Уже почти стемнело. Майский вечер выдался не по весеннему холодным. Сидя на невысокой грубо сколоченной деревянной дозорной вышке, Васька по прозвищу Шнурок морщился от резких порывов ветра, часто по-стариковски ежился, хоть и был еще молод, и ежеминутно пытался поплотнее укутаться в старую дубленку довоенных времен, которую Егорыч подарил ему еще в прошлом году. Подарил за то, что именно он, Шнурок, а не кто-то другой — самый исполнительный и безотказный бес. «Бесами» Егорыч называет свою немногочисленную пристяжь, живущую на территории его дома, обнесенного зубатым частоколом из сосны. А пристяжь за глаза называет хозяина Толстым — за необъятное брюхо.
Всего людей в вотчине толстяка Егорыча было чуть больше десятка. Каждый из них выполнял свою функцию. Петро, Хлюп и Витька охраняли территорию двора и периметра вокруг, бородатый механик Серега и Дед занимались хозяйством, а Валька-Кастрюля или Светка-Чича, использовались только для плотских удовольствий хозяина местных земель и его авторитетных гостей, изредка наезжающих с соседних территорий. Иногда еще Валька со Светкой ублажали тех немногих, кому везло особенно выслужиться перед Егорычем. В таких случаях Толстый бывал добр и весел, и иногда мог позволить отличившемуся отодрать одну из этих потасканных жизнью нимф в любую щель. Остальные выполняли мелкие работы и не имели права голоса. Основная же масса Егорычевых опричников паслась в поселке, расположенном ниже, приглядывая за местным населением и производительностью труда.
Ваське пока не везло. Ему посчастливилось поиметь только дубленку с барского плеча. Но поиметь он мечтал совсем не этот облезлый тулуп, а сучку Чичу, которая всякий раз, едва завидев его, ехидно скалила желтые, но здоровые клыки и специально вертела задом, уверенная в том, что этому неудачнику никогда не видать ее дырок, как своих ушей. Потому что она знала: Шнуреныш не мужчина, а обычная «шестерка», которая мастерски умеет делать лишь одно — прислуживать и угождать тому, кто сильнее.
«Сука! — думал про себя Васька-Шнурок, наблюдая, как из главных дверей большого дома вышла Светка, потирая ладонью нос. — Сама-то ты кто? Все равно скоро я тебя отжарю, шалава белобрысая!» Парень со злости крепче сжал в ладонях березовое цевье древнего ТОЗа, поглядывая, как Чича направилась прямиком в его сторону.
Она вскарабкалась по лесенке на вышку, выпрямилась во весь рост и презрительно посмотрела на отвернувшегося от нее Шнурка. Достала из-за пазухи пачку допотопной «Явы» и долго пыталась прикурить сигарету от отсыревших спичек, матерясь и заслоняя слабый огонек от ветра ладонями. Все-таки ей это удалось. Ваське оставалось только завидовать Чиче, потому что сам-то он уже давным-давно не видел нормальных сигарет, а курил только всякую белену, завернутую в просаленный обрывок пожелтевшей газетной страницы. Зато этой курве Егорыч всегда старается подогнать все лушее.
Светка глубоко затянулась, выбросила обгоревшую спичку и, выпустив дым в сторону парня в тулупчике, наконец недовольно процедила сквозь зубы:
— Шнуреныш, тебя Егорыч зовет.
— Зачем? — безразлично спросил Васька, поглядывая в темноту леса, окружавшего небольшой деревянный форт.
— А я знаю? Иди, давай! А то главный осерчает и вкусного лишит, — вульгарно расхохоталась Чича и облокотилась на поручни вышки, выпятив под нос Шнурку зад, облаченный в заляпанные неизвестно чем джинсы, которые еще до Светки сменили не одного хозяина. И не двух.
Шнурок тяжело вздохнул и, поставив ружье-вертикалку в угол вышки, двинулся в сторону лестницы. В узком пространстве двоим разойтись было трудно, и Светка специально прижала задницей пытающегося просочиться мимо нее Ваську.
— Да убери ты жопу-то, корова! — толкнул Чичу в спину Шнурок.
Светка снова расхохоталась и позволила парню слезть с вышки. Затем сладко зевнула и принялась смолить свою сигарету.
