Коровы и доярки. Часть 6

Обращение к читателям:

Уважаемые читатели, рекомендую, если хотите, прошу даже не начинайте читать этот рассказ, если не прочитали предыдущие вступительные 5 частей. Будет не понятно, а значит, не интересно. Вступительные части очень маленькие, всего по одной страничке. Я умышленно сделала их такими, чтобы прочитать можно было быстро и легко. И тогда уже ознакомившись с героями и «матчастью» вам, действительно, будет интересно.

С глубоким уважением,

Автор.

Молочная командировка

Мне изменил муж. Я застукала его с другой женщиной. Застукала в нашей постели. Устраивать скандал не стала. Собрала вещи, взяла Лизоньку и переехала к маме. Благо родительская квартира была намного больше. Да и денег, которые я зарабатывала на ферме, на жизнь хватало.

Бабушка охотно оставалась с внучкой, поэтому я могла ходить на дойку два раза в день. Слова Веры Ивановны оказались пророческими. На ферме меня раздоили основательно. Я носила бюстик на три размера больше, чем до родов. И работать коровой мне очень нравилось. Я научилась получать удовольствие даже от самого кульминационного момента дойки. Боль при отжиме адренализированного молока меня больше не пугала, а даже нравилась. Ну, а состояние лёгкости после дойки — это и вовсе ни с чем несравнимое блаженство.

Я уже уверенно испытывала три оргазма за одну дойку. Конечно, мне ещё было далеко до Машки-сисястика, для которой и пять было не предел. Зато дояркам очень нравилось работать со мной. Часто меня доила сама заведующая.

Были и спецзаказы, за которые платили особо. Меня иногда приглашали в лабораторию, где чаще всего доили вручную. Моё уникальное молоко использовалось для изготовления эксклюзивной продукции по индивидуальным заказам.

Как-то после утренней дойки меня пригласила к себе заведующая. Когда я вошла в кабинет, там уже сидела, развалившись в кресле, Машка-сисястик.

— Елена Петровна, у вас есть с кем оставить дочку на длительное время? — поздоровавшись и, указывая на кресло, спросила меня Тамара Викторовна.

— С мамой, — усаживаясь, ответила я.

— Прекрасно! С Марией Юрьевной этот вопрос тоже решили, — заведующая поднялась из-за стола:

— Девочки объясняю коротко. В Германии открылся филиал нашей компании. Но пока у них ничего не получается. Не идёт продукция или очень маленький выход. Руководство решило послать в Гамбург нашу самую опытную корову и нашу самую уникальную. Все расходы за счёт компании. Так что, мумушки, собирайтесь в командировку. Кстати, заведующий фермой там мужчина. Курт Мандеман. Близкий друг Семёна Марковича. Да. Дояркой с вами поедет Виктория.

Я совсем забыла сказать, что Вика к тому времени стала дояркой. У неё резко пропало молоко, но из нашего бизнеса она не ушла. Видимо, используя старые отношения с Семёном Марковичем, смогла выбиться в доярки. Она частенько доила меня. А я, бывая у неё в гостях, любила кормить её дочку. Кстати, после моего кормления, малышка засыпала сразу и никогда не капризничала.

В аэропорту Гамбурга нас встретил заведующий фермой лично. Курт оказался уже весьма пожилым мужчиной с седыми висками. Ему явно было под шестьдесят. Говорил по-русски он хорошо, хотя и с явным акцентом. Познакомившись, поцеловал руку каждой и отвёз в гостиницу, пообещав утром прислать за нами машину. Мы втроём собрались в Викином номере, чтобы обсудить план действий.

— А этот Мандамой ничего! Жаль, старый уже, — Машка-сисястик нашла бар и поставила на стол бутылку вина.

— Мандеман, — поправила её Вика.

— Какая разница? — Машка-сисястик налила три бокала и одни выпила залпом:

— Вот, что, мумушки. Мы сюда не развлекаться приехали. Сейчас отдыхаем, а утром едем на ферму и действуем по обстановке.

