Карты не врут. Глава 4: Обретая свет

Начался учебный год и если раньше я терпеть не мог ходить на эти заунывные занятия, потому что нам приходилось расставаться с Артёмом, то сейчас я приходил самым первым. На парах я хоть как-то отвлекался от тяжёлых мыслей и воспоминаний о прошлом.

Основная масса стояла у входа в аудиторию, я стоял особняком. Ко мне подошёл Юрка.

— Привет. — Он протянул мне свою руку.

— Здорово! — Ответил я, едва ощутимым рукопожатием.

— Ты как? — Мне были непонятны его интонации. Однако, сочувствием там и не пахло. Это скорее чисто формальное любопытство, не более того.

— Нормально. — Соврал я в надежде, что он отстанет. Но нет, он решил допытать меня.

— Тяжело наверно тебе сейчас?! — То, как он это сказал, не давало мне возможности понять, спрашивал он или утверждал. Хотя мне было всё равно.

— Юра ты че ко мне пристал?

Мои интонации заставили его немного отодвинуться от меня. Мы стояли у входа в аудиторию в ожидании начала лекции по философии.

— Я тут пару раз карты раскинул. Ничего не изменилось. В твоей жизни должен появиться человек. — Он посмотрел мне в глаза и удостоверившись, что я его слушаю, продолжил свой доклад. — Это не просто человек, он окажет на тебя влияние, которое значительно изменит твою жизнь.

— Юра, ты меня уже достал. Я хочу побыть один. — Он ещё какое-то время постоял, но потом пошёл в основную массу ожидающих, где слышались шутки и смех.

За эти недели я настолько закрылся в себе, создав вокруг себя абсолютную герметичность, что стал невидимкой. Меня буквально перестали замечать. Что касается личной жизни, то я так же никого к себе не подпускал. Более того, я начал замечать, что превращаюсь в социофоба. Я начал замечать за собой, что ненавижу всех тех, кто сейчас радуется жизни, проявляя друг другу любовь и ласку. И как на зло мои глаза автоматически выявляли такие парочки.

Дверь в аудиторию открылась и вся эта молодёжная масса толкаясь и пихаясь потекла внутрь. Я подождал, пока все войдут, чтобы избежать любого физического контакта и только потом вошёл сам.

— Так, молодёжь, — начал декан — с сегодняшнего дня у вас новый преподаватель по философии. — Аудитория издала гул, выражая таким образом своё недовольство. — Так, успокоились все.

Дверь в аудиторию открылась и на какой-то миг мне показалось, что незримый блик осветил дверной проём. Потом вошёл он — новый препод. Высокий, стройный нигде ничего лишнего. Он не шёл, он почти плыл. Ровные, грациозные движения. Идеально сидевший на нём тёмно-синий приталенный деловой костюм, светлые, ровные немного отпущенные, аккуратно уложенные волосы, аккуратные бакенбарды. Идеальная осанка. Каждое движение чётко выверено, вместе с тем не лишено грациозности. Словно царская особа, он прошествовал к декану и развернулся к нам лицом. Его правильные черты, голубые как морская синь глаза, ровный нос, чёткие, словно нарисованные брови ровные губы. Солнечный свет играя на его костюме отдавал разноцветными переливами, от чего создавалось свечение и казалось, что он излучал некий божественный свет. В руках он держал чёрный кожаный портфель. «Просто до отвратности мерзкий тип» — отметил мой разум. Этот человек сразу же обозначился у меня, как тот, которого я буду ненавидеть всё оставшееся время. Я уставился в свою тетрадь. Дальнейшее меня меньше всего интересовало.

Когда новый препод развернулся к аудитории, где-то на задних рядах послышался резкий, но не громкий звук от стула. Я посмотрел и увидел, как Юрка буквально вздрогнул и заерзал на стуле.

Препод посмотрел на декана, давая ему понять, что дальше он справится сам и тот покинул аудиторию.

— Здравствуйте, — произнёс он с невероятной чистотой в звуках — меня зовут Валерий Петрович Бахтин и с этого дня курс философии буду вести у вас я.

«Вот это дикция. А какой у него голос... « — снова отметил я. Такой низкий, бархатистый, без лишних интонаций. И я был не единственным, кто отметил и отреагировал на него. В аудитории стояла гробовая тишина и лишь один только Юра не прекращая ерзал на стуле, будто он был раскаленным.

С каждым новым словом внутреннее отторжение к этому преподу у меня всё больше увеличивалось. Не могу понять почему, но я начинал его уже даже немного ненавидеть, за всю его правильность.

В нём всё было идеально, ни единого момента, за который можно было бы зацепиться. А как он вёл свой предмет, аж заслушаешься. Он рассказывал очень много интересных исторических и философских фактов, которых не было в наших учебниках. И каждый такой раз мы словно сами переживали эту историю.