Чича была легкодоступной девкой, и так же легко она относилась к своей легкодоступности. От нее не убудет, а некий гешефт с этого всегда поиметь можно. Если, конечно, не быть дурой и стараться не упускать возможности. Давно прошли времена офисов и гаджетов, театров и ресторанов, а также влюбленностей и романтических встреч под луной. Да Светка уже и не застала той поры. Она просто знала, что раньше, около полувека назад, жизнь была другой, и была эта жизнь во много раз проще и светлее.
О былых временах ей рассказывал отец, которого убили мародеры, когда Чиче было восемнадцать. Он рассказывал маленькой Свете невероятные истории! Дескать, раньше в мире существовали законы, писанные и неписанные, по которым жили города и страны. Существовали правила и нормы, по которым нельзя было убить человека или взять женщину силой без последствий. Были светлые стремления и безграничные возможности. Врал, наверное, старый маразматик... Если все это и было, то давно уже быльем и поросло. Сейчас, в свои двадцать пять, Чича прекрасно знала, что теперь жизнь совершенно другая, и отвоевать место под солнцем можно только если умеешь вгрызаться в свое зубами. И уж точно нельзя распускать нюни по всякому поводу, как это делает тот же Шнурок... «Тьфу, чмошник! — ворчала про себя девчонка, — Ничтожество... Слабак и дурак, поэтому моего влагалища ему даже понюхать не удастся!»
Чича докурила сигарету и уже хотела отшвырнуть окурок, как вдалеке среди деревьев замелькали лучи света и послышался натужный рокот автомобильного двигателя. Светка обернулась и крикнула вниз, туда, где у центрального костра сидели Петро, Хлюп, Витька и Серега-Борода:
— Эй, едет кто-то!
Борода вскочил на ноги, метнулся к соседней вышке, ловко поднялся по скрипучей лестнице и принялся заводить бензиновый генератор. Справившись, он направил тусклый желтый луч света на дорогу и осветил приближающуюся гремящую колымагу.
— Это Слон! — крикнул бородатый. — Пацаны, отворяйте ворота!
Светка увидела, как к воротам форта по промерзшей грунтовке, раскачиваясь на колдобинах, подполз видавший виды помятый «Крузак» без переднего бампера и почувствовала разливающееся между ног тепло. У нее всегда так: упоминания о Слоне достаточно, чтобы Светкино сердце разгоняло свой привычный ход, а одного его вида хватало, чтобы почувствовать влагу в промежности.
Слон приткнул тарантас мордой к выезду рядом с широкой, но низкой постройкой, выполняющей во владении Егорыча функцию склада, и заглушил уставший двигатель. Огляделся, прикинул, что быстро дать по газам вполне сможет, и вылез из провонявшего потом и бензином салона. Осмотрел двор и остался доволен увиденным: трое отморозков, закрыв воротины, снова грелись у костра, Чича терлась на вышке, а Серега матерился, пиная заглохший генератор. Остальных не видно, да они и не представляют особой опасности в силу тупости и трусости.
— Чича! — позвал Слон Светку, и, когда она оглянулась, сказал: — Подь сюды!
Девчонка с готовностью спрыгнула на землю и бодро засеменила стройными ногами по трескучей наледи дворика. Она подбежала к Слону и заискивающе заглянула в глаза.
— Как жизнь молодая? — спросил Слон, отвернувшись от нее и доставая с заднего сидения объемную черную сумку.
Светка засмотрелась на рослого, правильно сложенного мужика с черной волнистой шевелюрой на голове, и потеряла счет времени. От него пахло уверенностью, силой и непреклонностью, что всегда действовало на Чичу завораживающе. Жаль только, что Егорыч строго-настрого запретил лезть к нему в штаны без разрешения... Козел старый.
— Нормально, — шмыгнула она носом. — А у тебя как, Стас? Справился?
— Я всегда справляюсь, — хохотнул Слон, показав Светке сумку. — Отойдем, разговор есть...
Между ними всего один раз случился страстный бурный секс, но Чича навсегда запомнила эти яркие моменты. Его толстый, покрытый сеткой вен член, не раз всплывал в ее воспоминаниях. А сейчас, когда он, подталкивая Свету в спину, уволок ее за угол сарая для разговора, Чича снова захотела сдернуть со Слона штаны и погрузить его каменный орган в рот. И не только в рот...
— Але, Чичморилла, ты меня слышишь? — мужской голос вырвал Светку из воспоминаний. — Ты че?..
— Да нормально все, — тряхнула девчонка светлой гривой, отгоняя наваждение. — Что ты хотел?
