Смотр тыловых частей. Глава 1

Надзирательница остановила колонну арестанток и приказала развернуться лицом к стене, она постучала в дверь кабинета и, сменив диктаторский тон на покорно-угодливый, сообщила офицеру о прибытии. Полтора десятка заключенных в серых просторных рубахах из грубого полотна стояли неподвижно и не решались поднимать глаз, пока суровый голос не распорядился войти в кабинет. Арестантки повернулись и по одной вошли в натопленное помещение, привычно выстроившись лицом к офицеру ГУЛАГа.

Майор НКВД, высокий, хорошо слаженный мужчина в зеленой гимнастерке с портупеей, при входе заключенных оживился и торжественно выступил на середину кабинета, никто из женщин не решался даже взглядом вызвать его раздражения, все стояли со скорбным выражением лица и упирали невидящие глаза в пустоту. Даже надзирательница с сержантскими лычками на синих погонах подпала под обаяние его офицерского превосходства наравне с заключенными и старалась избегать прямого взгляда. Мужчина одарил заключенных самодовольной усмешкой и нарочито расстегнул портупею, внушая испуганным женщинам неофициальный характер встречи. Однако, под тяжестью оценивающего взгляда все пятнадцать заключенных отводили глаза и держались настороженно, рискуя за любое необдуманное слово угодить в карцер.

— Получше никого не нашлось? - офицер нарушил гнетущую тишину.

— Товарищ майор, по Вашему приказанию отобраны самые... выносливые.

Сержант сначала хотела назвать выбранных арестанток хорошенькими, но учитывая общее состояние массы изнуренных узников, сказанное не только сглаживало этический окрас выполняемого приказания, но и наилучшим образом соответствовало их физическому состоянию. Истощенные, посеревшие без солнечного света женщины стояли ровным рядом в грубых рубахах до колен и не внушали желания считать себя привлекательными. В привычном состоянии тупого смирения и безразличия они стояли перед офицером и это было их единственной гарантией прожить очередной день без наказаний и лишений.

— Дела положи на стол, - коротко приказал майор, - и жди моей команды за дверью.

Надзирательница спешно подошла к столу, с преувеличенной аккуратностью опустила стопку на середину стола, похлопав ладонями по выпирающим краям папок, и скорым шагом покинула кабинет. Даже ее уход внушал арестанткам неведомый страх – раньше их не оставляли с кем бы то ни было без конвоя.

— Дамы, - торжественно начал офицер, - больные, хромые, поебаные выйти из строя.

Майор присел на край стола и закурил папиросу, он, прищурившись, обводил несчастные лица женщин и выпускал в потолок сизый, удушливый дым.

— Ты! - мужчина указал пальцем на одну из заключенных, - сразу на выход.

Несчастная огляделась в обе стороны и, убедившись, что офицер указывает именно на нее, неверной походкой покинула кабинет.

— Ты тоже, - офицер раздавил окурок кончиком сапога и с холодным выражением указал на женщину со шрамом на щеке, - в коридор.

Когда две арестантки выбыли из строя и надзирательница увела их в барак, офицер с пугающим лязгом запер дверь и повернулся к подопечным, теперь его лицо отличалось непривычной для НКВД мягкостью, а в глубине глаз зародилась подкупающая человечность.

- Всем раздеться, - мягко попросил офицер.

Некоторые арестантки принялись без раздумий выполнять приказание, поддаваясь благоразумному импульсу чувства самосохранения, тем более подобные досмотры не были в лагере редкостью. Иные не спешили, будто не доверяя услышанному.

— Раздеться, я сказал!

Суровый тон, с которым приказание было повторено, оказался более привычным и оставшиеся женщины принялись стягивать через голову грубые рубахи. Они без стыда представали перед мужчиной голыми - место в котором они находились, давно избавило их от этого чувства, оставив взамен только страх и презрение. Да и майор НКВД уже не воспринимался как мужчина в привычном смысле слова, скорее существо иного мира, которому неведомы простые чувства типа любви и сострадания.

Офицер медленно проходил вдоль ряда раздетых арестанток и тщательно их изучал, медленно продвигая глазами от колен до шеи. Потом он разворачивался и шел в обратном направлении, стараясь не пропустить даже малейшей детали их внешности.

— Ты, - мужчина ткнул арестантку в грудь, - на выход.

Женщина с обвисшей, опустевшей как сдутый воздушный шарик грудью нагнулась, подобрала одежду и вышла. До арестанток начал доходить смысл процедуры, чувство достоинства подверглось тяжелому испытанию. Офицер пристально рассматривал груди заключенных, от скудного питания подкожный жир уже не придавал упругости и привлекательной формы, но некоторые красотки чудом сохранили женственность. Ареолы сосков у каждой заметно вытянулись, кожа истончилась и подернулась сеткой растяжек. Смотрины этих исхудалых арестанток не доставляли бы особенного удовлетворения майору, если бы не сопровождались демонстрацией собственного превосходства перед их полным бесправием. С неприкрытым вожделением он рассматривал бедра женщин, их густо заросшие промежности и втянутые от голода плоские животы.

— Кру-у-Гом! – торжественно скомандовал офицер, переходя к самой приятной части процедуры.

Двенадцать раздетых женщин, самых крепких и выносливых из всего лагеря, одновременно развернулись и безропотно стояли, позволяя разглядывать себя самым бесцеремонным образом. Пресыщенный пороком офицер расхаживал вдоль строя и останавливался, чтобы получше оценить достоинства своих пленниц.

