом. И первый же поцелуй суливший шейху столько плотских утех стал для него смертельным. Ты вышла на балкон, я сбросил тебе веревку, ты обмотала ее вокруг своей тонкой талии. Я снова тебя похитил, но уже по твоей воле. За убийства шейха нам тоже не плохо заплатили. Через три дня я привел тебя в наш дом. Первое место которое мы посетили был не сад и не кухня, а конечно спальня. Посредине ее стояла кровать. От потолка свисал покрывавший ее шелковый балдахин. Красные шелковые простыни. Множество различных подушек. Медленно демонстрируя все прелести своего тела ты разделась. Я последовал твоему примеру. Ты легла на кровать, я лег рядом. Приобняв тебя. Я взял медный кувшин с высоким горлышком. Ты открыла рот, тонкой струйкой побежало красное вино из кувшина. Затем я стал той же тонкой струйкой разливать его по твоему телу, слизывая сладкие пьянящие капли.

Я опустился к твоим ногам. Начиная тебя целовать от стоп, поднимаясь к бедрам и выше. Я стал целовать твою промежность разливая вино по лобку, так чтобы оно стекало туда. Мой язык чувствовал вкус вина и вкус тебя, соединяя это в самый сладкий коктейль на свете. От нежности и удовольствия бедра твои подрагивали. Кончики пальцев твоих вжимались в шелковые простыни, губы шептали еще и еще... Ты подтянула меня к себе и положила на спину. Затем встала и куда-то ушла. Когда ты вернулась ко мне в руках у тебя были твои кандалы, ты одела их себе не шею, а конец цепи вложила в мою руку. Я буду навечно твоя, улыбнувшись сказала ты. Ты села на меня и принялась целовать мою грудь. Когда ты добралась до моего возбужденного члена ты полила его не вином, но медом. И стала слизывать сладкий нектар пчел, принося мне блаженство. Ты ласкала его до тех пор пока я не потянул цепь. Томно ты посмотрела на меня, поняв что пора от десертов переходить к основному блюду ночи. С улыбкой ты устроилась на мне. Начиная ритм арабской ночи. Твои стоны были словно восточная музыка. Мы висели на волоске от смерти и убивали ради этого удовольствия. (Специально для .оrg) Страсть пленила нас словно зиндан. Мы утопали в плотском возбуждении, кружились в удовлетворении и сладости. За окнами скрывалась тайна арабской ночи. В нашей спальне скрывалась тайна удовольствия. Нежная, чувственная, проникновенная, страстная, желанная, сводящая с ума. Закованная кандалами на твоей шее. Пьянящая меня цепью в моей руке. Жаркая как пустыня. До одури я ласкал твое тело. И хоть оковы были на тебе ты навечно пленила меня. Наложница шейха — любовь ассассина. Движения были резкими, проникновенными словно ятаган входящий в плоть врага. Мы резали наши души любовью и удовольствием. Стоны превращались в музыку любви, ритм движений усиливался, пока на пике сознание наше не покрылось экстазом. Несколько дней мы не выходили из спальни, пока изнеможденные от ласки наши тела не обессилили. Но желание наше словно жажда в пустыне так и не утолилось. Мы жили долго и счастливо. Я научил тебя убивать, ты научила меня любить.

Я проснулся. Снова все тот же потолок. Тебя рядом нет. Грусть накатила на меня волной. Я должен был тебя увидеть. Я ждал тебя. Вся моя жизнь сложилась в ожидание наших коротких встреч. Это становилось невыносимо. Солнечные блики от окна двигались по потолку и стенам сообщая мне что скоро время обеда, а значит скоро ты вернешься. Оставалось только смотреть на дверь, вслушиваться в шум шагов, ждать когда повернется дверная ручка и в моя палата снова озарится твоим появлением, словно взрыв сверхновой в черноте космоса. Моего личного, пустого и мрачного космоса. За месяцы тренировок я неплохо различал почти весь персонал по звукам шагов. Но твои шаги я не угадывал почти никогда. Они были то легкие и бесшумные, то звонкие и веселые, бодро стучащие, чеканные, всегда разные всегда не похожие. Зато сопоставляя шум твоих шагов я часто угадывал твое настроение. Тихие, почти не слышные шаги говорили о том что ты чем-то недовольна, чеканные, ровные — ты ходила к главврачу или идешь к нему, словно солдат на баррикады, отбивая каблучками цок-цок-цок. Бодрые, не ритмичные, ты явно весела и рассеяна. У сумасшедших в отдельной палате не так много развлечений, кроме игр с собственным мозгом. Ручка двери повернулась, петли скрипнули. Слава Богу ты пришла. Я снова услышу твой голос.