Ферма, на которую нас привезли утром, располагалась за городом, в очень живописном месте. Немецкие доярки, как раз, готовились к утренней дойке. Все, как на подбор, молоденькие, стройные девчонки. Приветливые, улыбчивые. Одеты, примерно, как наши. Только в дополнение к коротеньким халатикам и белым трусикам такие же белые чулочки и туфельки. Нам понравилось очень. Но стоило войти в доильный зал, мы испытали настоящий шок.

— Мумушки, что это? — первой пришла в себя Машка-сисястик.

— Что не понимает фрау Мария? — подошёл Курт.

В доильном зале располагалось всего пара десятков станков, выстроенных в одни ряд. И станков каких-то маленьких. Чтобы перегнуться через заднюю планку, необходимо было встать на колени.

— В какой позе вы доите коров? — спросила Машка-сисястик.

— По-русски это называется раком, — ответил Курт.

— Слушай, заведующий, а, как тебе руководить голым женским коллективом?

повернулась к нему Машка-сисястик.

— О! Фрау Мария может не беспокоиться. Я тридцать лет проработал в клинике гинекологом, — успокоил её Курт.

— Ну, смотри, гинеколог, — пожала плечами Машка-сисястик. Сняла жакет, расстегнула и сняла блузку.

— Вика, помоги, —

повернулась спиной. Вика расстегнула ей застёжку на бюстике, который она тоже сняла. Огромные груди вывалились наружу. У немецких доярок округлились глаза.

— Фрау Мария, ваши формы потрясают, — покачал головой Курт. Машка-сисястик, не обращая ни на кого внимания, подошла к станку, приподняла юбку и, вытянув руки вперёд, встала в позу раком. Её огромные груди бесформенными арбузами расползлись по расстеленной между передней и задней планкой простыне.

— И как вы мне молокоотсосы вешать будете? — посмотрела она на Курта.

— Лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать. Скоро начнётся утренняя дойка. Фрау Мария, фрау Хелена, фрау Виктория могут присутствовать, — ответил Курт и сделал знак дояркам. Те принесли несколько кресел и поставили напротив станков.

Тем временем двор фермы стал заполняться машинами. Это на утреннюю дойку съезжались коровы.

И начались ужасы. У нас девчонки работали абсолютно голыми. Даже тапочки надевать запрещалось. Немецкие коровы все, как одна, были в туфлях на высоком каблуке. Некоторые в чулках с поясными резинками. Были и в корсетах, поддерживающих обнажённую грудь. Дойка напоминала какое-то эротическое шоу. Каждая корова подходила к своему станку, вставала раком, и доярка массировала ей грудь. Молокоотсосов не было. Стеклянную чашку надевали на всю грудь. Для достижения оргазма анал не использовался. Пневматики не было. Поступательные движения искусственных членов обеспечивали бесшумные электромоторы. Я не заметила ни единой коровы, которая бы испытала оргазм больше одного раза. Никто их не привязывал. Кончив, каждая сама снимала чашки с грудей, поднималась и уходила в душ. И давящая тишина. Лишь изредка можно было услышать шумный вздох.

Дойка давно закончилась, а мы молча всё сидели в своих креслах.

— Ну, и сколько ты надоил, Курт Мандамой? — первой нарушила молчание Машка-сисястик. По распоряжению заведующего принесли утренний удой. Стограммовую пробирку адренализированного молока!

— Это ещё не всё, — грустно заговорил Курт:

— То сырьё, что мы получаем от Семёна Марковича в разы лучше по качеству нашего.

— Не известно, каким ты был гинекологом, но фермер из тебя хреновый. Ну и как ты свои чашечки будешь на мои сиськи надевать. И почему у оргазменной машины нет анальной приставки? Твои коровы почти не кончают. Откуда у них адренализированное молоко возьмётся? За сколько ты свою мензурку продашь? Филиал они открыли. Почему мы должны своими сиськами для твоих немок зарплату зарабатывать? — вдруг, взорвалась Машка-сисястик. Курт на грубость не отреагировал. Повернулся к Вике:

— Фрау Виктория, насколько мне известно, вы назначены руководителем делегации. Семён Маркович распорядился выполнять все ваши рекомендации.