— Услугу.
— Какую?
— Кастрюля где?
— В поселке, ноги раздвигает, — ехидно хихикнула Чича.
— А старый куда девался?
— Дед? Не знаю. Дрыхнет уже где-нибудь, наверно...
— Ладно, короче... Прояви внимание к Шнурку, — прищурился Стас. — Ну там... позаигрывай чуток, поверти жопой, как ты умеешь и трахни где-нибудь в укромном углу...
— Чего?! — удивилась Чича.
— Да не ори ты, — цыкнул на нее Слон. — Пожалуйста, сделай! В долгу не останусь.
— Да на хера мне это надо, Стасик? — возмущенно хлопала Светка ресницами. — Он же тля! Я его не переношу!
— Я тоже много чего не переношу. Думаешь, вот это добыть легко было? — мужчина поднял сумку в воздух и потряс ей у Чичи перед глазами. — Думаешь, мне это нравится? Да и говорю же: не просто так!
— Что взамен?
— Ну, вот это уже деловой разговор! Что ты хочешь?
— Тебя хочу, это во-первых! — загнула мизинец Чича. — Отслюнявишь мне полторы сотенки, это во-вторых! — к мизинцу присоединился безымянный палец. — В-третьих, отвезешь меня в город. Мне там надо кое-что. Там и перепихнемся... — как бы между делом рассудила Светка, а рядом с мизинцем и безымянным оказался и средний палец. — А в-четвертых я еще не придумала, но будешь должен мне!
— А харя-то у тебя не треснет? — ухмыльнулся Слон в двухнедельную щетину. — Не жирно будет все это за один маленький ебантуй? Да и в городе твоя рожа каждой собаке известна. Тебя ж там примут прямо на КПП, и драть толпой будут дня три, не меньше. А потом, недолго думая, отправят в страну вечной охоты.
— Не жирно! Если жиробас меня поймает за жахачем с Васькой, то... — деваха провела себе большим пальцем по горлу. — А как защитить меня в городе — твоя проблема!
— Не поймает, не гоношись. Он занят будет, — Стас шлепнул Светку по круглой заднице и сильно сжал упругую ягодицу. — Ну ладно, хрен с тобой, договорились... Но поимеешь его сегодня.
— Сегодня, так сегодня...
— Умница. Я сейчас к Толстому на доклад... Этот пидор Шнуреныш тоже там будет. Но он выйдет вскорости... Хватаешь его и волочешь подальше. Ясно?
— Зачем тебе это?
— Надо. Не твоего ума дело, — Слон щелкнул пальцем правой руки Светку по носу и хитро улыбнулся. Левая пятерня продолжала сжимать ее ягодицу. — Думай лучше о том, что тебе за это перепадет.
— Ладно, — Чича с подозрением посмотрела в глаза Стасу, но понять что-либо по его взгляду было невозможно. Впрочем, как всегда. Он только самоуверенно ухмылялся и сдавливал сильной ладонью Светкину задницу, отчего у нее снова начинало зудеть между ног. — Все, давай, беги! Не подведи только...
Возле «Крузака» крутился механик Серега. Стас подошел к нему и похлопал по плечу:
— Здорово, Серый.
— Здорово... — бросил на Слона быстрый взгляд бородач. — Ты че тачку бросил посреди двора?
— Надо так.
— Поедешь, что ль, куда?..
— Не знаю, Егорычу решать. Но вполне возможно.
— Куда на ночь глядя? — засомневался Серега.
— Тебе-то что? — хмыкнул Стас и, порывшись в сумке, достал бутылку с мутной жидкостью. — На вот, возьми. Презент тебе приволок.
— Опа-на... — растопырил зенки механик. — К Поварихе заезжал?
— Заехал. По пути было. Думаю, возьму пузырь бормотухи для братана... Я знаю, ты ее любишь. Всяко лучше, чем самодел Деда, — Слон схватил Серегу за загривок и слегка потрепал, как нашкодившего щенка, тяжело глядя в глаза. — Мы ведь братья с тобой?
Фраза прозвучала больше как утверждение или даже угроза, нежели вопрос, и бородатый подумал: «На хер бы мне такие братаны...» Но вступать в спор не стал, а только слабо кивнул. Слоняра всегда был мутным, но дело свое знал хорошо, поэтому и ценился Егорычем. А иногда Сереге казалось, что Толстый его даже побаивается.
