Встреча выпускников.

Встреча выпускников проходила в трёхэтажном сером здании из выцветшего со временем красного кирпича. Я прошёл через скрипучие, ржавые ворота и остановился, чтобы посмотреть на панораму своей родной школы. Да, здесь прошли одиннадцать самых дерьмовых лет в моей жизни.

На входе меня никто не встретил, кроме старенькой вахтёрши, которая и рада бы меня вспомнить, да вот только голова уже ничего, кроме кроссвордов, не переваривает. Оно и понятно — она стояла на этой вахте ещё, когда я поступал в первый класс, и уже тогда она была далеко не молодуха.

Встреча проходила в одном из кабинетов на третьем этаже. Я медленно поднимался по лестнице, опираясь на перила, по которым когда-то смело съезжал задницей и получал из-за этого люлей от старшеклассников-дежурных. Позже я и сам стал таким, но на правила дисциплины продолжал плевать с высокой колокольни.

Я сразу вспомнил кабинет, в котором проходила встреча — здесь мы всегда сидели на уроках русского языка и литературы. Старые и посеревшие, ещё советских времён, портреты Пушкина, Гоголя, Толстого взирали со стен монументально и со Вселенской тоской во взгляде. А ещё здесь я впервые разбил кулаком стеклянную витрину, за которой стояли учебные пособия. Разбил классе в девятом, и, хотя с тех пор прошло туева хуча времени, стекло так и не заменили. Всё собирались, да только некому, да и денег никогда нет. «Совок» он и в Африке «совок».

Сейчас кабинет немного преобразился — вокруг были шарики, ленточки и прочая цветная мишура, в том числе и новогодние гирлянды, которые кое-как освещали царивший вокруг полумрак. Неслышно играла какая-то левая попса по радио. Люди не спеша подходили к столу, составленному из парт, брали шампанское, канапе, охотничьи колбаски, которыми заедать только самое дешёвое и гнусное не фильтрованное пиво. Пили, ели, разговаривали. Одним словом — тоска, причём настолько зелёная и всепоглощающая, что мне захотелось сблевать. Но я себя сдержал. Всё-таки, я в приличном обществе людей, с которыми когда-то проводил большую часть своего времени.

Не сказать, чтобы внешний вид моих одноклассников меня впечатлял. Все бабы, то есть, женщины, обзавелись морщинами, целлюлитом и парой-тройкой лишних кило, которые не скрывали ни дорогие платья, ни заграничная косметика. Мужики тоже не похорошели — кое-где уже с седыми, или засаленными волосами, нескладные и просто не мужественные, с пивными животами и дряблыми мышцами. И вот все эти старички да бабушки — мои одногодки? Я, конечно, тоже не был образцом глянцевости — высокий, худой, с зелёным оттенком лица и вечно небритый, я походил на программиста-онаниста, страдающего бессонницей и проблемами с пищеварением. Но на фоне этих снующих туда-сюда кусков живого сала, я запросто мог прикинуться фотомоделью.

На таких тусовках я стараюсь не «отсвечивать» — мало ли, затащат в какой-нибудь дебильный до невозможности конкурс, или втравят в долгую и бессмысленную беседу о «тех временах», во время которых мне подчас хочется выпить цианистого калия и пойти повеситься.

В этот раз меня никто не трогал, и большинство народа вроде бы даже не заметило, как я появился. Это вселило в меня надежду, но ненадолго. Вскоре из общей толпы отделилась одна парочка и уверенным шагом направилась ко мне.

— Андрей! — невысокий и пухловатенький мужчина приобнял меня и похлопал по спине — Андрюха! Сколько лет, сколько зим!

Такая неожиданная реакция на мою скромную персону вначале ввергла меня в ступор. Но затем я узнал его — это был Паша. Мы сидели с ним за одной партой, так как он не пользовался популярностью в классе, и я был единственным, кто не общался с ним, как с изгоем.

— Пашка! — расплылся я в фальшивой улыбке — Рад тебя видеть!

Ложь, ложь, ложь. Ничего, кроме лжи. Мне насрать на тебя Паша — что сейчас, что тогда, когда мы учились в школе. Я якшался с тобой только потому, что ты давал мне списывать математику и геометрию. Так что не обольщайся, пухлячок. Я не твой закадычный товарищ, и никогда им не был.