Наконец, заговорила Вика:

— Рекомендации будут такие. Я сейчас же звоню Семёну Марковичу, чтобы сегодня же отгрузили станки, доильные аппараты и оргазменные машины. Думаю, комплектов двадцать хватит. А как только всё прибудет, я начну обучение ваших доярок.

— Учиться будут на наших коровах, — показала она на нас с Машкой-сисястиком...

— Фрау Хелена, не могли бы вы посетить нашу лабораторию, — уже во дворе подошёл ко мне Курт.

— С удовольствием. А то, по правде, мне уже дышать трудно, — охотно согласилась я.

В лаборатории мне даже не предложили раздеться. Только обнажили груди. Доили долго. Аппаратик был слабенький. И поза неудобная. Я полулежала на спине в кресле. Всё-таки, когда груди свисают вниз, молоко отдавать легче. Хоть и забрызгали весь живот, но надоили больше литра, за что долго рассыпались в благодарностях. Хотя я не понимала, о чём говорили мне три услужливые немки. Но на улицу вышла в приподнятом настроении. Стало значительно легче.

— Фрау Хелена, вы уникум! Жирность молока почти шесть процентов, а плотность просто невероятная! — на следующий день, целуя мне руку, восхищался Курт.

— Курт, во время дойки я очень возбуждаюсь, а возвращаться домой в мокрых трусиках неприятно, — сухо ответила я на его восторги.

— Фрау Хелена! Мы сделаем для вас всё, что попросите, — не отставал он. И слово сдержал. Вскоре в лаборатории у меня была своя раздевалка и душ. А три лаборантки превратились в моих рабынь.

Оборудование привезли через четыре дня. Ещё два дня Вика занималась установкой и настройкой. Потом начала давать мастер-классы. Первой доили Машку-сисястика. Юные немецкие доярки были потрясены, когда та пулемётной лентой, раз за разом, выдала сразу пять оргазмов. Курт не в силах был поверить, что от одной коровы можно надоить адренализированного молока больше, чем давала вся его ферма. И, по заключению лаборатории, качество продукции было высочайшее.

Машку-сисястика после дойки повели досасывать в душ две молоденькие немецкие доярки. А Вика на мне стала обучать своих новых учениц, как ставить к станку корову.

— Ленусик, посопротивляйся. Я не хочу обучать их коров. Пусть для них это будет сюрпризом. Во время стресса больше адреналина в кровь выделится, — попросила меня Вика. Я попыталась заупрямиться, но кто-то ударил сзади меня ладошкой под коленку, и через секунду непослушная корова была зафиксирована на станке по всем правилам. Способные оказались ученицы у фрау Виктории.

Ни я, ни Вика не знали немецкого, тем не менее мастер-класс проводили без переводчика. Просто мои стоны и крики не нуждались в переводе, а Вика достаточно наглядно объясняла всё жестами. На мне объясняла. Да так доходчиво, что после третьего оргазма я взмолилась:

— Викуся, я больше не могу!

Но не тут-то было. Пришлось кончать и в четвёртый раз. Пока Вика, стоя ко мне спиной, что-то объясняла ученицам, одна из немецких молоденьких доярок, опасливо оглянувшись на строгую учительницу, склонилась ко мне.

— Фрау Хелена, — прошептала она мне на ухо, погладила по голове и, ещё раз оглянувшись, поцеловала меня в щёку. На глазах у девчонки были слёзы.

Вика работала, как одержимая. А, когда я по своей несусветной глупости рассказала про ту жалостливую доярочку, взбесилась совсем. Она придумала такое, чего не было даже у нас на ферме в Москве. Она разделила доярок на две равные группы и заставила по очереди одну группу ставить к станкам другую. И послушные немецкие доярки начали старательно лишать друг дружку анальной девственности резиновыми членами.