Слон улыбнулся и отпустил шею собеседника:
— Вот и ладушки. Угощайся.
— Ну... благодарю...
— Не ссы, Серый, нормальное пойло. Проверял. Ладно, бывай. Пора мне.
Слон заглянул в подсобку рядом с главным входом в терем Толстого. Дед спал жопой кверху на старом матрасе в углу и пускал во сне слюнявые пузыри. «От этого проблем не будет. Да и старый он, как говно мамонта, — быстро соображал про себя Стас. — Борода сейчас нажрется и тоже перестанет представлять опасность. Уже, наверное, лизанул. Он любитель выпить. Трое у костра... Эти так и будут сидеть лясы точить. Ладно, нейтрализуем как-нибудь. Теперь главное, чтобы Чича не подвела. Ебаный цирк уродов... Жалко только Светку. Мразь и блядина, конечно, но душевная.»
Слон потянул на себя ручку двери, ведущей в предбанник отстроенного Егорычем несколько лет назад теремка, и перешагнул порог.
***
Шла вторая половина ххI века, но толстяк мнил себя барином из середины хIх столетия: он сидел, развалившись в кожаном кресле, которых ныне уже не производят, потому что толковых производств давно нет, и держал в руке стакан, наполненный самогоном, перегонкой коего из браги, настоянной на ягодах из местных лесов, занимается на досуге Дед. Позади него сидела на стульчике Оксана — женщина, которую Егорыч называет своей женой и имеет над ней безраздельную власть. Она скромно кинула быстрый взгляд на Стаса, но тут же уставилась в пол. Волосы Оксаны — черные, как смоль, карие глаза наполнены смирением, а щеки заливает румянец, еле проступающий сквозь довольно смуглую кожу, редкую для восточносибирских палестин. Увидев ее, на душе у Слона потеплело, но теплота прошла, как только он услышал голос Васьки-Шнурка, стоящего в углу:
— Здорово, Стас!
Слон, не обращая внимания на Шнурка, подвинул деревянный табурет к столу и сел на него. Сумку, привезенную с собой, он бросил под ноги.
— Ну? — взгляд Толстого уже был мутным, но он еще находился в кондиции.
— Не нукай, — спокойно ответил Стас. — Дай лучше закурить.
— Угощайся, — повел Егорыч рукой, показывая на стол. На нем стояла разномастная жратва, несколько бутылок самогона, лежали две пачки сигарет. — Ты, я смотрю, не торопился... По двору шаришься полчаса, когда я тут тебя ждать вынужден... Ты не забываешься, Слоняра?
— Нет, — усмехнулся Стас, выпустив сигаретный дым в сторону. — Это только Шнуреныш к тебе на всех четырех лапах поспешает, едва свистнешь. Да Дедок еще, жополиз старый... А я — человек свободный.
— Ну-ну, — крякнул Толстый. — Принес то, о чем говорили?
— Принес.
— Давай.
Слон поднял застегнутую на замок сумку и бросил ее на стол перед толстяком. Что-то внутри нее медленно и плавно зашевелилось, будто ворочалась змея. Оксана чуть отшатнулась, а Васька глядел во все глаза на то, как двигалась черная ткань.
— Так, вышли оба отсюда! — распорядился Толстый.
Оксана подскочила со своего места и, снова бросив короткий взгляд на Стаса, выскочила в боковую дверь, ведущую из кабинета Егорыча в глубину дома, куда доступ имелся только у нее и ее, так называемого, мужа. За этот короткий обмен взглядами Слон успел незаметно подбадривающе подмигнуть женщине. Шнурок, как всегда бодро и исполнительно, вышел в другую дверь, которая вела в большой зал и в предбанник дома.
Толстый дождался пока лишние глаза и уши покинут кабинет и расстегнул замок. Заглянул внутрь сумки и долго смотрел на содержимое. Слон спокойно пускал дым в потолок, дожидаясь вердикта заказчика по поводу его трехдневного путешествия.
— А че за шняга тут еще валяется? Железяки какие-то... — спросил толстяк.
— Да это так... — беспечно махнул рукой Слон, раздумывая, уволокла ли уже Светка Шнуреныша от входа или нет. — Херня всякая. Не обращай внимания.
— Ты бы еще консервных банок насобирал... — недовольно проворчал Егорыч и застегнул сумку. — Ладно, принято. Ты свое дело сделал.