— Я тоже очень рад! — он улыбался вполне искренне — Как ты вообще, дружище?

— Потихоньку, помаленьку — уклончиво ответил я — Работаю то там, то сям. Верчусь, как уж на сковородке. Сам знаешь, жизнь заставит — не так раскорячишься.

— Ну да, ну да — он поджал губы и закивал — Понимаю, конечно, понимаю... Кстати, я женился! А вот это — моя жена!

Он показал на особу, стоящую подле него. Её я тоже не сразу распознал, но отчётливо видимое даже в темноте родимое пятно на шее, похожее на знатный засос, всё расставило по своим местам.

— Это же Машка! — радостно подсказал мне Паша — Машка Голубева! Что, не узнал?

Узнал, конечно, узнал. Причём мой член распознал её быстрее, чем головной мозг. Такую хрен забудешь.

— Привет, Андрей — сказала мне Мария томным голосом и закатила глаза. Похоже, она уже приняла на грудь, и немало.

— Машенька, солнышко, можешь пока поболтать с подругам, хорошо? — он обнял её и поцеловал за ушком — нам с Андрюхой нужно поговорить наедине.

Маша нетрезво кивнула и виляющей походкой пошла обратно в толпу народа.

— Машка! — с неподдельным восхищением в голосе прошептал Паша — Машка Голубева! Боже, как я по ней сох — ночами спать не мог, только о ней и думал! Помнишь, Андрюха, я тебе клялся и божился, что это девушка выйдет за меня замуж? Так и получилось! Мечты сбываются, старик!

Да, вижу. Действительно сбываются. Причём у некоторых — самые извращённые.

— Знаешь, я до сих пор помню, как мы с ней впервые поцеловались в женском туалете — мечтательно бормотал он — я тогда просто на Седьмое Небо улетел...

Паша ещё что-то говорил о том, как он её любит и как они счастливы вместе, а я слушал и тактично молчал. Лучше ему не знать, что его благоверная в том же женском туалете отсосала члены чуть ли не всем в школе, начиная с девятого класса, включая учителей, директора и меня. Лучше я промолчу, как на выпускном вечере, её дырки брали на измор, как Брестскую Крепость, все, кому не лень, в том числе и я. Лучше я закрою варежку на замок, и он не узнает, что женат на последней и самой знаменитой шлюхе нашей школы. Зачем портить крепкую семейную ячейку?

Наконец, он выговорился, ещё раз похлопал меня по спине, сказал, как рад нашей встрече, оставил мне свой мобильный и ушёл искать жену.

Я незамедлительно скомкал клочок бумаги с номером телефона и выкинул куда подальше. Голова после бессмысленного разговора с Пашей немного болела, да и пузырьки из, и без того паршивого, «Советского» шампанского давно ушли. Я осушил остатки бокала одним большим глотком и направился к «шведскому столу» за новой порцией халявного бухла.

Проходя мимо Маши, мы встретились взглядами. Я показал ей «отсос» путём пальца, языка и щеки и весело подмигнул. Она поддато захихикала, махнула рукой и показала в сторону мужа — мол, было дело, да только «не пали контору».

Пока я выбирал, что же мне взять — отвратительное немецкое пиво «Хайнекен» или ещё более отвратительную «Аливарию» — я заметил её. Она стояла так же, как и я — отстранёно и одиноко, демонстративно отгораживаясь от коллектива и отгораживая коллектив от себя.

Это была Светлана, или просто Света — моя первая и последняя школьная любовь. Во времена нашей бурной юности, она считалась первой красавицей в школе, и каждый старшеклассник считал своим долгом залезть ей под юбку. Попыток было много, но повезло только мне. Сказать, что наши отношения были странными, значит, ни сказать ничего. За всё то время, что мы встречались, она ни разу меня не поцеловала. Ни в губы, ни в щёку, ни в лоб — вообще никуда. Да, она позволяла трогать свою грудь и запускать руку в трусики, но без поцелуев, это было всё равно, что водка без пива и пиво без воблы — вроде как всё на мази, но всё равно хреново.