Передав всю полноту власти Вике, Курт на ферме почти перестал бывать. Зато у него появилось много дел в лаборатории, которая, как он сам проговорился однажды, стала приносить неплохой доход. Постепенно и меня окончательно перетащил с фермы в лабораторию. Вика обучала своих доярок, делая из них сексуальных садисток, теперь только на Машке-сисястике. Но той это только льстило. Ей вообще всё было нипочём.

Ферма пока доходов не приносила. Меня же доили только в лаборатории. Получалось, что я одна кормлю весь филиал. Однажды Курт ни свет, ни заря заявился к нам в гостиницу. Выглядел очень встревоженным. Мы собрались внизу, за столиком кафе.

— Фрау Хелена, у меня есть сведения, что вам угрожает опасность, — выдал он. Мы втроём переглянулись.

— Что с нас взять-то кроме молока, — засмеялась Машка-сисястик. Курт остался серьёзным:

— Я не могу раскрывать все секреты бизнеса, который делаю на вашем уникальном молоке, но у меня появились конкуренты. На вас могут напасть прямо на улице. Сначала возьмут пробы вашего уникального молока, а потом и подумать страшно...

— Как это пробы? Меня что же прямо на улице доить будут? Чушь какая-то, — отмахнулась я.

— А ты не кипятись, — остановила меня Вика:

— Предупреждён, значит вооружён. Курт, спасибо.

На следующий день после вечерней дойки Вика отпустила Машку-сисястика пораньше и заехала за мной в лабораторию на такси.

— А где Машка-сисястик? — спросила я, когда мы отпустили машину.

— Опять, наверное, по магазинам болтается, — посмотрела Вика на часы:

— Но, обещала вот-вот быть.

Мы вышли у сквера, чтобы немного подышать вечерним воздухом. До гостиницы было рукой подать. Вдруг, обогнавшая нас машина, резко затормозила. Открылись двери и из неё выскочили два здоровых парня, которые преградили нам дорогу.

— Фрау Милк? — один из них расплылся в улыбке законченного дебила, вытащил из карманов ручные молокоотсосы и показал мне. Второй что-то зло сказал ему. Они оба двинулись к нам. Мы испуганно замерли. Вика шагнула вперёд и затолкала меня себе за спину, прикрыв собой.

— Фрау Милк! — опять заулыбался тот, который был похож на дебила.

Тут позади парней из-за угла дома вышла Машка-сисястик. Она уставилась на происходящее непонимающими глазами. Остановилась на мгновение, словно соображая что-то. .оrg Потом, показывая нам приложенный палец к губам, осторожно на носочках, но очень быстро подошла к парням сзади почти вплотную. Вытянув шею, громко отрывисто крикнула:

— Му!

Парни одновременно резко обернулись.

— Ап!

— А-А-А!!! — заревели две лужёные мужские глотки. Одного левой рукой, другого правой Машка-сисястик крепко держала обоих за мошонки.

— Ну, что? Проверим немецкие яйца на прочность? Му! — Машка-сисясьтик даже присела от усилия, с которым ещё сильнее сжала кулаки.

— А-А-А!!! — выпучив глаза, ревели немцы так, что у обоих на шеях выступили синие вены.

— И, последний аккорд. Му! — Машка-сисястик тиснула их так, что один сразу повалился на асфальт, свернувшись калачиком, забился в конвульсиях, извиваясь всем телом в жестоких муках. Второй, громко икая, зажав себе кулаки между ног в районе паха, запрыгал куда-то в позе кенгуру.

— Во время ты, — вытерла пот со лба Вика.

— Пошли в гостиницу, мумушки, пока полиция не прие

хала, — взяла она нас под руки и быстро повела по улице.

