Дневник русалочьего мужа. Часть 2

4 ЯНВАРЯ

Возвращался из Блэк-Пойнта, — девочка встретила меня в море. Радуюсь — все с рыбкой моей в порядке — но сразу учуял неладное; вытащил ее, мокрую, на палубу, обцеловал от макушки до хвоста, и рассказала мне: были у нас люди, трое. Забрались в дом, что-то искали. Ее, слава Богу, не видели.

Всё. Первое вторжение. Хорошо, что предвидел и принял меры.

У нас с ней уговор: как только она слышит звук чужого мотора (а звуки она различает лучше любой аппаратуры) — моментально уходит в море. На случай, если незваные гости застанут ее на суше, я соорудил забор — за ним она сможет проехать на своем кресле к воде. И ни одна живая душа ее не должна видеть. Она и сама это понимает...

Черт, неужели — конец нашей мирной жизни? Казалось бы — дальше, чем мы забрались, не заберешься, лучше не спрячешься... Куда податься? А все жемчуг, будь он неладен. Вэнди носит мне его горстями, и я не выдержал — загнал пару штучек в Блэк-Пойнте. Старался тихо, тайно... Дурак, дурак, дурак!

Обменял покой любимой на белые блестяшки.

***

Вернулись в дом — будто стадо бизонов попаслось. Жемчуг, жемчуг — черт дернул меня с ним засветиться! К нему, разумеется, присовокупились слухи о моих покупках, и все вместе раздулось в некий мистический пузырь: одинокий профессор, просвечивающий рентгеном жемчужные горы.

Ничего не унесли, поганцы, но раскурочили все до последней дощечки. Я ни за что не боюсь, кроме моей рыбки, моей девочки. Хоть бы не принесло никого за две недели. (Через две недели хвостик срастется у нас, и буду снимать шину; а до тех пор — рыбка не может плавать далеко и быстро, и потому — привязана к моему дому). Не буду отлучаться; пока я здесь — не посмеют нагрянуть сюда. А посмеют — пожалеют.

***

6 ЯНВАРЯ

Вот уже и больше месяца, как Вэнди со мной.

Она изменилась неузнаваемо. Читает быстрее меня — «хватает» текст блоками, — и на нее не напасешься книг. В человечьей жизни ориентируется, будто жила среди людей много лет; к расспросам жадная — беседуем с ней часами; интересно ей все на свете, и частенько ставит меня в тупик. Ее мышление — отдельная тема (когда-нибудь об этом — подробнее и серьезнее).

На еду нашу она, следуя моему строгому наказу, не переходит — хоть чипсы и сладости манят ее, как ребенка. Слежу, ревностно исполняя должность русалочьего диетолога. Ездит на своем кресле, как заправский лихач, обгоняет меня, визжит — довольная!

Любимый, чистый, ласковый, любопытный, невозможно прелестный, нежный, гениальный ребенок. Милый, обожаемый, чувственный. Она жена мне, но в моем чувстве к ней есть что-то отцовское. И в ласках ее — что-то детское есть, отчаянно-искреннее: так забываться и отдавать себя умеют только дети.

Она — девочка, и она же — выше, чище, талантливей, умней меня. Когда ебу ее — к наслаждению от секса примешивается и долька чувства, будто посадил себе на колени маленькую девочку, чухаю ей затылок, вижу, как она балдеет... Сегодня влил в любимую дырочку, наверно, литров десять спермы, потом обсосал-облизал — обкончалась до полуобморока. Обожает ебаться мой жеребенок.

Гуляем с ней по острову. Чувствует себя на суше куда уверенней, чем я в воде.