— Я — сделал, — пустил очередную порцию никотинового дыма в потолок Стас. — Теперь ты свое делай.
— Жди тут, — Толстый поднялся из-за стола и скрылся за той дверью, в которую минуту назад нырнула Оксана.
Слон быстро вскочил с табуретки, и проверил выход из кабинета: Шнурка у порога не было. «Значит, уже сует свой обрубок в Чичу», — удовлетворенно подумал Стас и вернулся на свое место. И вовремя — Толстый возвратился, неся в потном кулаке связку ключей.
Он проследовал к старому чугунному сейфу и наклонился, чтобы его открыть. Кряхтя и сетуя на тяжкую жизнь, он не заметил, как позади него словно из воздуха материализовался Слон. Он схватил Толстого сзади за шею и потянул на себя, демонстрируя удушающий прием. Жирная туша рванулась из захвата, но захват был крепок. Попытки вырваться не приносили результата, воздуха стало не хватать, и хозяину дома в первый раз за всю жизнь стало по-настоящему страшно.
Отпустив обмякшее тело, грузно рухнувшее на пол, Стас несколько раз пнул его, а затем присел рядом на корточки. Похлопал ладонью по сальным щекам и, усмехнувшись, спросил:
— Ну, марамой толстожопый, каково это — пиздюлей-то получать? Нравится?
В ответ прозвучало невнятное страдальческое мычание.
— Не нравится, знаю, — кивнул Стас. — А Оксанке, думаешь, нравится? Сучара, скажи спасибо, что у меня времени в обрез, а то прочувствовал бы ты всю прелесть моего к тебе отношения.
Мужчина проверил карманы жирдяя, но ничего не нашел кроме мусора, не представляющего интереса. Затем снова посмотрел на Егорыча и сказал:
— Бдительность ты совсем растерял, Толстый. Раньше вокруг тебя толпа чертей скакала даже ночью, а сейчас что? Пяток дебилов на территории, и те на подмогу не придут. Дурак ты, Толстый...
Слон добавил лежащему еще несколько пинков по печени, поднял с пола ключи от сейфа и открыл железную дверцу, которая жалобно скрипнула плохо смазанными шарнирами. Внутри чугунной коробки валялись несколько пачек денег — и старых российских, и каких-то банкнот, коих Слон ни разу в жизни не видел. Он сгреб все, что было: сейчас в цене любые бабки, особенно бумажные.
Затем он позвал Оксану. Женщина вошла в кабинет и уставилась на валяющегося на полу Егорыча — человека, который до этого момента имел над ней абсолютную власть, чем и пользовался с удовольствием. Но Стас не дал ей долго смотреть на бывшего истязателя, дернув за руку:
— Все приготовила?
— Да...
— Сколько набрала?
— Один пакет...
— Да куда тебе это говно? Говорил же: вещей брать по минимуму! Ладно, хер с ним... Бери свой пакет, выходи из кабинета и жди под дверью!
— Там же Шнурок!
— Нет там Шнурка! Сказал же — иди!
— А ты?
— Мне тут еще кое-что закончить надо... Давай, шевели попой, Оксанка!
***
Шнурок втискивал член в Чичу и не мог поверить своей удаче. Еще вечером эта шмара крутила хвостом перед его носом, а уже ночью готова подставить Ваське любую дырку. Чудеса! «Кстати, любую ли? Надо бы проверить, » — подумал счастливчик и, продолжая сношать женскую вагину, принялся указательным пальцем надавливать на Светкин задний проход. Реакции не последовало, и парень пропихнул в шоколадный глаз палец на одну фалангу.
— Вытащи, — задергалась Светка. — Не трогай!
— Ладно, ладно... — Шнурок отказался от затеи поиметь Чичу в зад. Да и вряд ли он у нее чистый. С чего бы вдруг ему быть чистым...
Васька снова схватил за бедра свою неожиданную любовницу и продолжил размашисто вколачивать свой детородный орган в то место, которое для этого и приспособлено.
Света, стоя на коленях и предоставив Шнурку задницу, размышляла о том, для чего Слону от нее вдруг понадобилась такая пикантная услуга? «По любому ведь затевает что-то... Только вот что? Да какая разница, главное, что я теперь с него не слезу, пока он обещанного не выполнит. А он выполнит! Он ведь не то, что Шнурок... Хотя у Шнуреныша, оказывается, хер-то неплохой... Побольше и потолще, чем у жиробаса. Ох!..»