— Мария Юрьевна, где же вы научились такому? — меня продолжало колотить от страха. Она, не останавливаясь, как-то странно посмотрела мне прямо в глаза:

— Деточка, тебе двадцать, а мне уже тридцать шесть, из которых восемь лет я проработала санитаркой в психушке. Знающему человеку не надо объяснять, что это покруче любого спецназа будет. Ну и, проявляя взаимовыручку, частенько приходилось подменять пьяных коллег из мужского отделения. Так что имею опыт общения и с этим контингентом. Потом, правда, пришлось сменить профессию.

— Почему? — спросили мы с Викой в один голос.

— Выгнали!

— За что?

— За неуставные отношения с психами, — засмеялась она. Мы втроём захохотали на всю улицу.

На следующий день после утренней дойки Маша с Викой зашли за мной в лабораторию. Я как раз освободилась.

— Пошли. Мандамой зовёт. Смурной он сегодня какой-то, — позвала Маша. Когда мы вошли, Курт нервно расхаживал по кабинету. Маша плюхнулась в кресло, закинув ногу на ногу. Мы с Викой тоже присели.

— Фрау Виктория мне всё рассказала, — наконец, остановился Курт:

— Фрау Хелена, я же вас предупреждал!

— Уже успела настучать, — повернулась Маша к Вике.

— Фрау Виктория поступила правильно, — Курт хлопнул ладонью по столу:

— Вот моё решение. Оно не обсуждается. В противном случае я пожалуюсь Семёну Марковичу.

— Напугал ёжика попой девственницы, — ухмыльнулась Маша.

— Вальтер! — громко позвал Курт. В кабинет вошёл худенький, совсем молоденький юноша. Почти мальчик.

— Это Вальтер. Он будет вас охранять, —

показал на него Курт.

— Этот тинейджер? — поднялась из кресла Маша:

— Сразу троих?

— Вальтер имеет разрешение на ношение оружия, — важно сказал Курт.

— Ну, раз имеет разрешение, тогда другое дело, — Маша подошла к Вальтеру. На своих высоких каблуках она была на пол головы выше него. Его нос оказался как раз на уровне её огромной груди.

— Ну, что? Защитишь? — Маша качнула своей необъятной грудью. Тот вопросительно уставился на Курта.

— Он, что? По-русски не того... , — повернулась Маша.

— Ему это и не надо, — Курт устало опустился в кресло.

— Есть ещё вопрос, — вдруг, подала голос Вика:

— Маша, ты на ферме мне больше не нужна.

У Маши от удивления округлились глаза:

— Доярка, ты что такое говоришь?

она подбежала к Вике и подкинула перед ней ладонями свои огромные груди вверх:

— Мне резервуары периодически опорожнять надо. Я же могу перегореть. Без куска хлеба оставить хочешь?

— Фрау Мария, не волнуйтесь. Конечно у вас не такое уникальное молоко, как у фрау Хелен, но в лаборатории и на вас найдутся индивидуальные заказы. Без работы не останетесь, — успокоил её Курт.

На следующий день хорошо выдоенная, дососанная и помытая в души, завернувшись в мохнатое полотенце, я сидела в кресле и смотрела, как мои рабыни доят Машу. Она голая стояла посредине зала с поднятыми вверх руками, привязанными к свисающему с потолка кольцу. Она сама попросилась так. Дойка предстояла очень долгая и, по-другому было бы трудно выдержать. Адренализированное молоко сегодня не требовалось. Поэтому и оргазмы были не нужны. Курт распорядился, чтобы лаборантки добрались до самого глубинного заднего Машиного молока. Необходимо было определить максимальную плотность, на которую она способна, чтобы подобрать индивидуального заказчика. Вероятнее всего, заказчицу. Какую-нибудь стареющую клушу, утопающую в деньгах и пытающуюся кремами из нашего молока продлить себе молодость.

Хотя, как сказать? Курт как-то проговорился, что из моего глубинного молока делают чудодейственный крем для поднятия мужской потенции. Так и сказал, что восьмидесяти летние старики становятся мальчиками.

