Голубой калейдоскоп. Часть 3

Вот – лето; дачный посёлок; огромное красное солнце садится за дальний лес; километрах в двух от поселка – большой пруд, называемый озером, – мы искупались и, обсыхая, стоим на берегу – нежимся в лучах заходящего солнца; мы – это я и мой новый приятель, пацан с соседнего дачного участка; его родители купили дачу весной, и я знаком с пацаном не больше месяца; пацан мне нравится: у него атлетическая фигура, симпатичное мужественное лицо, короткая стрижка, – мастурбируя перед сном, я уже несколько раз мысленно воображал его в своих неуёмных фантазиях; мне почему – то кажется, что каких – либо чувств, похожих на мои, он испытывать не способен, и это наполняет мою душу ощущением грустной безысходности, – мы стоим в плавках у самой кромки воды, и, когда он отворачивается, чтоб отогнать вьющихся вокруг нас мошек, я незаметно рассматриваю его стройное тело, которое в своих подростковых фантазиях я уже не раз ласкал перед сном; он старше меня на год, и дорожка из мокрых, прилипших к животу черных волос опускается у него от пупка к верхней кромке плавок, покойно бугрящихся в области паха; он отгоняет мошек, мы смеёмся, о чём – то говорим, поворачиваясь к заходящему солнцу то передом, то задом, и я, то и дело бросая на него мимолётные взгляды, думаю, что если бы он сейчас предложил мне взять у него в рот или, приспустив плавки, повернуться к нему задом, я бы сделал это, не задумываясь... но он – ничего такого не предлагает, и вообще: он, скорее всего, ни о чём таком не думает, – мы, о чем – то разговаривая, возвращаемся с озера, солнце скрывается за лесом, медленно сгущаются летние сумерки... и когда темнеет окончательно, я, стоя за утлым сарайчиком с возбуждённым, вытащенным из штанов членом, судорожно сжимая от сладости ягодицы, с наслаждением мастурбирую под звёздным небом – я думаю о своём новом приятеле, мысленно представляю его атлетическую фигуру, его мужественное симпатичное лицо, его покойно бугрящиеся плавки, под которыми исчезает – скрывается от пупка идущая дорожка черных волос...

Вот – осень: первые дни последнего школьного года; суббота, я зашел за другом, чтоб идти на дискотеку, его родителей дома нет, мы выпили бутылку вина, чтоб выглядеть круто, и пока Женька, мой друг, одевается, я сижу тут же, в кресле; вино ударило в голову, и в голове приятно шумит – я смотрю, как Женька, стоя ко мне спиной, спускает трусы... за лето он загорел – был на море, и круглая его задница смотрится на фоне золотисто – бронзового тела белоснежно – я смотрю на его круглые, упруго налитые половинки, и мне хочется... мне хочется сделать то, что я уже делал время от времени с другом Женькой в своих одиночных фантазиях – член мой начинает медленно тяжелеть, а Женька не спешит надевать плавки: он стоит ко мне спиной, стоит голый, стройный, выбирая рубашку, его голые круглые булочки смотрятся необыкновенно возбуждающе, и здесь со мной что – то происходит – я говорю то, что еще никогда и никому не говорил... "Жека, – говорю я, – ты меня возбуждаешь... конкретно! Хуля ты стоишь с голой жопой? Или надевай трусы, или – иди сюда... я с тобой что – то сделаю... " – выпитое вино шумит в моей голове, и шумящее желание растекается по телу; "Смотри, чтоб я с тобой что – то не сделал... " – отзывается Женька; "Жека, бля... ты думай, что говоришь! Ты за слова свои отвечаешь?" – говорю я, глядя на круглую Женькину задницу; "Я?" – он поворачивается ко мне передом, и я вижу, что у него полноценный стояк: залупившийся член торчит, призывно алея крупной налитой головкой, – весело глядя мне в глаза, Женька нагло смеётся: "Видел? Я за слова свои отвечаю... "; член у него стоит, он возбуждён, и я, видя это, воспринимаю его возбуждённый член как сигнал к действию: поднимаясь с кресла, я делаю в сторону Женьки шаг, одновременно расстегивая свои брюки – жарко выдыхая в ответ: "Сейчас у меня увидишь ты... "; выпитое вино шумит в голове, и желание, стремительно заполняя тело, неостановимо рвётся наружу... дальше всё происходит как в тумане: мы стоим перед раскрытой дверцей одёжного шкафа, я, прижимая Женьку к себе, жарко мну, тискаю ладонями его упругие сочные ягодицы, он, приспустив штаны с меня, тискает ягодицы мои, и, стояками вжимаясь один в другого, мы при этом жарко, сладко, запойно сосёмся в губы... всё это происходит почти спонтанно, удивительно легко и потому совершенно естественно; Женька – голый, возбуждённый – молча тянет меня на свою тахту, и я, на ходу снимая с себя джинсы, через го