Я не мог не заметить того, что на его уроках всегда было тихо, никто никогда не шумел, все с упоением слушали его трёп. А я всё больше ненавидел его, хотя наверно я ненавидел весь мир, за его красоту и счастье, которым многие упивались. И кажется Юрка тоже был со мной на одной волне. Я помню, как после первой лекции она перемене подбежал ко мне и грубо дёрнул за рукав.

— Лёха, это он. — Шепчет он мне и показывает на нашего нового препода.

— Юра, ты головой ударился. Он же наш препод.

— Говорю тебе, это он.

— Но он мне даже не нравится. И даже больше, я его просто терпеть не могу. Ты видел, какой он весь правильный? — Я скорчил отвратную мину.

В этот момент препод вышел из аудитории и куда-то пошёл. В какой-то момент он поворачивается в нашу сторону. От его взгляда Юрка весь как-то съежился вжался и поспешил скрыться.

Я не мог понять, что так смогло подействовать на Юрку? Ведь это был обычный взгляд обычного человека, чего его так скукожило?

В этой учебной суете тянулись три месяца, которые для меня были как три столетия.

Очередная лекция по философии. Каждое занятие я хоть и относился к нему с пренебрежением и неким отвращением, но тем не менее, я украдкой рассматривал его и не мог понять, как так: я и он? Это просто невозможно! Да, он был хорош, всегда ухожен, опрятен, никогда ни на кого не кричал, не матерился в конце концов. Пахло от него всегда свежестью. Нет это не запах стирального или ополаскивающего средства, это даже не запах парфюма. Это именно запах свежести. Его низкий голос всегда успокаивающе воздействовал на меня. Но он меня не цеплял. Наоборот этой своей аккуратностью даже как-то отталкивал. Юрка, так тот вообще старался на его уроках садиться в самый Дальний угол. И смотрел на него как мышь на удава.

Очередная пара философии, до невозможности скучнейший предмет, по крайней мере для меня. Однако, я всегда успевал по нему. Звенит звонок. Мы, начинаем собираться.

— Каплин Алексей, задержитесь. — Он ко всем обращался только на вы. Что поначалу резало слух, но со временем все привыкли и даже начали подшучивать друг над другом.

Его слова заставили мгновенно меня вспотеть. Я складываю тетради, книги и сажусь за свою парту. Юра выходя, одарил меня таким взглядом, словно провожал в последний путь. Когда все вышли и мы остались вдвоем, он указывает жестом на табурет у его стола.

— Алексей, вы в этом триместре отстаёте. — Начал он пристально смотря на меня. — Предварительно я ознакомился с результатами за третий курс и у вас по этому предмету хорошо. — Он выдержал паузу, словно давал мне время для осознания его слов. — Мои лекции сложны для вас? — Продолжил он, когда я сел.

— Не в этом дело, Валерий Петрович... — Я буквально дрожал как лист на ветру. Хотя шёл обычный разговор. Но одно лишь моё нахождение рядом с этим человеком заставляло всего меня дрожать и покрываться мурашками.

— А в чём же тогда? — Он говорил совершенно спокойно, впрочем, как и всегда.

— Я потерял дорогого мне человека и тяжело переживаю.

— Артём Тимонин. Да, наслышан. Примите мои соболезнования. — «Да ты то откуда знаешь, тебя же здесь даже не было?» — в мыслях взбунтовавшись, кричу я. — Но как бы тяжело не было, жизнь продолжается и надо жить дальше.

— Ага. Легче сказать, чем сделать.

— Я могу помочь! — Он встал и его ширинка оказалась как раз на уровне моей головы.

— С чем? — А в мыслях такая злость на него. Думаю: «Ну не мудак ли? Воспользовался сука ситуацией. Сейчас на минет будет разводить, как пить дать. Всё-таки я был прав на его счёт. Такой же ублюдок, как и многие преподы».

— Могу унять вашу боль, Алексей.

Эти слова заставили меня удивиться.

— Где? У меня ничего не болит. — А в мыслях подумал: «Ага, как же знаю я таких унимателей» — не без злобы подумал я — «х*ишник в рот и всё пройдёт. « «Ну давай уже» — думаю — доставай свой немытый член». — И я уже наверно был готов к этому, лишь бы он от меня отстал.

Но вместо того, чтобы расстегнуть свою ширинку, как это обычно бывает, он зашёл сзади и через плечо приложил свою руку к моему сердцу.

— Здесь. — От его прикосновения я вздрогнул. — Я знаю, вам, Алексей, очень больно. Вы плохо спите. Часто просыпаетесь в ночи и плачете. И из-за этого вы стали плохо учиться. — Он убрал руку и медленно вернулся на свой стул. — Если позволите, я могу облегчить ваши страдания.

