Дело было после войны сразу. Часть 2

Говорил я уже про баню, парень. Баню мы топили каждую неделю, по субботам. И, конечно, первым всегда париться я шел. Потому что самый жар, а я это дело любил. В армии настоящей бани даже у нас, гвардейцев, не было. Так, сарай или палатка, там немного пара и вода теплая. Так что соскучился я по бане, наверное, сильнее даже, чем по маминым пирогам. Девки тоже, – у них было дров мало, да и тяжело это, воду таскать надо много. Разок в месяц парились, в лучшем случае, а летом так и вовсе не топили, холодной водой мылись.

Баня у нас была знатная, отец еще ставил. С хорошей печкой, нормальной, с трубой. Я, когда служил на Северо – западе, под Ленинградом, все понять не мог, – как там местные по – черному баню топят? Это же ужас просто! Лишней минуты в этой копоти не просидишь. У нас же я подолгу сидел в парилке, выходил, пил чай из самовара, и обратно возвращался – потел. Это вам сейчас не понять, какое выходило удовольствие:

Ну, и в одну субботу все я сделал как обычно. Затопил, подождал, самовар поставил, девок предупредил. Даже уже посидел в парилке немного, почти не парился – для разогреву: Водка? Ты, мил человек, не глупи. Это ж дураком надо быть, чтобы в бане – водку пить! Да я и вообще её не любил совсем. И сейчас не особо жалую. . А пива у нас в колхозе, конечно, не было. Чай, черный чай, с диким медом в сотах и сушенной малинкой. Очень даже кстати вкусно. Чай хороший было трудно достать, но можно. Впрочем, я и зверобоя отвар любил не меньше.

Так вот, сижу я, значит, в парилке, и тут слышу – идет кто – то по снегу, под валенками хрусть – хрусть. Тут и гадать нечего, кто – то из девок: Думаю, – что еще случилось, что меня беспокоят? Посчитай, единственный "культурный отдых", как никак. Кроме сна.

Слышу, заходит в предбанник, топчется там. Потом в парилку стучаться.

Я, хоть и не хотелось совсем, снимаю с гвоздя простынь, заворачиваюсь, открываю. На пороге, – Василиса, в тулуп отцовский укуталась, валенки в снегу. От одного взгляда на неё – холодно стало.

– Ты уже паришься, Пашка? – спрашивает.

– Ну да, – говорю, – А что стряслось – то?

Она мнется, не знает что сказать.

– Да вот, – говорит, – А я к тебе пришла:

И скидывает свой тулупчик. А под ним на ней ничего и не было:

Я вообще – то девок голых повидал уже, по секрету тебе скажу, парень. К тому моменту, я имею в виду. И наших, и немок, везде для предприимчивого солдатика сговорчивая бабенка отыщется, если знать, как искать. И, если тогда и растерялся, то, конечно не оттого, что Василисины телеса увидал. А именно оттого, что родная сеструха мне вот так просто на обозрение себя предъявила.

Обзирать, сказать по правде, было особенно и нечего. Василиса, конечно, за последние месяцы немного поправилась, но, все равно, совсем не купчиха была с картин Кустодиева: Живот плоский, как крышка от кастрюли. Ребра выпирают. Задница – как два моих кулака, твердая и поджарая. Ножки тонкие, худые как спички. Сиськи – красивые, островерхие, как две спелые грушки, с темными сосцами, – но на тощей груди смотрятся странно, будто сами по себе растут. Крепкая, но уж больно жилиста. Хотя, вообще, сестры мои были симпатичные. Курносенькие, сероглазые, русые, миловидные – не принцессы с герцогинями, конечно, но, на свой лад, очень даже справные:

Однако, пока я молчаливо её рассматривал с открытым ртом и вникал в ситуацию, хрен мой под простынкой вник гораздо быстрее, а уяснил глупый орган только, что перед ним девка. Голая. И вполне зрелая – вон какие сиськи торчат! После этого я ничего уже за него сообразить не смог, ибо ничего, кроме этих сисек, да кустика волос у Василисы на лобке, уже и не видел. Машинально подумал, что она же на холоде стоит, дернулся к ней, в парилку затащил, и дверь запер:

А потом?

А потом, я Василису стал парить. Не поверишь. Натурально, вениками. Сложил на полог, валенки скинул, вместе со своей простынкой за дверь метнул, и березовым веничком, – да по спине, да по заднице, – ох, до чего же у неё тощая тогда была задница! – да потом перевернул, и по новой, по животу, да по сиськам по этим самым, от которых у меня ум за разум поехал.

Хрен мой стоял торчком, и если я и хотел из Васьки дурь веником вытрясти, из себя её выбить не получалось. Разве что немного слабее кровь в голову бить стала. Но, – жарко. Поэтому быстро упарился и сам до полуживого состояния. Тут услышал, что и Васька едва постанывает, вроде как тоже уже воздухом вздохнуть хочет.

Взял я её на руки, и вынес в предбанник. Положил на топчан, накрыл простынкой, а сам рядом сел. Смотрим друг на друга.