***

Вода. Вода жизненно необходима ей; вода разделяет нас. Два мира, две стихии — кому, как не естественнику-медику, понять всю пропасть между ними? Но мы преодолеваем ее; мы любим друг друга, мы — вдвоем, мы — семья. Вэнди спит в бассейне, или в ванной, или на берегу (я вырыл для нее ложбинку — «спальную бухту»). Да, мы никогда не будем спать ночами в кровати, под одеялом; но я, кажется, привыкаю спать с ней в воде. Если ее нет рядом, под боком — не засыпаю. Не могу спать.

Ночевали в бассейне, в «спальной бухте» — чудно, жмется ко мне, льнет, сопит у меня на груди, водичка теплая — главное закалиться, не простудиться. На то ты и медик, Элистер Дуглас. Врачу, излечися сам!

Несколько раз, любопытства ради, забиралась ко мне в кровать. Я был счастлив, но — увы, ткань противопоказана ей, как и одежда: впитывает всю влагу, и девочке сухо. Ей, правда, понравились мягкие матрацы и подушки, понравилось, что можно кутаться в одеяло, и она сказала мне:

 — У меня тоже есть любимое мягкое место. Оно мягче твоей кровати, много мягче. Я обожаю это место! Я отведу тебя туда...

Ого! Подползла, хулиганка, между ног — и лижет... !!! Потом продолжу.

***

8 ЯНВАРЯ

«Мягкое место» Вэнди — на другом острове.

Отправились туда на катере. Я предполагал что угодно — траву, песок, цветы, сено, — только не то, что увидел.

А увидел... грязь. Огромную отмель голубой глины. Отлив, море отошло прочь — и открыло два-три гектара гладко намытой глины, сверкающей на солнце, как сталь.

Зовет меня мое чудо, визжит, смеется, — «там хорошо!!! мягко, весело, приятно!!!...» С первого же шага увяз выше колена; а Вэнди, как змеючка, извивается, руками подтягивает себя, вся серо-голубая уже, под слоем глины — ни чешуи, ни кожи не видать, — и кричит: «дальше, дальше! Там самое мягкое!...»

Лег и пополз за ней. Тут же вымазался, как чушка. Дурдом! Но... очень скоро почувствовал с удивлением, что мне и мягко, и очень приятно, и весело, как в детстве — вопреки моей наносной врачебной брезгливости.

Еще минутка... и — возимся, хлюпаемся, обмазываемся, тремся, чавкаем, зарываемся, ныряем и фыркаем, как настоящие поросята!!! Это описать невозможно!... Швыряемся мягкими комьями, зарываем друг друга, шлепаем, шлепаемся сами, прыгаем, скачем — и просто плюхаемся, получая дикое удовольствие от того, что мы в гуще этого вязкого киселя, и на нас живого места нет!

Господи, на кого мы были похожи! Видела бы меня моя мама...

Очень скоро чудо попросило: «сделай мне сладенько». Секс в глине, ну и ну!... Хотела прямо здесь, безотлагательно — уже и возбудиться успела сильно, и красавца моего раздрочить; пришлось объяснить, что — не могу же я напихать ей глины в матку.

Отползли к воде, вымыла мне агрегат (аааа!!! как описать ЭТО наслаждение?!), — сел на нее, как на санки, вплыл в ее дырочку, скользкую, мыльную — и поехал на девочке обратно! Она только охнула.

Еду, скольжу на ней — и ебу ее, и каждым рывком толкаю вперед! Визжит, смеется, стонет счастливо, как дите с мороженым... А я приноровился — чтобы и ездить на ней по глине, и ебать ее вкусненько, — колени согнул, ноги выгнул параллельно грязи, как лыжи, руками держу девочку за сиси, как за руль, — и носимся по грязевой лагуне, как по стадиону!

Катались так не знаю сколько. Наконец мне захотелось выебать ее с силой, всерьез, — притормозил, поднажал на девочку, зашлепал в ней, как поршень. А если мять сквозь глину ее сосочки — ей скользко, сладенько, она просто волком воет, выгибается дугой, головку в глину вдавливает... Тут я и решил

закопать ее. Ебу, напор увеличиваю — а сам замазываю ее глиной, закапываю с обеих сторон. Воет, фыркает, отплевывается — бесполезно. Закопал-залепил ее со всех сторон — тут ей и конец пришел: загудело под глиной, задрожало — и вырвалось на волю серое чудище, кричит, вопит, скачет подо мной, подкидывает меня до небес...