— И что, я забуду обо всём? — Я был сильно, удивлён, хотя нет, я был буквально сражён тем, что он не стал ко мне подкатывать свои яйца и особенно его предложением. Помимо этого, я чувствовал себя виновато за то, что позволил себе о нём такое подумать.

— Нет. — Он улыбнулся. Первый раз я увидел, как Валерий Петрович улыбается. «Красивая улыбка» — отметил я. Ровные белые зубы, довольно ярко выражены клыки, но они так ему шли. — Вы, Алексей, будете помнить, но здесь — и он указал на моё сердце — перестанет болеть.

— А может мне нравится эта боль? — Дрожь прошла и я немного осмелел. Я это произнёс с такой интонацией, будто хотел показать ему, что он глубоко заблуждается на мой счёт.

— Вы знаете, Алексей, я бы вам поверил, если бы вы почти каждую ночь не просили в своих молитвах об избавлении.

И вот тут я не на шутку испугался. «Откуда он знает такие подробности? Ведь я был один и никому не рассказывал. « Но вместе с тем я видел в его взгляде настоящую, неподдельную заинтересованность. Для сравнения я вспомнил взгляд Юры, когда он интересовался моим состоянием.

— Вы что телепат? — Он снова улыбнулся.

— Нет, просто у меня степень в области психоневрологии, если вы понимаете о чём я?

— Я могу подумать? — Не понятно почему я это сказал. Чего думать? Над чем?

— Конечно. Только не затягивайте с этим. На носу конец семестра.

Я покинул аудиторию и только когда вышел из учебного корпуса, я понял, что мне после общения с преподом стало гораздо легче. Как-то дышать даже стало легко и мир начал обретать краски. Юра караулил меня у выхода из корпуса и как только я появился он сразу же подошёл ко мне.

— Ну и о чём вы говорили?

— Ты не поверишь. Об учёбе. — Я высказал это саркастически.

— Да ладно? Полюбасу яйца подкатывал?

— Я тоже так думал, но нет, даже намёка на это не было.

— Что серьёзно об учёбе? — Своими вопросами он создавал у меня такое впечатление, что был явно недоволен моими ответами.

— Да, о том, что я плохо учиться стал.

— Мне от него не хорошо. — Почти шёпотом произнёс Юра и смотрелся по сторонам.

— А мне как-то пофиг. Препод, как препод. Со своими бзиками, конечно, но они вон у каждого свои. — Мне больше не хотелось с ним разговаривать, Юра начал меня удручать и я поспешил домой, тем более, что настроение улучшилось. И я уже под вечер поймал себя на мысли, что думаю о Валерии Петровиче, точнее о его словах и о том тёплом чувстве, которое я испытал когда он прикоснулся ко мне. Мне даже показалось, что на миг моё сердце замерло, что в тот момент время вокруг меня остановилось. И эта его улыбка. Открытая и искренняя. Где-то в мыслях я даже пристыдил себя за то, что позволил себе плохо подумать о нём. Но я всё ещё буквально «болел» Артёмом. Я почему-то ощутил себя меж двух огней.

Ночью мне приснился Артём. Стоя в каком-то золотом слиянии, он улыбался мне. Так улыбаются, когда радуются за кого-то. Потом он повернулся ко мне спиной и ушёл в это сияние. Это было похоже на то, что он удостоверившись в том, что у меня всё хорошо, попрощался со мной.

Проснулся я, разумеется весь в слезах. Настроение было паршивое. И чтобы хоть как-то отвлечься от этих мыслей, я поспешил на занятия.

Ещё две недели я ходил сам не свой. Валерий Петрович предстал передо мной в другом свете. И каждый раз я корил себя за плохие мысли в прошлый раз. Нет, на уроках, он был таким же, просто после того случая я воспринимал его уже по-другому. Хотя его взгляд и отношение ко мне после нашего разговора, никак не изменились. Он также, как и всех, вызывал меня к доске, задавал вопросы, требовал выполнения заданий. Словно и не было того разговора. Но всё это время из моей головы не выходили его слова. Я даже как-то поймал себя на мысли, что попытаюсь раздевать его. Но мне стало немного стыдно и я отогнал эти мысли. Эти дни я постоянно думал обо всей этой ситуации и поймал себя на том, что меня тянет к нему не в сексуальном плане. Мне просто хотелось быть рядом с ним, слушать его голос, Чувствовать тепло от его прикосновений. Больше ждать я уже не мог и после пар я направился к нему. Постучал и дернул дверь.

— Валерий Петрович, можно.

— О, Алексей, я не ожидал вас увидеть. — Он вышел из своего закутка, который находился за классной доской. — Проходите, коли пришли. — Он поставил свой портфель на стол. Я положил свою сумку и прошёл. — По какому вопросу вы пришли, Алексей?