Сексом мы тоже занимались, если это вообще можно было назвать сексом. Несмотря на ангельскую внешность, в постели Света была полнейшим «бревном» и не проявляла при половом акте никакой, хотя бы небольшой, активности. Я, считай, удовлетворял себя сам — только вместо журнала с голыми тёлками было неподвижное и еле дышащее тело, позволявшее себя иметь, но не дававшее никакого стимула к активным действиям. Она никогда не брала в рот и не позволяла себе даже подрочить мой член. Я просто вставлял его, куда нужно, держал его там какое-то время и кончал на её прелестный плоский животик. Всё это занимало от силы минут десять, во время которых она не стонала, не пыхтела, вообще не разговаривала и смотрела исключительно в потолок, как будто меня рядом вовсе не существовало. Иногда мне казалось, что я трахаюсь с трупом.

Сейчас, с высоты прожитых лет, я понимаю, что Света просто больна, и моей вины здесь нет и никогда не было. Но тогда, мне казалось, что причина именно во мне, что я не удовлетворяю её как мужчина и всё такое. Хорошо, что это чувство прошло и не переросло в серьёзный комплекс.

Подумав с минуту, я всё-таки выбрал «Хайникен» и подошёл к Свете поздороваться.

С момента нашей последней встречи на выпускном, она сильно изменилась. Лицо опухло от бесконечных косметических подтяжек, кремов и мазей, а губы — от ботекса. Некогда стройная фигурка теперь распалась на несколько свисающих жировых складок. А венчали всё это внушительные, но опухшие груди, просвечивающиеся через тонкую тёмную ткань платья — верный признак кормления молоком. Значит, у неё есть ребёнок, а может, и не один. Против детей я ничего не имею, но зачем выставлять грудь на показ, если ею уже никого не соблазнишь?

— Привет, Света — по-простецки сказал я, отсалютовал ей бутылкой «Хайникена» и сделал из неё внушительный глоток. Паршивое пиво, да ещё и тёплое.

— Привет, Андрюшенька — ответила она. Голос у неё, в отличие от внешности, почти не изменился — он был всё таким же тягучим и глубоким. Из Светы могла бы получиться неплохая певица, наподобие Ланы Дель Рэй.

— Как жизнь? — продолжал я, попивая отвратное тёплое пиво — Как детишки? Уже большие?

— У меня нет детей — ответила она размеренно и спокойно — По крайне мере, своих.

Я немного смутился от подобного ответа, но вида не подал.

— Да я просто заметил, что у тебя... сиськи обвислые — я перестал скрывать свою неприязнь к ней — как будто детей кормила.

— Кормила — сказала она и посмотрела мне в глаза — Но не своих, а чужих детей. Я суррогатная мать, Андрей.

Относись я к ней хоть чуточку лучше, тотчас же подавился бы своим тёплым «Хайникеном». Но по — своему, я её ненавидел.

— Ну — пофигестически заключил я — надеюсь, платят хорошо, раз ты в таких шмотках щеголяешь.

Она молчала, насупившись, а я продолжал. Тормоза у меня слетели уже давно.

— Мне интересно, а как тебя оплодотворяют — заливают сперму в пизду из пробирки, или приходит чужой муж и тихо ебёт тебя, пока ты лежишь и мечтательно смотришь на звёзды?

— Андрей — наконец прервала она мою тираду — мне жаль за то, что мы встречались в школе. Это было ошибкой.

— Ошибкой? Что именно было ошибкой — то, что я должен был изображать ёбаного некрофила? Или то, что никто, кроме меня, не пытался довести тебя до оргазма? Ты вообще его испытывала когда-нибудь? Может, ты и слова такого не знаешь?

— Андрей! — Света внезапно повысила голос.

— ЧТО? — закричал я и больно схватил её за запястье — ЧЕГО ТЫ ХОЧЕШЬ ОТ МЕНЯ, СУКА? Ты и так испоганила мне всю юность, а сейчас, как ни в чём не бывало, изображаешь из себя девочку-целочку и пытаешься выставить меня полнейшим уебаном! Знаешь, что? НЕ ВЫЙДЕТ!

Только сейчас я заметил, что в кабинете наступила гробовая тишина. Все взоры были обращены на меня и Свету. Мы были настоящими звёздами сегодняшнего вечера. И меня, никогда не любившего всеобщее внимание, это жутко бесило.

— Чего вы все вылупились на меня, а? — громко обратился я к своим бывшим однокашникам — вы то сами далеко не святые!


Я бросил быстрый взгляд на парочку Паши и Маши и осудительно ук

азал на них пальцем.