Машины огромные груди молокоотсосами с натянутыми трубками были задраны вверх. Периодически включающийся доильный аппарат гнал по трубкам Машино молоко в большую прозрачную ёмкость, заполненную больше, чем наполовину. Лаборантки с нескрываемым восхищением посматривали на неё. Машу доили уже второй час, а молоко всё шло и шло.

— Ох! — выдохнула она, когда в очередной раз зажужжал доильный аппарат и её молоко побежало по трубкам.

— Ох! Ленчик, прикажи этой толстозадой спину мне помассировать. Затекла совсем, — попросила она. Я жестами приказала. Та подошла к Маше сзади и погладила ладонью по спине.

— Ох! — очередная порция молока устремилась к аппарату.

— Ох! Пусть сиськами массирует, — Маша просто млела. Я приказала. Лаборантка тут же расстегнула и сбросила халат, сняла бюстик и, взяв Машу за плечи, прижалась к её спине грудью.

— Ох! По возрасту, как я, а сиськи упругие. Не рожала, наверное, — очередная порция Машиного молока бежала к аппарату.

— Ох! Пусть трусы снимет. Посмотреть на неё хочу.

через секунду лаборантка была голой.

— Ох! Да нет, рожала. Растяжки на животе.

Дело в том, что после моей первой дойки в лаборатории, когда высказала недовольство, Курт приказал лаборанткам стать моими рабынями. Увидев, как я себя веду с ними, Маша включилась в эту игру моментально. Я даже не ожидала от неё такого.

— Ох! Я, кажется, опять потекла. Пусть эта носатая протрёт, — раздвинула ноги Маша.

— Ох! Ну, ты, овца. До клитора не дотрагивайся. Я же кончить могу.

— Ох! Ленок, когда Вика освободится после вечерней дойки, прошвырнёмся по магазинам? Вы же обещали мне шопинг.

— Да, поедем. Поедем. Тебя доят уже третий час. Ты иссякнешь когда-нибудь?

Лаборантка из-за спины Маши уже давно показывала большой палец, жестами давая понять, что Машино молоко годится для чего угодно.

Как потом выяснилось, Маша не женщина, а круглосуточно выпускающий продукцию молокозавод. Вопрос стоял лишь в интенсивности дойки. При очень щадящем доении её организм вырабатывал молоко двадцать четыре часа в сутки. Она способно была доиться непрерывно. И колебания плотности при этом ничтожны.

Курт был в восторге! На ферме она ему, действительно, теперь была не нужна.

После вечерней дойки Вальтер на машине подвёз к лаборатории Вику.

— Привет, тинейджер! Поедем сегодня кататься, я волны морские люблю, — напевая, Маша уселась на переднее сиденье. Мы с Викой сели сзади.

— Трогай! — приказала Маша и повернулась к Вике:

— Ты меня никогда так не выдаивала. Чувствую себя девочкой-целочкой. Эх, бычка бы! Нет, правда, девчонки, за последние n лет ещё никогда так мужика не хотелось.

— Крути баранку, тинейджер! — начала приставать она к Вальтеру.

Бедный юноша. Мы до позднего вечера таскались по магазинам, и он с нами. Маша безжалостно грузила его своими покупками, и он безропотно относил все её приобретения в машину. А когда вернулись в гостиницу, мы с Викой остались внизу, решили посидеть в кафе, а Маша заставила его тащить всё барахло в свой номер. Ей не терпелось примерить покупки.

Мы просидели в кафешке около часа. Потом поднялись наверх.

— Давай к Машке зайдём. Она, наверное, уже перемерила всё, — предложила Вика.

— Давай, — согласилась я.

Дверь в номер оказалась не запертой и мы вошли. Вошли и тут же замерли, открыв рты.

На диване на четвереньках стояла Маша, а сзади её быстро и жёстко терзал голый Вальтер, положив руки ей на ягодицы. Её красивое полное тело дрожало от частых толчков. С какой-то отрешённостью, закрыв глаза, она тихо вздыхала, иногда охала то, опуская, то, вдруг, резко вскидывая голову. Её огромные груди, отвисшие вниз, раскачивались вперёд-назад.