— Я согласен, но я хочу помнить его.

Он осмотрел меня с ног до головы и снова улыбнулся. «Интересно, он только мне улыбается?»

— Алексей, я же сказал, если помните, что могу вам облегчить вашу боль, а не стереть память.

— Да, да, я помню. — Внешне, я пытался сохранят полное спокойствие. А внутри такая тряска от страха напала, что едва стою на ногах и голос наверно подрагивает. «Полюбому сейчас заставит раздеться.»

— Ваша водолазка вам не давит? Очень важно, чтобы вас ничего не стесняло, Алексей.

«Ну вот, началось». — Проскользнула не вольная мысль.

— Нет. Всё нормально. — Я немного поправил горловину и снова устыдился своих мыслей. Обычно же как, если препод заводит студента в такое место, то явно не для светских бесед. Сам неоднократно слышал подобные истории в нашем универе. И признаюсь, я уже был готов сделать ему минет, да и не только. Но ни малейшего намёка на сексуальную подоплёку нашей встречи не было.

Он снял своё пальто и сполоснул руки в умывальнике.

— Присаживайтесь. — Он указал на табурет. — Вам и так тяжело стоится. А когда мы начнём можете упасть.

«Ха, интересно, от чего это?» — саркастически отметил я.

Снова этот страх. Хотя чего боялся, сам не знаю? Он же не пристаёт, ничего такого не делает, но один лишь его голос и взгляд заставляют меня дрожать от страха. Я сел. Он снова зашёл сзади и приложил руки. Одну на моё плечо, а вторую к сердцу.

— Алексей, для начала перестаньте волноваться. У вас пульс зашкаливает, нужно успокоиться. Закройте глаза и слушайте мой голос. Уберите все мысли, которые вас сейчас отвлекают и представьте себя на берегу моря. — Говорил он медленно и тихо, почти нараспев, с длительными паузами, давая моим мыслям поспевать за его голосом. — Лёгкий летний бриз ласкает ваши ноги. Шум прибоя и морской запах. Вы слышите его? Ну же, вдохните его...

Я понимаю одной частью себя, что нет никакого моря, нет никакого бриза, но всё же делаю глубокий вдох. И капец, я просто офигел, потому что могу с уверенностью сказать, что услышал запах моря и его волны. «Просто, невероятные ощущения»

Его голос всё дальше уводил меня на этот выдуманный пляж и вот я иду уже по песку, собираю камни и ракушки, бросаю их в волны. Чувствую приятное тепло в области сердца, но вместе с тем ощущаю холод внутри него. Но мне становится очень спокойно. Я чувствую себя так умиротворенно. Я знаю, что Артёма больше нет и никогда не будет, но это больше не приносит мне боли.

В какой-то момент из мира иллюзий меня выводит раздирающий кашель Валерия Петровича. Он быстро отходит от меня и шатающейся походкой идёт к умывальнику. Я не могу понять, что происходит? Ведь только что всё было хорошо.

— Алексей, вы можете идти. — Произнёс он как-то сдавлено, указывая мне в сторону выхода. Он завалился на один бок и присел возле умывальника.

— Валерий Петрович, вам плохо? Может врача?

— Ступайте, Алексей. Всё будет хорошо.

Я оглядываясь вышел из класса. Не стану скрывать, что я волновался за него. Мне не было понятно, что там только что произошло, но одно я понял точно. Он действительно снял всю боль по Артёму. Я всё помнил, но это не приносило мне тех страданий, которые я испытывал... И тут я понял, что на улице уже вечер. Я пробыл в его кабинете несколько часов. Но как? Для меня это казалось несколькими минутами. Я был в шоке, в полном недоумении, но как бы там ни было, мне было очень легко и свободно внутри. Я улыбнулся и пошёл домой.

Утром, я спешил на первую пару. У нас была философия и я хотел поблагодарить Валерия Петровича за то, что он сделал. Но когда я пришёл на учёбу, узнал, что Валерий Петрович заболел и нас объединили с другой группой. После занятий я пошёл к нашему куратору.

— Инна Сергеевна, вы бы не могли сказать адрес Валерия Петровича.

Она удивлённо посмотрела на меня.

— Для чего тебе?

— Он мне очень помог в учёбе и я хочу поблагодарить его.

Её недоверчивый взгляд быстро сменился на благодарный.

— Хорошо, я сейчас уточню. — Она ушла.

Через минут пятнадцать мне пришло сообщение с адресом.

Я быстро отыскал его квартиру и не задумываясь нажал на звонок. Слышу приближающийся кашель за дверью. Раздаётся щелчок замка и дверь распахивается.