— Маша Голубева — та ещё шалава! Всем сосала, всем давала, даже бомжам и малолеткам! И ВСЕ об этом знали! ВСЕ, кроме Паши, её драгоценного мужа! Эй, Пашок — обратился я уже персонально к нему — а когда ты с ней целовался в первый раз, ничего во рту не чувствовал? Потому что перед этим — она у меня отсосала! И даже рот наверняка не прополоскала!

Все в кабинете продолжали подавленно молчать. Только Паша, бледный, как смерть, выбежал из кабинета. Маша была поплелась за ним, но я сильно толкнул её в спину, и она с грохотом полетела на пол.

Я быстро подскочил к ней и яростно сорвал юбку вместе с колготками, оголяя толстые ляжки.

— Она и сейчас любому за четвертак даст! Да, Машунь?

Пьяная вусмерть Маша что-то невнятно бормотала, не в состояний даже поднять голову.

— Только я тебя ебать не буду, поняла? — прошептал я ей на ухо — Пусть тебя другие трахают. Те, кому в школе не успела дать!

С этими словами я перешагнул через её бездыханное тело и вышел из кабинета. Для меня встреча выпускников прошла точно по индивидуальному плану.

***

Я ещё долго ходил по тихим и безлюдным школьным коридорам, пока окончательно не успокоился. Домой совсем не хотелось, да и ничего интересного меня там не ждёт. Поэтому я поочерёдно проверял кабинеты, пока не наткнулся на один незапертый.

Это был кабинет математики, моего самого нелюбимого предмета. Я и сейчас ни черта не рублю во всех этих уравнениях с корнями, а тогда — и подавно. Но почему-то именно меня Наталья Георгиевна, наша преподавательница, всегда вызывала к доске решать задания. Вызывала и прилюдно унижала. Хуже, чем тогда, я себя ни чувствовал больше никогда в жизни.

В кабинете было темно, поэтому я включил свет и сел за первую парту. Уставился на чистую доску, которая таковой и оставалось, когда меня всякий раз вызывали проверять домашнее задание. В те редкие моменты, когда я ощущал себя самый глупым человеком на планете, я мысленно клялся себе, что вырасту и отомщу этой старой карге, которая заставляет меня заниматься тем, что мне в жизни вообще не пригодиться. Вообщем то, так оно и было.

Мои размышления внезапно прервал звук открывающейся двери. В кабинет вошла она, та самая Наталья Георгиевна, которая мучила меня каждый божий день с понедельника по пятницу на втором по счёту уроке.

— Архипов — мягко сказала она, заметив меня. Затем подумала и добавила уже своим обычным, учительским тоном — Ты почему не на встрече?

— Там ужасно скучно — расслабленно сказал я, вальяжно закинув ноги на парту, а руки за голову — точнее, там уже весело, но всё равно не так, как здесь.

Она ещё немного посверлила меня взглядом, а затем подошла к своему столу.

— Ну и зачем ты пришёл? — спросила она с издёвкой — Мстить за школьные годы?

— Да вы просто экстрасенс какой-то — ответил я, закрыв глаза — Мысли читаете. Летать не пробовали? Или у вас метлы нет?

Она облизала тонкие губы и подошла ближе.

— Андрей, пойми, я ведь не специально с тобой так обращалась — она смягчила тон, и мне это сразу понравилось — я тебя научить хотела.

— Вы молодец. Научили — я не смотрел на неё — кого угодно, только не меня. Меня вы всё время тыкали носом в собственное дерьмо, как нашкодившего кота.

Она подошла к моей парте и облокотилась на неё обеими руками, открывая взору вырез в простеньком платье.

— Андрей, мне очень жаль, что я так с тобой с тобой обращалась — говорила она уже не как строгая учительница, а как провинившаяся ученица — Сейчас, по прошествии многих лет, я понимаю, что была неоправданно строга с тобой. Я очень, очень сожалею.

— О, не вы одна тут сожалеете о прошлом, Наталья Георгиевна — ответил я и смерил её презрительным взглядом — вот только уже ничего не вернёшь и не исправишь. Так что вы как были стервой, так ею и останетесь.

— Нет! Я не стерва! Только не я! — она внезапно встала на колени и сложила руки в беззвучной мольбе — Пожалуйста, Андрюшенька, прости мня! Я не хочу быть стервой! Только не в твоих глазах!

Мне невероятно нравилась, как она унижалась передо мной. Справедливость всё-таки восторжествует!