— Красивая задница, - майор сопроводил комплимент звонким шлепком по ягодице. – Сгодится.

В процессе проверки он не избегал руками проверять зрительное впечатление, оглаживая женские выпуклости. Совершаемое доставляло мужчине заметное удовольствие, в его голосе появилась хрипотца и мелкая, едва заметная дрожь.

— Ты, - офицер ткнул арестантку в спину, - ты... ты... и ты. Оделись и вышли вон. Остальные Кру-у-Гом!

Последнюю команду офицер отдал с такой бравадой, что стало понятно: мероприятие подходит к концу, а результаты сильно порадовали его сиятельство. Девять голых женщин сомкнули ряды, кроткая покорность судьбе отражалась на их окаменевших лицах, ни одна не смела даже словом, даже взглядом перечить майору НКВД.

- Ты, сисястая, - мужчина с высокомерной усмешкой обратился к первой в строю арестантке, - дойки свои приподними, так... а теперь сожми их с двух сторон, ага... помни их...

Женщина послушно исполняла прихоть тюремщика, она без видимого удовольствия сминала тяжелые сиськи, трепала бесчувственные соски и взвешивала в ладонях внушительные объемы. Майор остался доволен представлением и не скрывал восставшего бугра в галифе.

— Ты, - офицер указал на толстенькую, невысокую брюнетку с грудями разной величины, - жопу покажи еще раз, будь добра...

Холодная вежливость в голосе офицера напугала бедняжку. Скептически оценивая свою внешность, она не понимала, почему майор до сих пор еще не прогнал ее в коридор, избавив от унизительной процедуры. Не усердствуя больше, чем диктуется необходимостью, женщина развернулась и неумело прогнула спину, чтобы удовлетворить просьбу офицера. Она обладала такими удивительными пропорциями, что широкий таз в этой позе не казался излишне мясистым и в отличие от худышек внушал неподдельное желание. Майор крякнул от удовольствия.

— Половинки разведи, будь добра.

Женщина, сгорая от стыда, завела руки, вцепилась пальцами в упругие ягодицы и развела их в стороны максимально широко, чтобы не вынуждать офицера повторять свое приказание. Вызванная полной безнадежностью покорность заглушала чувство стыда, хотелось здесь и сейчас угодить тюремщику даже ценой бесчестия. Ложбинка между сдобными выпуклостями была покрыта черными жесткими волосками, переходящими в густую поросль в районе влагалища, а мышечное колечко ануса казалось нетронутым и невинным.

— Очко рабочее?

Женщина стояла неподвижно и молчала, людям ее класса не присуще было понимание смысла заданного вопроса.

— В жопу ебешься? – потеряв терпение закричал майор.

— Нет, нет, клянусь...

Упиваясь собственной властью над бесправными женщинами, майор несколько раз давал самые унизительные задания, на свое усмотрение оскорблял их и в запале негодования прогонял несообразительных конкурсанток в коридор, запрещая в отместку подбирать одежду. В конце концов в строю осталось только пять женщин, ни одна из них не имела наглости своим поведением в процессе осмотра вывести из себя вспыльчивого офицера. Только одна все время смотрела вперед с презрительной гордостью, но она была так хороша собой, что офицер принял вызов и задался целью сломить гордость арестантки путем каждодневных методичных воспитательных мероприятий.

Обладавший изрядным чувственным аппетитом офицер НКВД теперь озирал взглядом своих отобранных из большого числа наложниц, они, казалось, уже представлялись его собственностью и не подлежали необдуманным наказаниям, как прочие.

— Заключенные, - торжественно начал мужчина, - теперь вы под моей протекцией. Ваша жизнь в лагере превратится в сказку, если вы конечно не станете меня сильно огорчать.

Майор посмотрел на горделивую арестантку в упор и та натянула губы, как бы улыбаясь. Как и остальные, она радовалась, что на один день избежала наказаний и лишений, а завтрашняя участь или наоборот послабления были далеки от ее мыслей. Единственным их спасением была вынужденная терпеливая покорность.

- Как тебя зовут?

— Заключенная номер 019546, - выкрикнула женщина заученный номер.

— Ну нет, - мягко уточнил офицер, - как твое имя?

— Лена, - женщина не устояла перед подкупающей мягкостью тюремщика.

— Леночка, хорошая моя, раздвинь-ка пошире свои красивые ноги и покажи мне свою красивую щелочку, - с легким, но выразительным нажимом произнес мужчина.

Темный безотчетный страх сковал женщину, она признавала за тюремщиком некое право, но его прихоть была слишком унизительна. С видом крайнего отчаяния она замотала головой и вся сжалась, приготовившись к удару.

— Ну и ладненько, - вдруг отступил офицер, - в следующий раз. Да?

Елена кивнула. Миниатюрная, стройная женщина с каштановыми волосами до плеч и родинкой под грудью осознавала всю угрозу своего положения, но не имела сил переступить через собственное достоинство. В условиях лагеря она разучилась размышлять далее, чем на ближайший день по правилу «Умри ты сегодня, а я – завтра», потому слова офицера даже обрадовали ее. Опасность временно отступила.

— Значит, так, - офицер поправил на гимнастерке портупею, - сейчас вас разведут по баракам. Я распоряжусь, чтобы вам выдали новую одежду и прикрепили дополнительную пайку. Если вы будете относиться ко мне с любовью, то и я отвечу взаимностью.

Произнося эти слова, майор пристально смотрел в лицо строптивой арестантки.