— Алексей? — Он был в багровом халате с разными узорами, вышитыми разноцветными нитками. Моё появление довольно сильно удивило его. Только было непонятно, то ли моему появлению, то ли тому, как мне удалось узнать его адрес, не знаю. — Проходите.

— Здравствуйте. — Я осмотрелся. Его квартира была похожа на музей. В прихожей стояло огромное зеркало обрамлённое деревянным резным массивом. Стояли какие-то изваяния, на стене висели какие-то маски из дерева с замысловатыми символами и узорами. Огромные вазы исписанные не менее замысловато. Повсюду какие-то статуэтки. А запах просто сногсшибательный. Я аж вдохнул полной грудью.

— Сандал и лаванда — пояснил Валерий Петрович, увидев то, как я вдыхаю. — Проходите, Алексей, в кухню. — Он медленно прошёл шаркающей походкой, словно состарился лет на сорок. — Что вам, чаю или кофе?

— Кофе, пожалуйста, без сахара и без молока. — Я разулся и прошёл. И когда я прошёл в зал, то невольно взглянул на потолок. Я просто застыл на месте. Там на светло-голубом фоне разворачивалась масштабная битва между замысловатыми чудовищами и существами в белых одеяниях. Причём нарисовано было так, что по мере движения, эти изображения как бы двигались. Охрененное зрелище, если бы ещё звуковое сопровождение было вообще улёт.

— Это специальные краски нанесённые специальным образом, что создаёт эффект реалистичности при движении. — Пояснил Валерий Петрович, когда понял, почему я задержался. — Алексей, я заварил вам кофе.

Я медленно, не сводя с потолка глаз, прошёл в кухню.

— У вас, Алексей, какие-то проблемы? — Он снова закашлял, прикрыв рот рукой.

— Нет, нет. Я вам очень сильно благодарен. Просто когда вам стало плохо, я немного испугался.

— Ничего страшного, наверно продуло в корпусе. Там же вечные сквозняки. Всё скоро пройдёт.

Я видел, как ему было больно, но он скрывал это. И никакие это были не сквозняки. Я был уверен, что эту непонятную болезнь он подхватил от меня, когда прикоснулся ко мне. Но я же здоров, я ничем не болею. Почему ему стало так плохо?

— Мне очень неловко, ведь это началось после того, как вы... ну это... — я не смог подобрать нужных слов.

Он заставил себя улыбнуться.

— Алексей, не переживайте по этому поводу. Вашей вины в этом нет.

Я знал, что он просто пытается меня успокоить, но это ему не удавалось.

— Я могу вам чем-то помочь?

Он посмотрел на меня и изобразил улыбку. Всё так же искренне и открыто, даже не смотря, на то, что сейчас ему было очень больно.

— Если вас не затруднит, Алексей, вы можете вынести мусор, когда будете уходить?

— Да, конечно, не задумываясь ответил я. — Мне очень сильно хотелось помочь ему.

— Алексей, не сочтите за грубость, но я бы сейчас хотел остаться один.

— Хорошо. Где у вас мусорное ведро?

— Я сейчас вынесу.

— Давайте я сам.

— Вот здесь ведро и в уборной, если вас не затруднит.

— Нет, нет. — Как я мог отказать ему, когда он сделал такое для меня, а сам заболел? Я забрал оба мешка. — Валерий Петрович, можно я к вам буду приходить после занятий? — Спросил я уже у выхода.

— Да, конечно, приходите. — Он снова улыбнулся.

— Может вам что-нибудь купить?

— Нет, спасибо, Алексей, у меня всё есть.

И всё же я не смог удержаться.

— Можно я вас обниму?

— Нет, Алексей, этого делать не стоит. — Он сделал шаг назад и кажется, я заметил на его лице некий страх. Я никогда не видел такого выражения на его лице. Но я списал это на его состояние. Я взял пакеты с мусором и вышел.

На следующий день после занятий, я снова пришёл в Валерию Петровичу. Он знал, что я приду, поэтому открыл дверь заранее. Когда я вошёл, он был в ванной, судя по характерным для этой комнаты звукам.

— Валерий Петрович, это я. — Подал я голос, чтобы сообщить ему о своём приходе.

— Хорошо. Я сейчас выйду. Проходите в кухню.

Я медленно, рассматривая интерьер прошёл. В гостиной я не мог не заметить на стене появилась ещё одна маска, такая же уродливая как другие, коих было больше десятка. Я рассматривал их и в какой-то момент, я услышал, что меня кто-то зовёт. Прямо из одной маски, слышал голос, похожий на отголосок на ветру. Я наклонился ближе, чтобы прислушаться. И всё повторилось. Повинуясь какой-то неведомой силе, я хотел прикоснуться к ней.

