Пять кругов. Часть 2

Круг 2

Я спал, когда вдруг раздался вызов. Нового моего номера не знал никто, и поэтому я удивилась, когда он вдруг разбудил меня посреди ночи.

— Здравствуй, девочка. — Аккуратный старикашка на экране не прятался, а казалось был само обаяние. — Твой дружок со странным именем Хлыст сказал мне, что ты можешь приехать ко мне на чай в любое время. так вот собирайся, я тебя жду.

Не дожидаясь ответа, он с ходу бросил мне свой адрес, а также предупредил, что одеваться надо в то, что он сейчас пришлет. И, галантно сделав мне ручкой. откланялся.

Знаю я таких старичков. сладкие-пресладкие, всегда гладко выбритые, хорошо одетые и с изысканными манерами. И, что интересно, чем опрятнее и благодушнее такой старичок, тем грязнее его мысли, а тем более поступки. Словно компенсируя свою внешнюю пристойность, они способны своими сахарными голосочками попросить тебя открыть рот, чтобы в него пописать. Но сильнее всего они расходятся, когда жертва находится в их полной власти. Тогда они способны творить такие зверства, что только держись. Одна моя знакомая, связавшись с таким типом, рассказывала, как он играл с ней в допросы с пристрастием, используя раскаленные иголки и веревки-удавки, но одновременно пичкал ее леденцами на палочке.

Размышления мои прервал курьер, который доже не попросил меня расписаться за полученный пакет. Только заперев дверь, я открыл его и начал переодеваться. Вещи были недешевые, добротно сделанные и подобранные с определенным вкусом. Не могу сказать, что мне понравилось, но по крайней мере потихоньку начала вырисовываться моя роль на сегодня. Школьная форма, правда с вырезами на бедрах и слишком большим вырезом на груди, простенькие белые трусики и лифчик, гольфики до колен, и даже большой крестик на цепочке. Все понятно, добрый старичок будет насиловать невинную школьницу, как банально! Что не помешало мне быстро сделать макияж и, улыбнувшись себе для храбрости перед зеркалом, отправиться по присланному адресу.

Дверь открыл сам хозяин, и я, как полагается, присела в поклоне прежде чем войти, Дядя Альберт, как он представился, был сама учтивость и благодушие. Он был в просторной черной рясе священника, а белый воротничок, пепельные волосы и добродушный взгляд почти обманули меня. После целования руки я была допущена в гостиную, где присела на краюшек огромного кожаного дивана. Мне было предложено настоящее биологическое молоко с печеньем, пока мой радушный хозяин извинительно налил себе капельку шерри. Присев рядом и невинно поглаживая мои коленки, он стал многословно восхищаться моей красотой и невинностью. Я только потупляла глазки и отхлебывала молоко, куда явно было что-то подмешено.

То, что дядя Альберт был сильно возбужден, было видно и без сканнера, вот только возбуждала его не я, а то, что со мной должно было произойти. Химия его на меня не действовала, благо от таких дешевых штучек я был защищен уже давно, но вот он сам явно был под кайфом. Углубившись в свои мысли, я почти перестала слушать его, только кивая, пока он вдруг не вскочил и не навис надо мной, брызжа слюной от вдохновения.

— Ты чиста, а я должен показать тебе, как надо каяться и получать прощение! Только очищение души ведет к полной гармонии, только искупление угодно нашему Создателю! Мы вместе пройдем путь греха, и вместе вернемся оттуда, но обновленными и очищенными! — Он нес этот бред, размахивая руками и гипнотизируя меня своим взглядом, одновременно подкачивая себя под сутаной. — Иди сюда, Ишмаил!

Дверь в соседнюю комнату отворилась, и вошел полностью голый негр, Он был огромен, старикашка не доставал ему до плеча. Альберт схватил его за громадный полувставший член, и заорал, испепеляя мня взглядом:

— Вот оно, начало твоего греха! Я помогу тебе, ты познаешь терновый путь возвращения ОТТУДА!

С этими словами он упал рядом со мной на колени, открыл рот и сам засосал черный член. Слюни капали с его подбородка, но он полировал его губами, при этом стараясь изо всех сил вставить его как можно глубже. Так продолжалось, наверное, пару минут, после чего он вдруг бросил его, развернулся и, схватив меня за волосы, рывком стащил рядом с собой,

— Иди, вкуси его ты, сука! Пососи хуй, как я, и пусть врой ебаный рот будет таким же грешным, как и вся твоя грязная натура, ты шлюха содомская!

Руки его оказались неожиданно сильными, и не успела я открыть рот, как меня буквально нанизали на уже стоящий колом член. Пока я сосала, старикашка начал рвать на мне одежду. Трусики он поднес к лицу и начал целовать их, одновременно гладя мой зад.

— Вот она, вся твоя сущность! — распалялся он все больше и больше. — Ты посмотри на эти невинные, на эти такие белые трусики кроткого ягненка! Как ты посмела опошлить этот символ самой невинности своим ебаным хуем, ты, сучка! Соси же еще больший хуй, впитывай в себя его грех до последней капли, а я, как истинный верующий, тебе помогу!

В чем заключалась эта помощь, я поняла через секунду, когда он, подняв рясу, раздвинул ноги негра и сунул свой член ему в задницу. Тот только охнул, видимо такое происходило не первый раз, и продолжил методично трахать меня, лишь подстроившись к ритму дядюшки.