Она покорно стояла раком и отдавалась. Выставив свою пышную попу, выгибаясь и отталкиваясь, всем телом подавалась назад, навстречу хозяйничавшему в ней члену. Вальтер делал это резко и однообразно, словно, стараясь быстрее кончить, чтобы скорее освободиться от своих нелёгких трудов.

Вдруг, увидев нас, он замер. С широко раскрытыми глазами и отвисшей нижней челюстью, весь какой-то взъерошенный, он так и остался стоять позади Маши на коленях не в силах пошевелиться. Видимо, парня хватил столбняк.

— Чего там? — повернула голову Маша.

— Вас, что? Стучаться не учили? — увидела она нас.

— Да... Мы... , — не смогла ничего сказать я, повернулась и хотела выйти. Но Вика крепко схватила меня за руку:

— Машунь! Можно мы посмотрим?

— Смотрите. Как дети, в самом деле, —

закрыв глаза, отвернулась она.

— Эй, ГИТЛЕРЮГЕНД, Команды ХАЛЬТ не было, —

подалась она назад своей широкой попой, навстречу Вальтеру. Тот, словно очнувшись, задвигался быстро-быстро, ну, прямо, как кролик.

— Во, даёт, тимуровец! —

Маша блаженно выгнула спину. Громко заохала. Щёки её покраснели. Она открыла глаза, осматриваясь безумным, невидящим взглядом. Страдальчески вскрикнула и упала своей огромной грудью на диван. А Вальтер всё не унимался. Он задвигался ещё быстрее и, вдруг, замерев, прижался к Машиному заду, сильнее вцепившись ей в ягодицы. Она задрожала всем телом. Он хотел её так подержать, но она, шумно

выдохнув, оттолкнула его.

Вальтер спрыгнул с дивана, схватил брюки и стал торопливо натягивать их на себя, не попадая в штанины.

— Всё, АЛЕС, —

поднялась Маша с дивана.

— Давай НАХАУС, —

кинула ему рубашку и вытолкала в коридор, даже не позволив до конца одеться.

— Садитесь, раз пришли, — кивнула она, надевая халат.

— Маша, ты даже не предохранялась, — обалдело плюхнулась я в кресло.

— Не-а! А, что? Рожу какого-нибудь интернационалиста, тогда молока до самой пенсии хватит, — её вдруг качнуло.

— Машка! Да, ты пьяная? — воскликнула Вика.

— А, что было делать? Ну, не вставал никак у тинейджера, — отмахнулась она.

— Единственный большой и стойкий мужчина был в моей жизни! Ну, ты его знаешь, — повернулась она к Вике.

— Она тоже знает, — показала Вика на меня:

— Она делала Семёну Марковичу минет.

— Ну, тебя! — толкнула я Вику так, что та вылетела из кресла. Меня возмутило её предательство. Ведь об этом знали только мы двое.

— Девчата, а давайте выпьем, — Маша достала из бара бутылку вина.

— С ума сошли! Завтра работать! — попыталась Вика отнять у неё бутылку.

— Ну и катись отсюда, карьеристка хренова, — Маша вытолкала Вику в коридор и закрыла за ней дверь на задвижку.

— Му? —

спросила она у меня.

— Му! —

кивнула я. В тот вечер впервые в жизни я напилась.

Утром Курт отчитывал нас в своём кабинете:

— Как вы могли? Фрау Хелена, теперь несколько дней ваше уникальное молоко придётся выливать в канализацию. Фрау Мария, на вас уже поступило несколько индивидуальных заказов. Что теперь делать? Какие убытки!

— Да, заткнись ты! — вдруг, рявкнула молчавшая до этого Вика. Курт удивлённо заморгал глазами и медленно опустился в кресло.

— Убытки у него, — уже спокойнее, но очень зло заговорила Вика:

— Ну, отгул взяли девчонки. Может же и у них быть выходной. Да и заканчивается уже наша командировка.

— Что ты имеешь ввиду? — спросила Маша.