— Я рекомендую вам этого не делать, Алексей. — Остановил меня голос Валерия Петровича.

Я резко отдёрнул руку и всё пропало, словно ничего и не было.

— Извините, я не знаю, что на меня нашло. Просто захотелось прикоснуться.

— У меня будет к вам одна просьба, Алексей. Вы можете на всё смотреть, но прошу, вас, ни к чему не прикасайтесь, как бы вам этого не хотелось.

— Ого, а можно знать почему?

— У каждого предмета в этой квартире своя история, своя жизнь в прошлом — и он указал на маски и статуэтки, — настоящем — его рука переместилась в сторону удивительной красоты цветов, которые росли в не менее красивых кашпо — и в будущем — он указал на огромные пустые вазы. — Прикасаясь к ним, вы прикасаетесь к их истории, к их жизни. У одних она, как и у вас была красивая, у других не очень, а у третьих такая, что лучше не знать об этом.

Офигеть, Валерий Петрович рассказывал так, что я как будто сам сейчас всё это прожил, сам окунулся в мир этих предметов. И мне всё больше и больше нравилось с ним разговаривать и бывать у него дома.

Я каждый день приходил к нему после занятий и помогал ему по хозяйству. Собирал всю грязную одежду, и после стирки развешивал её на балконе. Хотел помыть пол и посуду, но он запретил мне делать это. Не знаю почему, но он не позволял мне обнять его, а мне так хотелось к нему прикоснуться. Объяснить я это не мог, просто возникало такое желание — проявить свою благодарность. Однажды придя к нему в очередной раз, я заметил, что картинка на потолке больше не создавала такого эффекта, хотя в первый раз я был уверен, что некоторые фигуры двигались.

Мы снова сидим на кухне, пьём каждый своё, он чай, я кофе.

— Валерий Петрович,

а что эта картина у вас на потолке означает?

Мой вопрос заставил его оторвать свой взгляд от кружки и изучающе посмотреть на меня. Смотрел он так, словно проверял, готов ли я к ответу.

— Это изображение одного из важнейших событий во Вселенной. Вечное сражение между Светом и Тьмой.

— И за что же они могут биться-то? — С некоторой усмешкой спросил я.

Снова ловлю его изучающий взгляд на себе.

— За ваши души. — Он сказал это так проникновенно, будто сам принимал в этом непосредственное участие. От этого у меня аж мурашки поползли по коже.

— Вы так говорите: «За ваши... « — а за ваши, что уже не нужно сражаться?

Валерий Петрович рассмеялся.

— Ну рассмешили вы меня, Алексей! Это фигура речи, не более того.

Меня порадовало, что Валерий Петрович рассмеялся. Я до этого никогда слышал его смех. Лишь несколько раз он позволил себе улыбнуться в мой адрес. И сейчас, возвращаясь в первый день нашей встречи, вспоминая то, как я воспринял его, мне было стыдно за свои мысли. Я удивился, как сильно мы можем ошибаться в человеке, делая вывод о нём, основываясь лишь на его внешности.

— Алексей, что вас беспокоит? Вы как-то резко сникли?

— Просто вспомнил сейчас об одной не хорошей ситуации.

— Расскажете? Я с удовольствием помогу вам разрешить её.

— Просто я когда первый раз увидел вас, плохо подумал о вас.

— Так, и что же вы, Алексей, такого плохого подумали обо мне?

— Да вы не подумайте — от волнения и стыда я мял пальцы на руках — ничего конкретного. Просто вы весь такой... — я замялся, подбирая слово — ... идеальный, что ли. И меня это сильно раздражало. — Я покраснел как помидор. Боялся даже посмотреть на него. И вместо обиды с его стороны, я снова услышал его смех.

— Идеальный, говоришь? — Повторил он мои слова смеясь. — Спасибо, так меня ещё не называли.

В ответ на его слова, я улыбнулся. Я был рад, что мои слова не оскорбили его. Потому что только сейчас я понял, как дорожил нашей дружбой, если можно было бы так выразиться.

Так завязалась моя новая дружба. И кто бы мог подумать, что всё вот так обернётся. Всё своё свободное время после пар я проводил у Валерия Петровича. Мне нравилось быть с ним. Я узнал его с другой стороны. Умнейший человек, с ним мне было очень интересно с одной стороны и чувствовал себя у него легко и просто — с другой. Он о многом мне рассказывал. Как побывал в разных странах, как был на святых местах, как разговаривал со многими мудрецами, показывал мне фотографии этих мест. Однако, он никогда не предлагал мне остаться у него ночевать. Всегда до полуночи он отправлял меня к себе домой. А мне так хотелось остаться у него на всю ночь. Я понимал, что это неправильно, что если узнают, его могут с позором уволить. Но я ничего не мог поделать со своим желанием. Потому что это было уже не просто желание. Я любил его. Но боялся ему об этом сказать продолжая приходить к нему домой.