лову стаскивая рубашку, так же молча поддаюсь его натиску; оба голые, возбуждённые, мы снова сосёмся в губы, с упоением тремся сладко залупающимися липкими стояками друг о друга, безоглядно лапаем друг друга, ласкаем, с нескрываемым наслаждением тискаем; "Возьми в рот... " – шепчет Женька, толкая мою голову к своему паху; "А ты?" – я смотрю на него вопросительно; не отзываясь – ничего не говоря в ответ, он первым берёт мой член в рот, обжимает его горячими губами, и вот – лежа "валетом" на скрипучей низкой тахте, мы с упоением, с наслаждением сосём друг у друга возбуждённые, багрово залупившиеся члены, и всё это опять происходит так естественно, как будто мы в миллионный раз занимаемся самым заурядным делом, а между тем – еще полчаса назад я обо всеём этом мог только мечтать, – я впервые в жизни сосу половой член, и впервые член мой, горячо обжимая, влажно скользя по нему вверх – вниз, ласкают губы чужие... кончаем мы друг другу в рот, и делаем это почти одновременно: рот мой внезапно в одно мгновение наполняется горячей солоноватой спермой, и это для меня так неожиданно, что я тут же, не думая, машинально проглатываю Женькин эякулят, словно из стакана отпитый глоток киселя; впрочем, Женька делает то же самое – почти в то же самое мгновение глотает сперму мою, и делает он это тоже, как я понимаю, от неожиданности... сладость оргазма полыхает в промежности, – отсосали, кончили... кайф! Я так долго – столько времени! – думал – мечтал об этом, что теперь, когда это случается, я испытываю прежде всего чувство радостного, ликующего удовлетворения, что это – свершилось... "Ну, бля... прикололись мы... вообще... ", – вытирая тыльной стороной ладони мокрые губы, комментирует Женька то, что случилось – произошло, и непонятно, одобряет он или осуждает то, что случилось – произошло; больше мы с ним об этом не говорим – мы оба, не сговариваясь, делаем вид, что ничего такого между нами не было и в помине; а еще через час мы привычно тусуемся на дискотеке, у Женьки есть девчонка, он танцует то с ней, то с кем – то ещё, они ссорятся, мирятся – жизнь продолжается... или – жизнь каждого из нас только – только начинается? Я думаю о том, что случилось, думаю о Женькином члене – о его чуть солоноватом вкусе, думаю о впервые испытанных мною ощущениях, я мысленно прокручиваю шаг за шагом случившееся, и мне верится и не верится, что всё это было в реальности: "я сосал хуй" – неоднократно говорю я сам себе весь оставшийся вечер, то танцуя под гремящую музыку, то перекуривая в кругу пацанов, а перед сном, снова прокручивая всё это в памяти, я приспускаю в постели трусы – и долго – долго дрочу, задыхаясь от наслаждения... Потом у нас с Женькой это – взаимное сосание членов – будет ещё несколько раз, но каждый раз это будет случаться – происходить лишь тогда, когда мы оба будем пребывать в подпитии, – во всё остальное время мы, словно сговорившись, будем упорно делать вид, что всё это нам неведомо, ненужно, абсолютно неинтересно, а потому – всё это нас, друзей – приятелей, никаким образом не касается...

Где – и когда – это всё начинается? В детстве? В отрочестве? В юности? Лето, солнцем залитый день... молодо зеленеют деревья, и тёплые апрельские вечера кажутся бесконечно – томительно – длинными... зима, лютующая морозами... огромное красное солнце садится за дальний лес... дождь, барабанящий по окну... тихая сухая осень – тонкие паутины плывут в хрустально – прозрачном воздухе... словно в калейдоскопе, где один причудливый узор непредсказуемо сменяется другим, из глубин моей памяти хаотично возникают мгновения собственной – и не только собственной – жизни, – я, как зачарованный пилигрим в ускользающий горизонт, всматриваюсь в непроходящее минувшее, и снова...

Снова – весна: на перекрёстке, под фонарём, льющим ровный молочный свет, два мальчишки стоят на весеннем ветру и, неотрывно глядя друг другу в глаза, говорят о чём – то малосущественном, совершенно пустом... два мальчишки, стоящие на весеннем ветру, сами не знают, о чем они говорят, – они, опьянённые весной, опьянённые своей шумящей юностью, неотрывно смотрят друг на друга и, чувствуя друг к другу непонятное, сладко волнующее, томящее притяжение, говорят буквально обо всём – говорят и никак не могут наговориться... они говорят и говорят, тут же забывая, о чем они говорят, эти два мальчишки, стоящие под фонарём, и весенний ветер, весело подхватывая, несёт их слова по пустынной улице – уносит слова их прочь...