Теперь получалось, что Альберт ебет меня в рот, пользуясь для этого членом негра. При этом он продолжал что-то кричать насчет благодарных овечек и мудрого пастыря, при этом не переставая внаглую лапать негра за яйца и выкручивать ему

соски. И тут я наконец-то поняла. Ни под каким кайфом он не был. Просто и он и негр были напрямую подключены к прямому каналу телеприсутствия, и все, что происходило, было ни чем иным, как прямой трансляцией для какой-то секты, со мной в роли заблудшего агнца. Вполне вероятно, что и мои эмоции также сканируются и передаются невидимым зрителям, из числа тех, кто хочет примерить роль грешницы. Интересно, сколько тысяч человек совали мне сейчас член в рот, пуская слюни в своих датчиках?

А пастырь тем временем решил перейти к более активному экзорцизму. Протиснувшись между мной и моим любовником, он принял уже вставший мокрый член в свой зад, при этом не забывая поливать меня проповедью, щедро разбавленную матом, и, поставив меня задом, припал к моей попке. Язык у него был сухой и горячий, но, пока он, изо всех сил, раздвигая мне ягодицы, пытался как можно глубже оттрахать меня языком, он хотя бы прекратил говорить.

К этому времени я уже возбудилась настолько, что почти перестала себя контролировать. Тем более, что если мои ощущения напрямую транслировались в сеть, то играть надо было по полной программе. Я изо всех сил терлась попкой об его лицо, раздвигала пошире ноги и подмахивала, как могла, надеясь, что конец не заставит себя ждать. Но не тут-то было. Ощутив рукой, что я потихоньку поддрачиваю себя, он вдруг разъярился и, и, выпрямившись, заорал, брызгая слюной и держась за толстенную негритянскую залупу.

— Аааа! Вот она, твоя блядская благодарность, взалкавшая греха грязная шлюха! Не можешь ты устоять перед искусом, подставляя попку свою навстречу греху и искушению! Не сильна ты духом, блядь падшая бесстыжая, слаба воля твоя, ну да искупишь ты слабость свою и взойдешь вновь на путь истинный, и да помогу я тебе! Держи ее, Ишмаил, и да держи ее крепко!

Негр схватил меня за запястья, и выгнул почти колесом, так, что зад мой оказался у всех на виду. А прыткий старичок уже тащил откуда-то длинный прут, осторожно его поглаживая. Почему, я поняла после первого удара. Были они усеяны маленькими шипами, и каждое прикосновение отдавалось по всему телу адской болью, вырывая кожу и глубоко вгрызаясь в тело. Только встроенная химзащита и возбуждение, накачивающее мое тело адреналином вперемешку с обезболивающим, не дали мне упасть в обморок после пары минут такой порки. А Альберт старался вовсю, перепачканный моей кровью и бешено вещающий о пути праведном. Для передышки он время от времени принимался сосать член негра, стоявшего колом от зрелища, а также пару раз с размаху трахнул меня в зад.

Наконец он устал, и, отбросив прут, достал что-то из стоящей неподалеку шкатулки и начал деловито надевать на свой член.

— Готова ли ты, дитя моя? — Его бешеные глаза, казалось, были способны прожечь меня насквозь. — Время искупления твоих грехов пришло, о невинная дева, испорченная пороком! Радуйся, потому что я иду к тебе!

Я как могла изогнулась и рассмотрела, что мне предстоит. О таких вещицах я слышала и раньше, но никогда не пробовала на себе. Член Альберта плотно облегало «искушение» самой дорогой модификации, био-презерватив с программируемой поверхностью. Такой мог, повинуясь владельцу, создать все, что угодно — от мягких усиков до острых граней, подстраиваясь под мою анатомию так, чтобы доставлять мне именно тот уровень ощущений, который захотел владелец.

Ишмаил зажал мня между ног, нагнувшись надо мной, как второй потолок, и в зеркале на стене я увидела наши широко раздвинутые ягодицы, замершие в полной покорности перед стариком, уверенной рукой направляющий свой член в нас, по выбору.

Первому досталось негру. Судя по тому, как он вдруг застонал и напрягся, ощущения мне предстояли не шуточные. А голос старичка, без устали вещавшего об избавлении от греха грешниц и шлюх, только вплетался в ритм, с которым он насиловал Ишмаила.

И только когда пришла моя очередь, я поняла, как мне придется искупать свои несуществующие грехи. Стоило дяде Альберту войти в меня, как «Искушение» раздулся, превратившись в моей попке в несколько рядов стальных обручей, обсаженных шипами. Я закричала, но мои крики, казалось, только заставили старика двигаться еще интенсивнее. Одновременно в рот мне уткнулась залупа Ишмаила, и мои вопли превратились в стоны, когда он, схватив меня за волосы, начал насаживать меня до самого горла.

По щекам моим катились слезы, но сжавшая мой член горячая мокрая рука Альберта несколько раз с силой поддрачила меня, не дав мне опомниться. Я вдруг начала кончать, и поняла, что Альберт кончает вместе со мной. «Искуситель» вдруг обмяк, шипы пропали, и перемешанная с кровью сперма потекла у меня по ногам. А Альберт, резко наклонившись вперед, уже вовсю высасывал сперму Ишмаила. Она текла у него по подбородку, капала мне на голову, а он все добирал последние капли, орудуя языком и шумно отдуваясь.

Через десять минут мы опять сидели на диване, словно ничего и не произошло. Ишмаил пропал почти тут же, повинуясь одному мановению руки, дядя Адьберт был в новой неиспачканной сутане, а я сидела голая и, давясь, ела очередную печеньку. Меня гладили по головке, называли хорошей девочкой, и объясняли мне все прелести жизни праведной. При этом то, что осталось от моих белых невинных трусиков, дядя Альберт время от времени подносил к лицу и, вдыхая их аромат, говорил мне, что оставит их себе на память как залог моего душевного перерождения. А потом я откланялась.