Чича начала заводиться не на шутку, потому что Васька долбил ее в бесперебойном режиме, затрагивая нужные нервные окончания. Она задышала сильнее и даже начала постанывать, удивленная тем, что мелкий приспособленец и чмошник на что-то все же способен.
— Давай! Не тормози только! — шипела Светка подгоняя Шнурка.
А тот уже закатывал глаза в предвкушении окончания процесса, как с улицы вдруг послышались крики, звон стекла, будто кто-то разбил бутылку, а затем и вовсе раздался трехголосый вопль почти нечеловеческой природы.
— Чего это? — дернулась Чича.
— Погодь!.. — закряхтел Васька, и принялся выстреливать скопившийся в яйцах заряд спермы прямо в Светкино нутро.
— Да че ты делаешь-то, урод! — завизжала девчонка, возмущенная спермой во влагалище и удивленная крикам со двора. — Дебил! Гнида тупая! Иди лучше посмотри, чего там за ор!
Крики и шухер не прекращались, поэтому Васька вскочил на ноги и вылетел пулей из комнатки, куда Светка заволокла его для утех. Чича вытерла сочащуюся мужским семенем промежность и натянула джинсы, с остервенением думая про себя: «Блядь, еще с пузом ходить не хватало. Еще и от этого... Да правда, что они там орут-то?!»
Девчонка оцепенело стояла на крыльце и с удивлением наблюдала, как Хлюп, Витька и Петро, охваченные пламенем, барахтаются на земле, издавая звериный вой, а ничего не соображающий Шнурок и полупьяный Серега пытаются сбить с них огонь. Ворота частокола болтаются, еле держась на петлях, джипа во дворе нет, а на завалинке у дома сидит Дедок и, попыхивая самокруткой, мудро, но спокойно взирает на весь этот шухер, изредка сплевывая горькую слюну.
Светка подошла к Деду, присела рядом на корточки и спросила:
— Дедуль, а че тут случилось-то? Видел?
— Видал, — кивнул важно старик.
— Ну? И че произошло-то?
— Да бог его знает... — пожал Дед плечами. — Слон в этих троих бутылку с горючкой запузырил. Ну эту... как ее?.. Самовозгорается которая... Прыгнул в тачку, да и был таков.
— Бля-а-а, — протянула Светка. — А зачем?
— Не ведаю того, — прохрипел старик, откашлялся и подытожил: — Запузырил — значит надо было.
— Он один был?
— Не, с этой... как ее?... С Оксанкой. Вместе они были. Так-то вот...
«Вот же псина... Кинул, ублюдок!..» — мелькнуло в голове у Чичи. Она, сидя на корточках, спрятала лицо в ладонях и тихо всхлипнула.
***
— А что будет с остальными? — тихо спросила Оксана, смотря перед собой в лобовое стекло, туда, где свет фар выхватывал из темноты развороченную временем и погодой дорогу, местами сохранившую остатки асфальтового покрытия.
— Тебя это так волнует? — Стас тоже смотрел вперед, крепко сжимая ладонями рулевое колесо. — Растекутся под других. Егорыч не один такой. Таких «егорычей» — полно.
— Знаю, — поежилась Оксана, обхватив себя руками. — Но ведь наших-то точно убьют... Ту же Чичу. Ты ведь знаешь, на нее половина округи зубы точит. Да и остальные...
— Слушай, что ты хочешь от меня? — устало спросил Слон и посмотрел на сидящую рядом женщину. — Чтобы я всех пожалел? Меня никто не жалел. Да и тебя тоже. Так что брось свою тихую истерику. Думать раньше надо было, а теперь уже все сделано. Не парься...
— Ладно, — улыбнулась Оксана. — Слушай, а что это такое?
— Где?
— Ну, в сумке у тебя?.. Шевелится там на заднем сидении...
— Ха, — усмехнулся Стас, прищурившись. — Это наш с тобой билет в более-менее достойную жизнь.
— Ясно... Так... а что это такое все-таки?
— Потом покажу.
Слон приобнял Оксану, прижимая покрепче к себе, и она доверчиво прильнула к нему. В салоне машины надолго воцарилась тишина, прерываемая только дребезжанием расшатанных болтов и шурупов. Первой тишину нарушила женщина. Она посмотрела на Стаса и тихо спросила:
— А едем-то куда?
— На север, — коротко ответил Слон и поцеловал Оксану в темную макушку.