Боже, как хорошо.

Я сумасшедший. Мы сумасшедшие.

***

9 ЯНВАРЯ

Когда она кончает подо мной, — я на ней, как на диком мустанге. Сильная, гибкая... нежная, чудная моя. Я когда ебу ее — теряю всякий разум. Вот так вот: все мысли вышибаются, все лишнее, вся лабуда, накисшая во мне за тридцать три года, — остается только восторг, нежность, единство...

Однако я заболеваю. Поспал в водичке. Глупости! Выбью инфекцию трудом, энергией, делами... Все бактерии подохнут.

***

11 ЯНВАРЯ

Заболел. Только этого не хватало. Гиппократ недоебанный...

***

13 ЯНВАРЯ

Провалялся с жаром три дня. Пневмония. 39, если не 40.

Боже мой — но Вэнди, Вэнди!...

Мог ли я предположить каких-нибудь полгода назад, что буду валяться с температурой на Большом Барьерном Рифе, и за мной будет ухаживать русалка в инвалидном кресле?

У меня нет никаких слов, чтобы описать... Я начинаю реветь, как только думаю об этом. Она все время со мной. Окунается, чтобы не задохнуться — и ко мне. Держит меня за руки, впитывает боль — и мне лучше. Отходит тяжесть, красные точки уплывают из мозга... Вэнди! Она лечит меня. Дала в раковине какой-то дряни, горькой и вонючей, как желчь: «огонь в теле, плохой огонь...» Жаропонижающее. Русалочья медицина. В доме — ни одного подходящего медикамента. Как же: умные врачи не болеют такими банальными болячками, как пневмония.

Носит мне еду. Выучила мой рацион; пытается что-то готовить. Смех и грех. И сердце разрывается...

Бледная. Гоняю ее — обижается: «ты не хочешь видеть меня?» Говорит: «ты лечил меня — теперь я лечу тебя. Так надо». Драгоценный мой жеребенок!

Только б не заболела сама!

***

14 ЯНВАРЯ

Мне лучше. А Вэнди заболела. Воздушно-капельный путь, папу его.

39. Русалочьи лекарства добывать не умею. Своих нет. Придется ехать в Блэк-Пойнт.

Боже, спаси и сохрани ее...

***

16 ЯНВАРЯ

В Блэк-Пойнте у меня угнали катер. Вернулся на прокатном... нет Вэнди. Разгром, пустота. Нет Вэнди.

Думал: испугалась чужого мотора. Кричал: я здесь, плыви сюда!

Нет. Нет ее.

Второй день пошел. И катера нет.

***

Был у нас уговор. На него вся надежда... Если поймают, привяжут ее — пусть пообещает негодяям жемчуг. Чтоб выпустили в воду. Приведет их к условленному месту, дескать, там жемчуга много, нырнет, и там в коробочке — пилки-ножики. Я дал ей, она спрятала на дне.

С полицией боюсь свой катер искать: вдруг прирежут ее. На новом — только отпугну ее, если она жива. Как быть?

***

17 ЯНВАРЯ

Купил новый катер — изъездил в поисках не знаю чего весь архипелаг, кажется. Еле стою на ногах.

Нет. Ни катера, ни ее.

Не вернулась.

***

Господи!... Если ее там нет — все. Болше не увижу ее.

***

20 ЯНВАРЯ

Спит. Обкончанная, умиротворенная, заласканная. Сопит в бассейне.