И я неустанно предпринимал все возможные попытки заговорить его, но как бы я не пытался заговорить его, как бы не отвлекал, он безошибочно определял время, когда мне нужно было уходить. Но как бы там ни было, я всегда покидал его квартиру в хорошем и приподнятом настроении.

Валерий Петрович, умел не только хорошо рассказывать, но умел и слушать. Я рассказал ему о себе, конечно, не затрагивая наши отношения с Артёмом. Я пока ещё не был готов открыть ему эту часть своей жизни, хотя, я думаю, что он об этом знал. Он слушал, задавал вопросы и не лез туда, куда я не был готов его пускать. Ему становилось гораздо лучше и в один из таких вечеров, когда он уже перестал кашлять, но передвигался ещё с трудом, я не удержался и крепко обнял его.

— Валерий Петрович, спасибо вам большое! — Он отстранился от меня и строго посмотрел.

— Не нужно было этого делать, Алексей.

— Почему? — С негодованием в голосе произнёс я. — Почему я не могу выразить вам свою благодарность? — Я был ошарашен и немного оскорблён его тоном. Я же ничего такого, за что нужно порицать, не сделал. И тут до меня начало доходить. — А-а-а, вам наверно рассказали, что я гей? — Зло фыркнул я в ожидании подобающей реакции. Я просто был уверен в том, что Валерий Петрович если не гомофоб, то натурал это точно, а может быть и тот, кто вообще не приемлет секс. Ведь за эти три недели, он ни разу, ни словом, ни делом не проявил себя в этом отношении. Хотя я всячески пытался показать ему, что я не просто друг или знакомый, или ученик. Но он никак не реагировал на мои выпады. И сгорая от стыда и снедаемый обидой, я был уже готов сорваться с места и уйти, чтобы он не увидел моих слез, готовых водопадом хлынуть из глаз.

— Нет, мне никто ничего не рассказывал. Я это и так знаю.

— Тогда почему? — Сразу не обратив я внимание на вторую часть предложения, спросил я. Но потом до меня дошло. — Откуда? — Чуть слышно произнёс я, продолдая пылать от стыда.

— Я же тебе говорил о своей докторской степени... И если знать, куда смотреть, то всё становится видно.

— Вы из-за этого не позволили мне вас обнять?

— Нет, Алексей, не из-за этого.

— Тогда из-за чего? — Я понимал, что давлю на него, но мне хотелось узнать. Не знаю почему, но просто хотелось и всё.

— Потому что... — и тут он наклоняется ко мне и его губы касаются моих, мы стоим у двери какое-то время и меня наполняют просто невыразимые чувства и ощущения. Такого я никогда не испытывал. Тепло от его поцелуя потекло струйкой по моему телу вниз. Мой член моментально отреагировал. Я почувствовал, как от смазки всё стало мокрым. — ... я в вас влюблён, Алексей. — Отстранившись ответил он. — Потому, что я едва сдерживал себя от этого раньше.

Какой-то реактивный импульс пролетел внутри меня по всему телу. Я не мог объяснить, что сейчас внутри меня произошло. Я испытал сильнейшее потрясение от его слов, от тех чувств, которые даровал мне его поцелуй. Что-то щёлкнуло во мне и мои ноги бегом вынесли меня из его квартиры. Я не знаю почему я плакал, мне ведь было очень хорошо. Его поцелуй был настолько сладок, что я не хотел, чтобы он прекращался. Я стоял в подъезде и облизывал губы, на которых осталась влага от его поцелуя. Мне просто снесло крышу. Я всё никак не мог признаться ему в своих чувствах, всё боялся, что он неправильно поймёт, что наша «дружба» будет окончена. И сейчас, когда всё, как я думал, открылось, я плакал от счастья. Я шёл домой и плакал. Я прикасался к своим губам и возвращался в мыслях к тому моменту, когда наши губы сомкнулись в поцелуе. Хорошо, что была ночь и никто не видел моих слёз.

Всю ночь мне не давали покоя мои мысли. Провалявшись до утра в пастели, я рванул к Валерию Петровичу. Я стучал звонил, но никто не открывал. Раздался звук открывающегося замка двери напротив. На пороге квартиры напротив появилась дряхлая старушенция, которая казалось от сквозняка просто рассыпется.

— Вас как звать, молодой человек? — Проскрипела она голосом несмазанной калитки.

— Каплин Алексей.

— Валерий Петрович просил вам передать. Он сказал, что вы придёте в это время. — Она протягивает мне какую-то плотную картонку чёрного цвета размером с небольшую открытку и скрывается за своей дверью.