— Нет, Наталья Георгиевна, вы стерва — говорил я, ходя вокруг её кругами — В своих мечтах я сжигал вас на костре, ампутировал вам конечности и топил с гранитными плитами! Вы тварь, каких свет белый не видывал!

— Пожалуйста, Андрюшенька, прости меня! Умоляю, позволь мне искупить свою вину! Я сделаю всё, ВСЁ что ты попросишь!

И с этими словами Наталья Георгиевна кинулась к моим брюкам, точнее — к паховой области, защищённой ширинкой.

Оба-на! Это что же получается — старая карга вознамерилась ТРАХНУТЬ меня? Вот так поворот, достойный лучший мыльных опер!

Вообще, я уже изрядно поддал и был не прочь кому-нибудь засадить. Но на ЭТО у меня никогда в жизни, даже под угрозой дыбы и пистолета, член не встанет!

Наталья Георгиевна была не просто старой. Она была доморощенной, противной и напрочь асексуальной женщиной. Я ничего не имею против возраста. В моей половой практике были женщины лет на двадцать старше меня. От таких просто крышу сносит — они знают такие позы и приёмы языком, о которых малолетки и слыхом не слыхивали! Не даром же говорят — «Пятьдесят пять — баба ягодка опять!». Только в случае с Натальей Георгиевной эта ягодка давно перезрела, благополучная сгнила и ушла в почву.

— Пожалуйста, Андрюшенька, дай мне загладить свою вину! — говорила она, преданно смотря мне в глаза и расстёгивая ширинку — Ты не пожалеешь, я обещаю!

Как ни с странно, я не сопротивлялся. Мне было просто интересно, чем же всё это закончится?

Наконец, последний рубеж в виде лямки трусов сдал свои позиции захватчикам, и на свет Божий явился ОН — мой лежащий, но всё равно довольно внушительный, член.

Наталья Георгиевна расширила свои и без того большие глаза и широко открыла от удивления рот.

— О Боже, Андрюшенька... — с придыханием шептала она — ... Он... Он — прекрасен!!!

Я всякое слышал от женщин по поводу своего дружка — и «большой», и «крепкий», и «сильный». Но прекрасный — в первый раз! Моя самооценка от этого сильно не поднялась, но, как ни крути — приятно же!

Я терпеливо ждал, что будет дальше. Член нужно было поднять. Обычно женщины его сосут. Или передёргивают руками. Сам он соизволяет вставать только в случае, когда я сильно возбуждён, или если передо мой — нечто абсолютно невиданное по сексуальной красоте. Ни тем, ни другим в данной ситуации не пахло.

Однако Наталья Георгиевна тихо и очень элегантно сняла с себя платье, и увиденное повергло меня в откровенный шок.

Перво-наперво, у неё были ШИКАРНЫЕ сиськи! Довольно большие и не обвислые, с крупными и острыми от возбуждения сосочками, покрытые множеством мелких тёмных веснушек. Просто СИСЬКИ МОЕЙ МЕЧТЫ!

Спустившись вниз, я обнаружил лобок, и он был ещё более восхитителен! Не заросший мхом и зарослями с жучками и паучками, а с аккуратной и оригинальной интимной стрижкой, через которую виднелось кольцо пирсинга. Интимный пирсинг в семьдесят с гаком лет — да эта старушенция знала толк в извращениях!

Вообщем, как бы то ни было, но мой член начал с предательской быстрой расти и крепнуть, пока окончательно не принял вид победоносного Александра Македонского верхом на коне, роль которого выполняли мои здоровенные мохнатые яйца.

— Приказывайте, о мой Господин — начала лепетать, подобно рабыне, Наталья Георгиевна — Приказывайте, и я исполню любую вашу прихоть!

Пока я учился в школе, я не замечал за ней любви к ролевым играм. Но кто знает, что с возрастом произошло у этой старой бляди с психикой? Если она вдруг начнёт грызть мой член, как собака кость, придётся вызывать псих бригаду.

Впрочем, мой мозг уже давно отключился и телом завладел исключительно половой хер. А он диктовал свои условия.

— Соси хуй, сука — властный голосом прошипел я. Такие слова — и заслуженному учителю Беларуси? У меня явно поехала крыша. Впрочем, сейчас меня это волновало меньше всего. Моё тело дрожало от накатившего возбуждения и предчувствия скорой разрядки.