Сегодня ей лучше: аппетит проснулся, поплавала немного... Попросила «тух-тух» — выебал ее нежненько, медленно, чтоб силы не тратила, а только впитала в себя. Расслабил, зачухал — если пальчиками щекотать ей нежненько кожу, девочка оплывает, мягкая становится, чувствительная — тут ей только язычком клитор обработать, и готово: наливается, набухает, мучится, принимает в себя наслаждение, как воду в губку. И спускает без катаклизмов, сладенько, обволакивающе, урчит медвежонком... Обожаю ее, когда она спускает: розовая-пунцовая, глазки круглые, мутные, счастливые. Вставлял ей не спеша, без напора, чтоб распробовала, как член скользит-распирает ее, наполняет теплом ее тельце...

Я не верю, что нашел ее. Ебал ее только что, горел в ней сладким огнем, лопался и взрывался в ней... не верю. Моя девочка, мой жеребенок.

... Все было так, как я и думал. Услышала мотор моего катера, не спряталась, думая, что это я... Когда увидела ублюдков — было поздно. Поймали ее, опутали сетями, потащили... ей плохо, мутит ее... Пообещала жемчуг — и дальше, слава Богу, все по нашему сценарию. Привязали, нырнула, перепилила канат — и тю-тю.

Но до того... Я спросил Вэнди: они что-то сделали с тобой?

Девочка как посмотрит на меня... я заревел, бросился к ней, целовал ее, как сумасшедший, и шептал ей:

 — Забудь... Забудь. Они злые, но ты их победила. Ты их обхитрила. Забудь все. Нам будет хорошо.

Вэнди плакала и рассказывала мне:

 — Я не хотела... Они связали меня, и... Все по очереди, а потом... Потом — даже двое сразу... Один сзади, другой спереди. Меня подвесили к мачте. Я умирала... Я не знала, что можно так... сзади... Мне было... очень больно, и... самое страшное — было приятно. Я не хотела этого, но мне было приятно. Сзади... И когда они... двое... я... в общем...

И она разревелась, — и мы ревели вдвоем, обняв друг друга. Я представлял, как Вэнди корчится, насаженная на два бандитских хуя, извивается, воет от сладости и унижения... как сладко было думать, что Вэнди никогда не выебет ни один хуй, кроме моего... Господи! Я целовал поруганные дырочки, слизывал с них воображаемую грязь, — и Вэнди вдруг попросила меня:

 — Сделай мне «тух-тух».

Голосок ее изменился; пизденка потекла, заблестела...

Кажется, девочке было хорошо.

***

21 ЯНВАРЯ

Поправляется рыбка, поправляется маленькая!!! Температуры нет, легкие почти не поют, сил прибавилось — просится в океан. Отпустил ненадолго. Боюсь за нее страшно, и скучаю без нее...

Антибиотики спасли ее. Помогла и глина ее любимая — недаром Вэнди «что-то повело туда», как она сказала мне. Пролежала, зарывшись, как угорь, три дня — создала себе идеальный температурный баланс. Никакая постель не заменила бы такой глиняной купели.

Но я вовремя нашел ее.

Так. Надо думать, как быть дальше. Дано:

1) Они вернутся.

2) Деньги на исходе.

3) Здесь, на этих островах Вэнди жизни не будет. Во всяком случае, со мной.

4) О разлуке не может быть и речи. Сегодня я выяснил это окончательно и бесповоротно.

5) Разлучить ее с океаном — преступление, которого я никогда не прощу себе.

6) Как быть?

Конечно, в теории благородно было бы отпустить ее в недра океана... Но тут дело не только в моем эгоизме. Сегодня она сказала мне:

 — Если мы с тобой разлучимся, я умру. Вдохну воду и умру.

Вот так.

Так что — думай, Эйштейн, думай, как быть. Теперь твоя жизнь тебе не принадлежит.

... Вернулась. Бегу кормить, лечить, ласкать, облизывать моего жеребенка.

Е-mаil автора: 4еlоvеcus@rаmblеr.ru