Я осмотрел её с двух сторон. Ничего. «Зачем он передал мне кусок картона?» Только и успел я подумать, как на одной стороне проявились золотые буквы. Так ещё писали в старинные времена — пером, размашисто, чтобы буквы написанные чернилами не сливались.

«Дорогой, Алексей, приношу вам свои извинения за свой поступок. Глубочайше сожалею, о доставленном неудобстве, позволив себе, не дознавшись о вашем разрешении, коснутся ваших губ. После ваших объятий я не смог больше сдерживаться. И сейчас жалею, что пребывая в бескрайности чувств к вам, я не мог открыться раньше, потому как был обеспокоен возможной неприязнью. Я вас полюбил ещё тогда, в парке, когда вы сидели у пруда и кормили уток.

Взываю к вашему великодушию и прошу, простить меня, за столь скорый отъезд, возникли срочные дела в Египте. Моя поездка закончится ровно через четыре года. К тому времени вы уже закончите обучение и возможно покинете этот город. На тот случай, если же вы снизойдете до милости дождаться меня, то ровно через четыре года в этот же день я буду вас здесь ждать. « И ниже подпись.

«Странный жанр написания письма немного удивил меня. Сейчас уже так никто не выражается. « Я сел на ступеньку прижав этот кусок бумаги и снова горько заплакал. Я ругал себя и ненавидел, за то, что убежал вчера. В руках почувствовалось какое-то шевеление. Я посмотрел на листок, точнее, что от него осталось. Он рассыпался на мельчайшие частицы у меня прямо в руках.

Вытерев слёзы, я пошёл домой. Оставалась надежда, что мы встретимся через четыре года и я буду ждать. А ночью мне приснился Валерий Петрович. Он улыбался мне и успокаивал меня, что мы скоро увидимся, что четыре года, это не так уж и много времени. На прощание мы снова поцеловались и крепко обнялись. И когда я проснулся, я был уверен, что в моей комнате стоял запах Валерия Петровича, даже вкус на моих губах остался от его губ. Тогда я не придал этому особого значения, списав всё на свою бурную фантазию.

Последний год я погрузился в учёбу, практику и защиту диплома. Юрка буквально стал моим «лучшим» другом. Ни на шаг не отходил от меня. Всё выспрашивал, что там у нас с Петровичем. Он как-то узнал, что я был у него дома. А что я мог рассказать? Рассказал правду, только опустил некоторые подробности, которые касались его квартиры и последнего случая. Он всё рассказывал мне о том, что карты буквально молчат, когда он пытается что-то разузнать про Петровича, словно его не существует и никогда не было: ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. И я не мог не заметить, когда у нас заходил разговор об Валерии Петровиче, Юрка всегда говорил шёпотом и почти вплотную стоя ко мне.

И вот два года учебы закончились. Позади преддипломная практика, защита диплома. Гулянка всей группой в снятом родителями ресторане. Я стоял поодаль, в дальнем углу зала и наблюдал за тем, как парни уже изрядно выпив, лапают девчонок в откровенных нарядах. Одни танцуют, другие стоят в тёмных углах. В этот момент словно из сумрака выплывает Юрка.

Он за эти два года превратился просто в ходячее зомби. Он и так красотой не блистал, с тут просто оживший трупак.

— Привет, Лёх.

— Здоров. — Мне не очень хотелось с ним общаться, но он всегда подкарауливал меня. Ну ничего, осталось недолго и потом поминай, как звали. Да и вообще, он последнее время стал меня раздражать. Всё расспрашивал о Валере Петровиче. Вот и сейчас заведёт эту заезженную пластинку.

— Ну в от и закончилась наша учёба.

— Ага.

— Уже думал, куда работать пойдёшь?

«Ага, как же, так я тебе и сказал.»

— Стратегический план в разработке. — Отшутился я.

— Ну что, не слышно вестей от нашего философа? — Так он звал Валерия Петровича.

— Юра, какого хера ты пристал ко мне? — Взорвался я. — Не знаю я что с ним и где он. Свалил куда-то. Мне не докладывал.

Наверно по моим интонациям и всему моему виду, он понял, что ничего, как и предыдущие разы, он не добьётся, поэтому он также беззвучно исчез в сумраке зала.

Он на протяжении всех двух лет постоянно пытался выпытать у меня о том, кто такой Валерий Петрович, что у него дома, был ли у нас с ним секс, что он рассказывал, куда ходили. Такое складывалось впечатление, что я на допросе. Конечно, я его слал и ничего не рассказывал.

Вот и всё, закончилась учёба, все сейчас разбегутся кто куда, а я буду ждать. Я осматриваю всех, кто в зале, словно прощаюсь с ними навсегда и избегая встречи уже с пьяными одногруппниками, исчезаю в ночной мгле.