Пятничный вечер в кругу семьи

Предупреждение: рассказ содержит шокирующие моменты и не предназначен для лиц со слабой психикой и крепкими моральными устоями. Строго 18+!

Итак, начнём.

Надежда Михайловна сегодня не поехала на лифте, а поднялась на свой четвертый этаж пешком.

Она часто любила так делать, ведь физические упражнения ещё никому не навредили, особенно бег вверх по лестнице.

А надо сказать, что Надежда Михайловна была в отличной физической форме. В свои тридцать семь, имея за плечами два брака и двух детей, она выглядела не старше тридцати.

С работы она всегда возвращалась в приподнятом настроении, ведь дома её ждали любимые дети: сын и дочь.

Старшему, Евгению, было уже двадцать, он учился в ВУЗе на юриста. А младшей, любимице Надежды Михайловны, Тане, недавно стукнуло восемнадцать. Женя был весь в отца, первого мужа Надежды: высокий, смуглый, кареглазый. А вот Танюшка была точной копией мамы: такая же миловидная, среднего роста шетенка с широкими бедрами, небольшой, но упругой грудью и большими серыми глазами.

Надежда Михайловна знала, что дети уже ждут её возвращения с нетерпением, приготовив какой-то сюрприз, как было принято в их небольшой семье по пятницам.

И сюрприз не заставил себя долго ждать. На этот раз это были чёрные кожаные трусы со страпоном.

Дети с порога набросились на любимую мамочку с объятими и поцелуями отнюдь не по-детски, раскрасневшись и размазав яркую мамину помаду по лицам.

— Ой, детки, не спешите, погодите, дайте отдышаться, я сейчас!

Надежда Михайловна проскочила в свою спальню, быстро скинула с себя одежду и убежала в ванную, принять освежающий душ. В предвкушении жаркого вечера она не смогла удержаться чтобы не поласкать себя между ног горячей струёй из шланга, поймав первый оргазм уже здесь.

Дети ждали её в спальне уже полностью обнажившись. Лишь на Тане были надеты чёрные кожаные трусы с болтающимся из стороны в сторону большим резиновым членом. Она взяла его и как бы дрочила одной рукой, а другой манила Надежду к себе:

— Ну же, мамуля, милая, испробуй наш подарочек, своего нового дружка!

— Ох, деточки, балуете вы меня!

С этими словами Надежда Михайловна с радостью встала на кровать раком, большой белой попой к своей дочке и своему новому «дружку». Таня раздвинула пошире мамины ягодицы и чёрный дружок тут же проник во влажную вагину Надежды Михайловны и начал там быстро и решительно двигаться. Возле лица вдруг возник отнюдь не резиновый, а вполне настоящий член. Большой, жилистый, увенчанный крупной бордовой головкой. Член её сына.

Она жадно заглотила его и принялась страстно сосать, помогая себе рукой и стоная от наслаждения. Таня при этом наращивала темп ебли и громко хлестала мамочку по заднице, задорно прикрикивая:

— Нравится, шалава толстожопая, нравится?!

— Да, да, грязной шалаве нравится! - повизгивала Надежда Михайловна, выпустив на минуту член сына изо рта.

Шалава не врала, конечно же, ей очень нравилось насаживаться сразу на два больших члена, один живой, а другой - искусственный. Она подмахивала мощным задом родной дочери, заглатывала член сына до самых яиц и кончала раз за разом, залив своими соками всю постель.

В рот ей вдруг ударила густая и сладкая струя, сперма её сына. Она жадно глотала этот вкуснейший нектар, едва не подавившись им, сотрясаемая новой волной оргазма.

Немного передохнув от бешеной скачки и выпив минералки, Таня игриво заканючила:

— А как же я, мамочка?

При этом она широко раздвинула ноги и бесстыже продемонстрировала всем свою гладкую красную щёлку, из которой обильно сочилась смазка. Страпон Таня уже успела снять.

— Да, доченька, родная, сейчас я сделаю тебе так хорошо, как в сказке!

Мама и дочь заняли позу 69. Таня сверху, а Надежда Михайловна под ней. Мама вылизывала текущую пиздёнку своей дочери страстно и умело, теребила пальцами горошинку клитора, обе они стонали от получаемого при этом кайфа.