– Паш

, – она говорит, наконец, – Ты хоть и брат нам, но мы же видим, что ты для нас стараешься, так, как для иных и мужья не стараются. И что тебе женихаться тоже хочется, ты парень молодой, но с нашими бабами связываться не желаешь. Я тоже никого из деревенских не хочу. Так давай ты мне пока как муж будешь? Я же знаю, что мужчинам это нужно:

Она, наверное, еще много бы чего сказала, точнее, – проблеяла: Потому что, конечно, она смущалась тогда и слова с трудом находила. Но, надо тут сказать, что в прохладном предбаннике мой хрен не только не расслабился, а наоборот, – совсем стыд потерял. Смотрел я на сестренку, даже слушал, что она бормочет, а в голове только и стучало: "Девка! Девка! Охочая! Бери, пока теплая! Вперед, дурак!". Сейчас самому странно. И ведь трезвый был.

Короче, послушал я её, послушал, да так осатанел, что рывком сорвал с неё обратно эту простынь, да завалил на топчан ногами кверху. Васька задергалась от неожиданности, даже как будто оттолкнуть собралась. Начала бы отталкивать, – ничего бы и не было, я думаю. Я насильничать никогда бы не смог. Кого угодно, а уж сестренку: Но, – нет. Секунды не прошло, как Васька сама ко мне прильнула и в губы губами вцепилась. И тут уж, сам понимаешь, у меня голова отключилась совершенно, и хрен окончательно возобладал над прочей моей натурой. Я даже его рукой не направлял, – он как – то сам мгновенно дорожку в сестренкину пизденку отыскал:

Ох, и отжарил же я тогда Ваську! Наверное, ни до того, ни после, ни с одной бабой у меня такого не было. Была Василиска, конечно, еще девочкой, но мне тогда, честно слово, не до того было. Так не терпелось, что первый заход я за пару минут проделал, не больше, в три толчка, торопливо, как конь, а потом в неё начал кончать, едва сообразил вынуть вовремя: А на второй пошел еще через минуту. Несчастный топчан весь скрипом изошел – сначала я сестру по – обычному охаживал, грубо, без ласк всяких и даже без поцелуев, потом развернул, по – собачьи поставил, ухватил за плечи покрепче, заправил ей так, что она в голос охнула, и так до конца дело довел.

Потом холодно стало, я, также, на руках, отнес Ваську в парилку. Там не удержался, и еще и третий раз, на пологе, отработал её так, что она только повизгивала. Вообще, должен сказать, парень, что в женском удовольствии я тогда мало что понимал. Считал, что чем сильнее и чаще засаживаешь, тем бабам лучше. На деле, оно, может, само по себе и неплохо, но Васька мне потом признавалась, что в первый раз ей не шибко – то и понравилось, а хорошо было только с того, что видела, как мне хорошо. Одного энтузиазма все же не всегда хватает. Ну, ты взрослый уже, что это я: Тогда мне и вправду до того дела не было. В руках девичье тело, молодое, тугое да жаркое, податливое и гибкое, – вот и все мысли:

Вобщем, вышли мы из бани только часа через три. Я, по дурному делу, заходов пять сделал на Василису, причем два раза – в парилке. Поэтому голова не соображала, перед глазами – радужные круги, все тело ныло, а сердце из груди норовило выскочить. Думал, дело плохо, сейчас сомлею. Но, – обошлось.

Спать мы легли на этот раз с Василисой вдвоем. Как муж и жена почти, на родительской кровати. Ночью я проснулся, не удержался, и ещё разок сестренку пёхнул, – тихонечко, пристроившись сзади, задрав её ночнушку, под одеялом, чтобы других сестер не разбудить. Василиса даже край одеяла прикусила, чтобы не стонать. Вроде, никого не потревожили, как мне тогда казалось, хотя панцирный матрас скрипел здорово: Василисе, кстати, так почему – то больше всего понравилось, как она потом призналась, тогда впервые в жизни и кончила, – даже испугалась, что сердце у неё остановится:

Однако, жить как муж и жена, мы, конечно, не смогли. Во – первых – некогда. Днем оба на работах, так или иначе. Вечером – полон дом народу. Я и так очень сестер стеснялся, а тут вовсе стал все время оглядывать, не заметили ли они каких изменений:

Они вида не подавали, хотя Натуська иногда, как мне казалось, за спиной хихикала. Во – вторых, – ну, сам понимаешь:

Короче, превратилось это у нас с Василисой во что – то вроде еженедельной банной традиции. В выходной затоплю баньку, посижу маленько – а потом она ко мне: Первую неделю я с таким нетерпением выходного ждал – слов нет. На работе чуть топором по пальцам не засадил, однажды, воображая про себя обнаженную Василиску на топчане, с расставленными ножками, в полной готовности: Так люди травмы и получают, наверное. Ну, и как до дела дошло, – опять оторвались по полной: Василиска в голос только не кричала, на этот раз нам обоим было здорово, и домой вернулись совершенно счастливые: