Вмятина и три колеса

Данный рассказ связан общими героями с серией рассказов «Субординация», однако для общего понимания происходящего предыдущие части читать не обязательно. Но желательно)

***

На большой двухспалке на четырех опорных точках стоит Татьяна Николаевна Сухомятина, обзаведшаяся с моей легкой подачи ласковым прозвищем Вмятина, и потрясает голой задницей. Задница слегка потаскана, так как видела на своем веку многое. Разделенная на две одинаковые составляющие, она опытна и готова к любым неожиданностям; она мудра, подтянута, натренирована и деятельна; она решительна, и точно знает, чего хочет.

— Ну! — капризничает Танька. — Долго смотреть-то будешь? Давай уже к делу!.. Труба зовет!

— Слышь, Танюха, — прощупываю я почву, возложив ладони на белые ягодицы и разведя их в стороны, — а этот твой Сергунок не припрется?..

— Не припрется! Я его выгнала! А если припрется — не пустим! Суй уже!

— Жаль, — расстраиваюсь я.

— Чего это жаль-то? Зачем он тебе?

— Да так... Есть один вопрос, — тяну я резину, задумчиво разглядывая Танькин зад.

— А у меня нет к нему вопросов! — заявляет раскоряченная раком Татьяна. — Зато к тебе есть: мы трахаться сегодня будем или как?

Да, Сергуня после опиздюления кастрюлей по голове пропал с радаров. Раны зализывал, наверное, ублюдок. А сегодня вот взял и нарисовался: проколол мне три шины. Четвертую не успел... Выхожу я, значит, утром из подъезда, глядь, а этот обсос недоношенный у моего «Фокуса» крутится! Увидел меня и тикать! Я сразу-то не узнал его, и не сообразил даже, что таким низким способом этот сивый мерин претворяет в жизнь свою беспонтовую мстю за разбитую голову... Короче, зол я с самого утра. Рву и мечу, что называется. Поэтому и прискакал к Вмятине, едва освободился от трудов праведных: кто, как не она, может знать, где скрывается супостат?

— Ну! Чего ты там телишься?! — требовательно вопит Сухомятина, шевеля булками. Ягодицы весело скачут, а притаившийся между ними шоколадный глаз заговорщицки подмигивает.

— Отрекись сначала от прошлого, женщина! — прижимаю я указательный палец к Танькиному анусу. — Иначе не видать тебе моего хрена, как своих прыщей на жопе!

— У меня на жопе нет прыщей, ирод ты косопузый!

— Ну, тем более, — вдавливаю я палец по самый корень в ворота черного хода. Кулак прижимается к истекающей расщелине, покрытой рыжими волосами. Брить промежность Вмятина так и не научилась за все то время, что мы не виделись...

— Ой-ей-ей! Отрекаюсь, отрекаюсь от прошлого! — притворяется Танька, что ей больно, но меня не проведешь. Я-то знаю: к ней в дырку и авианосец без проблем зайдет на стоянку, не то что указательный палец.

— Когда ты в последний раз своего Сережу видела? — спрашиваю, как бы невзначай, и с чувством шлепаю Вмятину по ягодице.

— Ох!.. — сбивчиво дышит развратница. — Ты чего доколупался до меня? Давно уже не видела!

— Ты говорила ему, где я живу?

— Ты идиот, что ли, родной? Я не знаю, где ты живешь! Ты ж меня к себе не приглашал никогда!

И точно... Не приглашал. Откуда тогда этот пидор мой адрес знает? У-у, сука! Все равно выясню ведь все обстоятельства гнусного преступления, и тогда всем причастным к проколу колес — хана! Или меня зовут не Антошка!

Копошусь у Татьяны в заднице, одновременно теребонькая истомившееся в тоске по члену влагалище, попутно торжественно спрашивая:

— А ну ответствуй, несчастная: где твой телефон?

— Зачем тебе?

— Любопытной Варваре на базаре в рот насовали. Телефон где?

— Там...

— Где «там»?

— В зале где-то валяется! Чего пристал? Будем мы трахаться-то или нет?..

— Всему свое время. Жди меня, и я вернусь!

Несусь в зал за Танькиным телефоном. Ну и неряха же эта Сухомятина! Чего только не валяется по всей комнате: тут есть все, что хочешь — от колготок до пассатижей... На фиг ей пассатижи-то? Что она ими делает? Брови, что ли, выщипывает?..

Вот и айфончик притаился под красными кружевными труселями. Хватаю его вместе с трусами, которые засовываю в карман на память в качестве трофея, и лечу обратно в спальню, где Сухомятина так и стоит, выпятив полушария в ожидании глубокого проникновения.

— Ну?.. — вопросительно-негодующе вопрошает она, едва видит мой силуэт в дверном проеме.

— Баранки гну! — нетерпеливо перебиваю я женщину. — Как думаешь, продолжает ли испытывать наш лепший кореш Сергунок к тебе влечение душевное? Ну, либо половое?

— Ты какой-то странный сегодня... — шелестит дама, только сейчас сообразив, что я не просто так к ней заглянул. — Сначала пропал почти на месяц... Теперь вот появился и какую-то хрень несешь...

— Отвечай на поставленный мной вопрос! — гаркаю я и вжикаю молнией на джинсах. Достаю колбаску и забираюсь на кровать, пристраиваясь к Таньке сзади.

— Не знаю, наверное, испытывает, — оживляется Татьяна, почуяв фибрами души приближающийся половой акт.

— А теперь скажи, Танюха вот чего... — говорю развязно, по-хозяйски укладывая полувставший болт Сухомятиной между ягодиц, так как знаю: против она не будет. Даже если Татьяна Николаевна в меня и не по уши втрескалась, то по пояс втрескалась точно — все те три недели, что я не выходил на связь с последней нашей встречи, она настырно обрывала мой телефон. Хотя, на самом-то деле бог ее знает, втрескалась или нет... Что там у Таньки в голове происходит — загадка! — Не желаешь ли ты повеселиться? С огоньком, так сказать?

Вмятина оглядывается и бросает на меня озорной взгляд. Этот взгляд я помню. Он знаменует крайнюю степень ее женской испорченности. Черные зрачки голубых глаз испускают озорные искры.

— Если с огоньком, то желаю! Я всегда за любой шухер, ты же знаешь!

— Тогда звони, — бросаю я Татьяне ее айфончик и принимаюсь шлепать головкой по упругим ягодицам.

— Куда звонить? — не вкуривает Танька.

— Сереже своему звони, — провожу пипиркиным набалдашником по скользкой щелке. — По видеосвязи только.

— Ах, вот оно что... — хихикает Татьяна и елозит крупом, стараясь насадиться на любовный стержень, но не может: дубина только начинает приобретать необходимую твердость. — Ты, значит, из этих... которые на публику работают?

— Из этих, из этих, — соглашаюсь, наконец вставляя член в мокрое нутро. — Звони уже! Помнишь ведь, как мы с тобой этому козлу мстили, видео записывали?

— Помню, — кивает Вмятина.

— Ну вот, еще раз отомстим! Прям в прямом эфире. Вспомни, как он тебе чуть нос не сломал!.. — подзуживаю я, медленно двигаясь в сырой пещере.

— Так отомстили уже вроде... — говорит Танька, стараясь подмахивать.

— Ну ты ведь не отправила видео, значит не считается, — авторитетно заявляю я, все быстрее молотя бедрами о тугие ягодицы.

— Но ты же его кастрюлей огрел!.. Куда еще-то мстить? — выгибает Татьяна спину.

— Разговорчики в строю! — выхожу я из себя и троекратно луплю непослушную дивчину в район задницы, но попадаю по бедру. Причем, по своему бедру. — Давай сюда свое «яблоко»! Сам все сделаю! Ненадежный ты партнер, ну тебя на хер!

— Ладно-ладно, звоню! — голосит Танюха. Она развалила груди по постели, уткнулась лицом в простыни и дышит, будто стометровку бежит.

— Давай. Только ты это... Так, чтоб он сразу-то не въехал, что тут с тобой происходит, — удовлетворенно выдаю я инструктаж, не переставая шлепаться о Татьянину жопу. А заодно отмечаю, что Вмятина поправилась. Раньше о кости хлестался, а сейчас ничего... Мягонько вроде.

Зря начал ее пялить раньше времени... Филонит ведь! Не звонит, собака такая! Но теперь уже по фиг — перевозбудился от чудных видов, распростершихся перед глазами. Хочешь-не хочешь, а когда под носом, согнувшись перевернутой буквой «Г», колышется дитя природы женского пола — рациональное отступает на второй, а то и на третий план, уступая место звериному инстинкту. Поддался, в общем... Наяриваю Таньку, схватив за талию, позабыв про изначальную цель. Что за напасть такая? Вечно эта Вмятина путает мне все планы!

— Ох-ох-ох! — охает Татьяна в постель при каждом толчке, получаемом сзади. Я расхожусь не на шутку, стервенея в роли самца. Кажется, даже душащая от непредвиденных трат на шиномонтаж жаба спряталась в кусты, опасаясь, что в таком состоянии я и ее трахну, коли под руку подвернется. Но нет... Алчность и обида от несправедливости пересиливает.

— Звони петуху этому, не доводи до греха! — ору, озверев окончательно, но не переставая работать бедрами.

Татьяна копошится с телефоном, производя над ним какие-то манипуляции, которых я не вижу со своей позиции. Полагаюсь полностью на женскую порядочность и вплотную занимаюсь брызжущей соками любви рыжей распашонкой. Ать-два, ать-два!

— Ну чего, пошел дозвон-то? — интересуюсь, не отрываясь от производства.

— Да щас, подожди...

— Давай там быстрее...

— Даю, даю...

«Ну, гнида, сейчас ты у меня хапнешь впечатлений... Кольщик хренов... Наколи мне купола...» — накручиваю сам себя, склоняя Сережку-хулигана по батюшке и матушке на чем свет стоит. А одновременно наблюдаю исход вагинального секрета из Танькиного влагалища. Не секрета в смысле тайны, а секрета в смысле жидкости. Течет Вмятина знатно, будто не трахалась все эти три недели, что мы были в разлуке, а воздерживалась. Но, зная гражданку Сухомятину, я исключаю такую возможность на корню. На непорочную деву она походит в самую последнюю очередь. Однако хороша, стерва, тут не отнять... Ух, хороша!

— О, привет, солнышко! — слышу я мужской голос, искаженный динамиком. Дозвонилась! Меня Сережка-хулиган пока не видит, Вмятина грамотно держит телефон. Ну, пошла жара! Торможу возвратно-поступательные движения до минимума, чтобы не спалиться сразу.

— Рад тебя видеть! — продолжает не подозревающий о подвоже Сергуня. — Блин, солнце, я тебе звонил, приезжал к тебе... Ты трубку не берешь, дверь не открываешь...

— Угу, — отвечает Вмятина, а я прям чувствую, как она жмурится от удовольствия, потому как пальцами я драконю ее крупный клитор.

— Что «угу», родная? Слушай, я так рад, что ты позвонила!.. Давай встретимся, а? Поговорим, обиды забудем? — ласково интересуется Сережка-вредитель. — Чего ты глаза закрываешь, спать хочешь? Не выспалась?

«Во дебил!» — думаю я, стараясь загасить позывы к неудержимому хохоту, но Таньку потрахивать не перестаю. Действую скрытно. По-тихонечку. На полшишечки. Появляться в кадре еще рано.

— Ага, всю ночь не спала. О тебе думала!

— Так давай приеду! Прям щас рвану!

«Ишь ты, рванет он... Рванина гребанная», — веселюсь я и усиливаю скорость фрикций. Танька начинает сопеть, а башка ее светловолосая должна в данный момент размеренно качаться перед объективом хрен-знает-скольки-мегапиксельной камеры.

— М-м-м, — мычит Танюха от активности в тылу.

— Чего ты, солнце?.. Беспокоит что-то? — участливо интересуется Сергунок. Ишь ты, прям сочится заботой, козлище...

— Угу, — пыхтит Вмятина, — зуб болит!

— Бедняжка... — сочувственно цокает языком Сережа. — Надо бы тебе к стоматологу.

К хуелогу! Не могу больше терпеть столь поганую приторность, посему наваливаюсь по-молодецки на Вмятину и, восстановив прежнюю скорость сношения, бескультурно вклиниваюсь в разговор:

— Не надо ей к стоматологу, Сережка! Она уже у гинеколога! Не переживай, дружище, женское здоровье Татьяны Николаевны под пристальным контролем! Работает специалист!

Татьяна наполовину ржет, наполовину стонет, а колесный кольщик пребывает в прострации. Ну еще бы! Я б тоже призадумался в такой ситуации.

— Это кто?! — изумляется Сергуня.

— Хрен в пальто! — отвечаю я, тарабаня Вмятину как в последний раз — размашисто, мощно и с чувством глубокого удовлетворения.

— Бля, Татьяна!.. — воет истерически Сережа. — Что происходит там у тебя?! Кто там?!

— Говорят же тебе — гинеколог! — поясняю за Татьяну, которая говорить не в состоянии: она хрюкает в простыни то ли от смеха, то ли от траха. — Частная клиника «Ебстись по-конски», профессор пиздоведения Порномудров, очень приятно, здравствуйте!

— Кому приятно?!

— Мне, кому ж еще... Надеюсь, пациентке тоже.

— Ах, ты, сука! — орет Сережка-хулиган и стучит копытами по полу. Он явно вне себя от ярости. — Убью! А ну покажись!

Да, он ведь не видит того, что происходит. Сергуня может лицезреть только шатающийся потолок — Вмятина выронила телефон на кровать вверх объективом. Она притихла и не лезет в мужские разборки. Бормочет чего-то... Похоже, от удовольствия. Коитус-то продолжается. Не прекращая процесса, хватаю трубку и радостно гляжу на перекошенную злобой рожу неприятеля.

Увидев мою довольную физиономию, бывший Танькин хахаль теряет дар речи. От возмущения, надо полагать. Описать словами все те эмоции, которые отпечатываются на его фейсе, не представляется возможным. Такой гаммы чувств не увидишь ни в одном кино. Сергунька сидит чуть в отдалении от своего девайса, который, видать, стоит на подставке на столе, открывает беззвучно рот и хлопает губами. Кроме «бе» и «ме» ничего выдавить из себя не может. Поделом ему, будет знать, как чужое имущество портить.

— Ну, — спрашиваю я, улыбаясь во все тридцать два зуба, — как кино? Интересное? Может, ракурс получше взять? А то тебе плохо видно, наверное...

Старательно фиксирую, как член штурмует расхлябанные врата влагалища, называемого предками куной. «Голосок — как на кунке волосок!» — любила говаривать моя бабушка. Это я к чему... На Танькиной кунке тех волосков — большое множество. Растительность намокла и ведет себя непристойно — липнет ко всему, к чему может. Именно эту картину сейчас и лицезреет недостойный сын своих родителей Сережка-хулиган. Пусть посмотрит, ему полезно. Или отключился уже и летит сюда, гонимый праведным гневом? Глянул на экран — нет, не отключился. Сидит, смотрит. Грызет ногти левой руки, а правой хрен пойми, чего делает... Собаку, что ли, гладит?

— Танюх, — наклоняюсь я к Вмятине, нависая над ее тельцем, — у Сергунка твоего есть домашние животные?

— Не-а, — мотает головой она. — Долби, не отвлекайся!

Да и хрен с ним... Пусть идет козе в трещину! Он свое получил. Бросаю телефон на кровать и переключаю все внимание на Танюху, которая, судя по всему, близка к развязке — мадемуазель в летах сучит ногами, а это первый признак, что ее оргазм не за горами. Уж я-то знаю!

— А-а-а! — голосит Сухомятина. — Давай-давай!.. Еще чуток!.. Ага, вот так! Да, вот так!.. Ы-ы-ы!

Работаю по-стахановски. Нельзя ударить в грязь лицом! Всю душу выбью, но вопить она у меня будет, как белый медведь в жаркую погоду! Если Сережка не отключился там еще, то пусть послушает, поганец...

Татьяна верещит, беспокоя соседей, и колотит уставшими членами по матрасу. Кончила. Она падает на пузо и соскальзывает с крючка. Мой болт оказывается обделен вниманием, а Вмятина эгоистично растележивается в блаженстве, позабыв про мои потребности. Она всегда такая. Сучка, чего тут скажешь...

Не устраивает меня такое положение дел, поэтому я рычу по-звериному, переворачиваю женское тело на спину и лезу Сухомятиной на грудь, дабы вонзить поршень ей в рот. Однако меня отвлекает айфончик, скромно лежащий на постели и продолжающий работать. Смотрю на экран и диву даюсь: Сережка-хулиган отчаянно надрачивает писюн, не стесняясь видеозвонка по ватсапу. Во дела... Совсем стыд потерял и всякие манеры пропил, извращуга чертов! Но мне сие на руку. Хватаю гаджет и, пока дрочун не опомнился, тычу в сенсорный экран пальцами. Все, пошла запись! Пригодится! Теперь ты мне не только за колеса бабки вернешь, а и еще за что-нибудь! Записалось бы только, а то ведь всякое бывает...

Еще более радостно лезу на Таньку сверху, помахивая брандспойтом. А чего? Настроение-то улучшилось многократно! Сую головку между губ, но обламываюсь — Вмятина валяется на спине, крепко стиснув зубы, и прикидывается мешком с картошкой. Не проявляет никаких признаков жизни. Отходит от удовольствия, видать...

— Татьяна, будь человеком! — взываю я к женской совести и стучу залупой по упрямым губам, походя на незваного гостя, ломящегося в закрытую наглухо дверь.

Вняв зову вопиющего в пустыне, вялая Татьянка размыкает челюсти, а я тут же юркаю внутрь, пока пускают. Устраиваюсь поудобнее на пышной груди подруги по удовольствию и принимаюсь за дело без ложной скромности. Уперся руками в кровать, сношаю голову Вмятины, но прекрасно помню, что она имеет привычку кусаться, поэтому стремлюсь поскорее завершить затянувшийся трах-тибидох. Да и устал уже, если честно... Сейчас поспать бы...

— Му-му-му! — кудахчет Сухомятина и упирается ладонями мне в живот.

Не слушаю ее, а только усиливаю давление — пора уже заканчивать с этим грязным делом, а то провозимся до послезавтра. Ничего, потерпит... Бог не фраер, роли он с умом распределил. Я же не виноват, что я — самец, а она — самка... Настоящий самец, он всем самцам самец! Следовательно, я, на правах настоящего самца, и буду определять, кто снизу, кто сверху, куда сунуть и где высунуть. В общем, по фиг, заболтался...

А тем временем дело подошло к логичному финалу. Фонтанирую в рот Татьяны Николаевны, рискуя ее жизнью: изливаюсь мощно, поэтому имеются все основания полагать, что мадам не справится с напором и захлебнется. Но обошлось. Не захлебнулась. Все живы и здоровы. Пронесло...

Отваливаюсь в сторону и глубоко дышу. Умаялся.

— Кхе-кхе! Тьфу! — кашляет Танька и отплевывается. — Сволочь! Кхе-кхе!

— Да ладно тебе, — отмахиваюсь я и шарю по постели в поисках айфончика. Интересно же, что там с дрочуном-то... Кончил, нет? Но судьба Сергунка остается для меня великой тайной — отключился, гад! Ну и ладно... Перекидываю на свой телефон необходимый видеофайл и зову Вмятину: — Танюха!

— Чего?

— Скажи... Ты же с конем этим встречалась долго?

— Ну...

— Тебе не жалко его?

— Пф! Нет! Пусть меньше руки распускает!

— Ну все равно странно... Ты и бровью не повела, когда я предложил все это замутить.

— Ой, бля, моралист нашелся! Постыди еще меня! Сначала хреном трясут направо и налево, а потом о совести разговаривают!

— Да не стыжу я тебя... Ладно, проехали. И поехали!

— Куда?

— Ко мне.

— Зачем?

— За добавкой.

— А здесь чем плохо?

— Олень твой может всю малину обосрать. Мне сегодня с ним не комильфо общаться. Я им завтра займусь.

— Что он тебе все-таки сделал-то?

— Собирайся давай, по дороге расскажу.

— Ага, я мигом! Даже трусы одевать не буду!