От этой картины у Жени снова встал. Он подошёл к сладкой, стонущей и извивающейся парочке, пристроился к попке сестры, широко развёл её большие и манящие, как и у мамы, ягодицы и плюнул на сморщенное розовое колечко ануса.

Член брата легко пробил себе дорогу в опытную, хорошо разработанную им же, попку сестры и начал долбить её мощно и размашисто. Таня подмахивала и стонала ещё громче. Крупные бритые яйца Жени, тем временем, елозили по лицу матери.

Таня бы не отказалась и от траха в киску, но там она была целочкой. Берегла её для будущего богатенького муженька! Ведь все богатые женихи любят брать в жёны девственниц. По крайней мере, Таня на это надеялась.

Неожиданно раздался звонок в дверь.

Женя, продолжая свои движения, недовольно прорычал:

— Вот ведь сука, кого там принесло в столь неуместное время?!

Таня в очередной раз охнула от распирающего её попку члена брата, убрала лицо от маминой скользкой промежности и проскулила:

— Не открывай, Жень, о-о-о-ххх... Опять попрошайки-соседи небось...

Мама молчала, продолжая настойчиво вылизывать истекающую дочкину щёлку.

Звонок повторился, потом ещё и ещё, пока не стал превращаться в несмолкаемую какофонию. В квартире стало слишком шумно, возникла угроза увлекательному семейному мероприятию. Наконец, послышались удары в дверь. Похоже, что били ногами.

Надежда Михайловна не выдержала первой:

— Ну что за мудаки, отдохнуть по-человечески не дадут!

Она встала, накинула халат на голое тело, тапочки на ноги и вышла из комнаты. Подошла к двери и заглянула в глазок. В коридоре, нервно жмакая кнопку звонка стоял человек в полицейской форме. Женщина узнала их участкового, Виктора Владимировича, не раз уже посещавшего их жилище в связи с жалобами полоумного соседа снизу, деда Семёна. Этому деду, лечившемуся в своё время от шизофрении, всё время мерещился какой-то шум и гам из их квартиры и он подозревал что у них там происходит что-то таинственное, а, возможно, даже весьма преступное, вплоть до антиправительственного заговора. Старик был старый чекист, но сейчас уже заметно сдал.

Надежда Михайловна открыла дверь. Участковый при этом заметил что хозяйка тяжело дышит, взъерошена, потна и красна, а из под явно маловатого для такой сочной женщины халата выпирают плохо скрываемые соблазнительные округлости.

— Всё у вас в порядке, гражданка?

— Вполне. А что? Вы по какому вопросу ломитесь в квартиру законопослушных, между прочим, граждан? И да, представьтесь, для начала, гражданин полицейский. Ну?

Надежда Михайловна была крайне раздражена нежданным визитом и даже не пыталась это скрыть ни голосом, ни повадками.

— Участковый уполномоченный старший лейтенант Малыгин Виктор Владимирович — представился полицейский, — на вас поступила жалоба, Надежда Михайловна.

— В чём опять дело, Виктор Владимирович? — женщина тяжело вздохнула, — Снова этот дед звонил? Опять у него шум в голове?

— Снова, не снова, но мы обязаны реагировать, Надежда Михайловна, — участковый грустно вздохнул и поправил большую кожаную папку у себя под мышкой.

Из-за высокой, плечистой фигуры участкового неожиданно вышел сам дед Семён. В руках он крепко сжимал, прижав к телу словно драгоценность, явно увесистый, завёрнутый в грязное тряпьё продолговатый предмет.

— Позови, значится, малых своих, Надюш, — как-то добродушно, даже подозрительно ласково попросил он, улыбаясь сквозь седую бороду слюнявым ртом со вставными зубами, — поговорим с вами со всеми по-хорошему и разойдёмся, значится.

Надежда скептически осмотрела невысокую угловатую фигуру деда Семёна в трико и тельняшке, его взлохмаченные седые волосы и косматую бороду, ноги в сиреневых резиновых кроксах, странный свёрток в руках, но всё же выкрикнула внутрь квартиры:

— Жень, Тань, идите сюда!