— Вечером объясню. Чтобы обе сегодня были на вечерней дойке.

— Ты доить нас будешь? — спросила я.

— Ещё чего? Пусть немки Германию молоком обеспечивают. Ты тоже приходи. Всё-таки заведующий, — кивнула она Курту.

— После вечерней дойки всё решим. Всё. Пошла работать, — Вика поднялась и вышла из кабинета.

В отличие от нашей московской фермы здесь в раздевалке почти никого не было. Пунктуальные чопорные немки подъезжали на своих машинах, оставляли их во дворе и, уже раздетые в точно назначенное время подходили к воротам доильного зала. Их тут же разбирали доярки. Штат доярок казался раздутым до невероятности. Не редкостью было, когда сразу четыре маленьких худеньких доярочки сомлевшую после дойки солидную даму волокли в душ.

В доильном зале просто висел невообразимый гул. Это были не стоны, даже не крики, а вопли, заглушающие шипение воздуха и жужжание доильных аппаратов.

— Найн! Найн! — запрокинув голову причитала здоровая рыжая немка, корчась на станке, возле которого стояли мы с Машей.

— Майн Гот! — неслось из глубины зала:

— Мама Мия! —

и тут же без труда можно было расслышать:

— Пыхву нё чопайте!

— Ратуйте! Титьки отрывають!

— Вику послали Германию доить, а она всю Европу доит с СНГ впридачу, — прокричала мне на ухо Маша. И, вдруг, пронзительно откуда-то сбоку:

— Не надо в жопу! Ой, в жопу не надо! А-а-а!!!

— И родное услышишь, — усмехнулась Маша.

Переведи дояркам, чтобы до последней капли в душе коров досасывали. Если завтра надои упадут я их сама кровью доить буду, —

кричала Вика Курту. Но тот ничего не слышал. Широко раскрытыми глазами он смотрел на центральный молокопровод, по которому бурлило, пенилось адринализированное молоко.

Прибежала взволнованная лаборантка.

— Что она говорит? — закричала Вика.

— Она говорит, что продукция идёт высочайшего качества. Надо срочно продавать, а то через два часа она начнёт падать в цене.

— Так, что ты стоишь? — не своим голосом заорала Вика. Курт трусцой засеменил вслед за лаборанткой.

Усталая Вика сидела в кабинете Курта за его столом, в его кресле. Курт сидел у стены на стуле.

— Семён Маркович назначил фрау Викторию президентом нашего филиала, — встретил он нас словами.

— Я остаюсь в Германии. Девчонки, может и вы со мной? —

как-то грустно посмотрела на нас Вика.

— У меня возраст уже... Сама дои своих бундесов из Закарпатья. А я Машка-сисястик. Моё место в Москве, — сразу же отказалась Маша.

— А я по Лизоньке и маме соскучилась. Викуся, а как же твоя дочка?

спросила я.

— Она ещё и дочка Семёна Марковича, — как-то непонятно ответила она:

— Билеты у вас на завтра, а это вам, — дала она нам по пластиковой карте.

— Сколько тут? — поинтересовалась Маша.

— Хватит на квартиру для всей твоей юнармии, ещё и на жизнь останется, — улыбнулась фрау Виктория.

С Куртом мы простились ещё вечером, а на следующее утро Вальтер отвёз нас в аэропорт. Прощаясь у машины, он хотел поцеловать Маше руку, но та обняла его и, прижав к своей огромной груди, накрыла его губы долгим поцелуем. Мы с Викой отвернулись и пошли в здание аэровокзала.

— Регистрацию объявили, — догнала нас Маша.

— Ну, вот и всё. Коровушки вы мои родные, — вдруг, захлюпав носом, обняла нас Вика. У меня тоже потекли слёзы. Маша заревела белугой. Мы обнялись, уткнувшись лбами, набрали в лёгкие побольше воздуха, и под сводами аэровокзала понеслось:

— Му-у-у!!! — заставляя ожидающих вылета пассажиров, удивлённо оборачиваться.