Но Наталья Георгиевна не торопилась.

— Команда была — сосать! — повторил я, как будто Наталья Георгиевна была Бобиком, которому я приказал лечь и перекатиться на другой бок.

Но снова же — ноль реакции.

И в этот момент последние остатки здравомыслия покинули мою голову через чёрный ход и последние тормоза, которые сдерживали меня, полетели в тар-тартары.

Я схватил голову Натальи Георгиевны за волосы, сунул член в услужливо открытый рот и заорал старушке в самое ухо.

— Я СКАЗАЛ ВЗЯТЬ В РОТ МОЙ ХУЙ И СОСАТЬ ЕГО, ГРЯЗНОЕ ЖИВОТНОЕ! СОСИ! СОСИ! СОСИ!!!

— Да, мой Фаспадин — неразборчиво сказала Наталья Георгиевна с моей елдой во рту, которая упёрлась ей прямо в щёку.

Она принялась сосать, и делала это умело — настолько, насколько вообще это могла делать опытная старая минетчица. Но мне этого было мало. В приступе внезапно нахлынувшего гнева я схватил её за голову и начал просто-напросто насаживать её рот на свой член — грубо, жёстко, больно. Она хрипела и кашляла, слёзы текли из глаз и смывали дешёвую тушь, но она не сопротивлялась, принимая мой член в глотку на всю доступную длину.

Наконец, когда мне это надоело, я подхватил её на руки и шмякнул голым задом на парту. Без лишних телодвижений, развёл в сторону ноги, плюнул на руку, смочил головку члена и вошёл в неё полностью — быстро и резко. Она охнула и укусила кулак, чтобы не закричать. Впрочем, ей это не помогло — я долбил её, как отбойный молоток долбит цемент на стройке нового гипермаркета. Я вынимал член и вводил его снова, до самого упора, так, чтобы мои яйца со звоном шлёпались о её целлюлитный голый зад.

Но Наталья Георгиевна оказалась крепким орешком. Она не кричала. А мне нужно было, НЕОБХОДИМО было услышать её истошный вопль. Знак того, что я победил. И я пустил в ход тяжёлую артиллерию.

Ни слова ни говоря, я внезапно перевернул её на живот и моему взору открылся ОН — девственный анальный проход Натальи Георгиевны.

— Нет, мой Господин, не надо... — прошептала она, вся потная и красная.

Я только злобно ухмыльнулся и направил свой член единственным верным путём.

— Нет, Господин... Андрюшенька... умоляю... не надо... — мямлила это рохля, но я её не слушал. Я медленно ввёл в анус смоченную головку, а затем, внезапно и резко — весь остальной член.

И она закричала. Точнее, заорала. Наталья Георгиевна орала, как будто её режет на части и складывает в разные пакеты какой-нибудь доморощенный маньяк.

А я наслаждался. Я долбил старую каргу в жопу и выкрикивал то, что у меня накопилось за всё то время, что она меня унижала.

— Это тебе за твои ёбаные уравнения с корнями! — орал я с пеной у рта, вынимая член и загоняя его по новой — Это тебе за домашние задания! Это тебе за всю твою ЁБАНУЮ МАТЕМАТИКУ! Ненавижу её, и ещё больше — тебя! А-А-А-А-А!

С воплем, напоминающим одноимённый Тарзаний, я бурно кончил — прямо старухе в прямую кишку. Затем я попытался слезть с неё, но силы покинули меня, и я просто грохнулся с парты на пол, ударился головой и отрубился.

***

Проспал я никак не меньше пары-тройки часов, так как за окном уже рассвело, запели птички и подул свежий весенний ветерок.

Я встал с пола и огляделся. Пока я был в отлучке, кабинет ничуть не изменился. На парте, почти что в позе «лотоса», спала Наталья Георгиевна. Из её анального отверстия медленным ручейком вытекали мои сперматозоиды, которые уже образовали небольшую липкую лужу под самой партой. Вначале я хотел взять тряпку и вытереть, но лучше пусть это сделает старая карга, когда проснётся. И не тряпкой, а своим языком.

Я оделся и вышел из кабинета. В свете дня школа казалась ещё более унылой и безжизненной, чем ночью, и я поспешил покинуть её, даже не удосужившись проведать своих обожаемых одноклассников.