В дверном проёме показались наскоро одетые в домашнее сын и дочь Надежды Михайловны. Оба тоже были красны и растрёпаны, будто занимались только что спортом. Они встали по бокам от матери и исподлобья смотрели на незваных гостей. Ещё бы не смотреть, такой им кайф обломали!

— Ну, дядь Се-е-ень, ну чево опя-а-ать, — закатив глаза застонал Евгений.

— А вот чего, подарок я тебе принёс, значится, сучье семя, — дед Семён начал быстро и ловко, для такого-то старичка, разматывать свой свёрток, из которого блеснуло что-то зловеще-чёрное, — отойди, Витюш, мы, значится, говорить с соседями будем.

Первый выстрел снёс Евгению половину головы, залив рядом стоящую мать густой и липкой смесью крови, мозгов и осколков черепа.

— Ну что, выблядок, будешь теперь, значится, знать как ебать родную мать! — кричал дед Семён сквозь густой пороховой дым.

Надежда Михайловна завизжала, сделав шаг назад, и закрыла руками лицо, а Таня, охнув, рванулась назад, внутрь квартиры.

Второй выстрел отбросил Надежду Михайловну вглубь коридора. В её животе зияла огромная, с хороший кулак, красно-чёрная дыра. Теперь в коридоре лежало два окровавленных трупа, один из которых, женский, ещё по инерции дёргался и глотал ртом воздух.

— Будешь, значится, блядина старая, знать, как ебстись с собственными дитями! — дед Семён смачно харкнул в мёртвое лицо женщины, — Не по-людски это, значится, тварь, запомни, не по-христьянски, а по-блядски! Бог — он, значится, усё видит, усё знает, запомни, окаянная!

Дед Семён размашисто перекрестился, выдохнул и шагнул внутрь квартиры. Поскользнулся в луже крови и едва не упал, опёршись вовремя о стену.

— Выходь, малая, поговорить надоть, — голос деда снова стал мягким и добродушным.

В звенящей после грохотов выстрелов тишине квартиры дед Семён искал Татьяну. На кухне, кроме замершего в страхе от шума в своей клетке попугайчика никого не было. В зале тоже. В одной спальне, не считая лежавшей в кресле верхней одежды Надежды, было чисто, темно, опрятно и безлюдно. В другой — на большой кровати валялось скомканное постельное бельё, влажные пятна на нём, по полу была разбросана одежда, а на прикроватной тумбочке лежали странные трусы с торчащим из них резиновым членом. В воздухе стоял густой аромат секса и похоти. Дед Семён открыл дверь на балкон чтобы проветрить помещение и заодно осмотреть балкон на наличие Татьяны. Балкон, не считая старого хлама и сушащегося на верёвках нижнего белья, тоже был пуст.

— Срамота-то какая! — пробурчал дед брезгливо и стволом обреза скинул на пол несколько кружевных женских трусиков. — Развели тут Содом и Гоморру, значится! Тьфу ты, блядское племя, гнездо разврата!

Дед Семён вернулся в квартиру и продолжил поиски.

В ванной тоже никого не оказалось, а вот дверь в туалет была заперта изнутри. Дед нажал выключатель. Сквозь дверную щель полился неяркий свет и послышалось отчаянное, девичье:

— Ой, мамочки!

— Отвори, Танюш, по-хорошему, — дед Семён продолжал дёргать ручку двери, — поговорить надобно. Отвори, значится, не то хуже будет!

Дверь не открывалась. Из туалета слышались всхлипы и причитания: «мамочки, мамочки, мамочки...»

— Да нету у табе ужо мамки, сиротинушка ты у нас, — дед тяжело вздохнул, — да и братишки тожа нема. А знаешь, отчего? А оттого, дитятко, значится, что законов они людских не знают, а знают только законы блядские, сатанинские! Отворяй, малая, не томи...

Новый выстрел прозвучал, казалось, ещё громче предыдущих. В коридоре повисла сизая дымка, а на месте дверной ручки зияла теперь рваная дыра.

Дед Семён открыл дверь. Таня сидела в углу, за унитазом, в луже собственной мочи, сжавшись в комочек, накрыв голову руками и причитая:

— О боже господи прости господи прости мамочка мамочка мамочка господи господи мамочка господи боже прости мамочка мамочка...

Дед Семён улыбнулся и протянул ей заскорузлую ладонь:

— Ну, чаво ревёшь, а? Чаво ревёшь, гутарю? Не трону я табе, малая! Я таких малых деток, значится, не трожу...

Таня убрала руки с головы и уставилась на деда большими, красными от слёз, но всё такими же красивыми серыми глазами:

— Честно?

— Вот те крест! — дед осенил себя крестом, — Ты жа не будешь таперича блядствовать и развратничать?

— Нет-нет-нет! Да я, да я, да я ещ-щё де-де-девс... девственница...

— И с мамкою родною, прости, Господи, душу мою грешную, баловать не будешь?

— Не-не-не... Не буду...

— И с братом, значится, родным тоже не будешь баловать?

— Не-не-не, хнык-хнык, не буду...

— Тады давай руку, значится, сюды, грешница заблудшая! — дед Семён ещё настойчивей раскрыл ладонь.

Таня протянула дрожащую ладонь навстречу.

Прогрохотал новый выстрел. Рука Татьяны оторвалась по локоть. Из рваной культи зафонтанировала кровь, заливая всё вокруг: стены, пол, унитаз, деда Семёна и саму Татьяну.

— Ясный ляд, что не будешь озорничать. Мертвее мёртвого они! - зло выплюнул дед Семён.

Таня истошно кричала и корчилась в луже собственной крови, пытаясь второй рукой перекрыть кровотечение. Дед Семён перезарядил обрез, прицелился ей в лицо, нажал на спусковой крючок. Выстрела не прозвучало. Ружьё заклинило.

— Ах, ты ж, ети ж твою мать! Чичас, бедовая, чичас, значится, недолго табе мучиться осталося...

Дед Семён размахнулся и ударил прикладом обреза в голову Татьяны. Удар прошёл по касательной, сняв с головы девушки кусок скальпа и отколов от стены плитку. Таня ещё громче завизжала и начала отбиваться от старика ногами. Но дед Семён не зря был советским офицером в отставке, не зря нёс службу в братской Польской Народной Республике и в ГДР, не зря прошёл Афган и застал Чечню! Не зря душил там бусурман! Не так просто было остановить деда Семёна!

Второй удар пришёлся точно в лоб, издав глухой хруст ломаемого черепа. Татьяна конвульсивно задёргалась. Третий, контрольный, удар размозжил некогда прекрасное и юное лицо девушки, превратив его в жуткое кровавое месиво.

Дед Семён подождал когда конвульсии Татьяны прекратятся и запахнул на ней бесстыже открывшийся халат.

— Ну, вот и всё, значится, с блудом покончено, — он зачем-то смыл красную от крови воду, вытер руки туалетной бумагой, — с Божией, как говорится, помощью, значится!

В коридоре его ждал участковый:

— Ну, всё, договорились? — скептически произнёс полицейский.

— Договорились. Теперь, значится, буду спать спокойно.

Захлопнув дверь снаружи, они спустились на пол-этажа, к лифту. Там же находился мусоропровод, который удивительным образом не был ещё заварен коммунальщиками, а добросовестно функционировал.

Дед Семён взял игрушечное пластиковое ружьё своего внука — Захара, преломил его об сухое артритное колено и выкинул в люк мусоропровода. Спустился, что-то бурча под нос, на свой третий и громко хлопнул дверью.

Подошёл лифт и участковый уехал на нём по своим полицейским делам, ловить воров, наркоманов и убийц. Он не был таким спортивным как Надежда Михайловна, а потому даже с четвёртого этажа предпочитал спускаться на лифте.

Виктор Владимирович вышел из подъезда, подошёл к машине, обернулся и поднял голову. С балкона четвёртого этажа его провожали три пары глаз: две серые и одна каряя. Он сел в свою грязно-синюю «двенашку» и с облегчением отъехал от давно опостылевшего дома с его полоумными жильцами.

Его провожала полная луна.

Пятница, тринадцатое, завершалась.

Очередной конфликт соседей был улажен.

П.С. Рассказ был написан мною более двух лет назад и выставлен на другой сайт. Тут была его копия. Я его немного подредактировал и выложил сюда, поменяв название.

П.П.С. С критикой, просьбами и пожеланиями велком в личку. Отвечаю всем. Ну, или почти всем))